В августе 1944 года мне довелось вылететь с Г.К. Жуковым в Румынию — готовилась операция на территории Болгарии. Румыния уже капитулировала Ставка послала Жукова координировать действия фронтов в дни наступления, а меня — для помощи ему по части действия Черноморского флота. Помнится, в Чернаводе, где находился штаб маршала Ф.И. Толбухина, мы провели два дня. Я выехал в Констанцу в ожидании сигнала Ставки о наступлении. Жуков обещал поставить меня в известность. В штабе Ф.И. Толбухина, с которым я был знаком с 1931 года по маневрам в Ленинградском военном округе, мне впервые довелось увидеть Жукова, работавшего вместе с командующим фронтом над намеченной операцией по освобождению Болгарии. В делах сухопутных я не входил в детали, но все же был в состоянии уловить, как обстоятельно изучает положение на фронте маршал Жуков и насколько уверенно он дает указания своим подчиненным. Ведь шел уже 1944 год. Позади было много печальных уроков, но и приобретено немало опыта борьбы с немцами. К тому же Георгий Константинович как заместитель Верховного Главнокомандующего чувствовал себя особенно уверенно, победа под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге и участие почти во всех «сталинских ударах» создали ему к этому времени высокий авторитет, и он им пользовался в полной мере.
«Итак, Черноморский флот в назначенное время высадится в Варне и Бургасе», — сказал мне Жуков, когда все планы были разработаны и я готовился выехать в Констанцу. «Вы, конечно, своевременно информируете меня?» — спросил я маршала, зная, что на этом этапе борьбы и на таком участке армия могла обойтись без помощи моряков. Мои опасения оказались ненапрасными. Предупреждение о выступлении войск маршала Ф.И. Толбухина я получил не от Г.К. Жукова, а от своего представителя С.Ф. Белоусова, которому было приказано «внимательно следить» за обстановкой и не пропустить «момента выступления». Жуков же сообщил мне об этом с большим опозданием, и, как я тогда подумал, не случайно. Он ревностно относился к каждому листку лавра в награду за ожидаемую победу. Черноморцы также не хотели упустить возможности отличиться и попросили у меня разрешения высадить десант на летающих лодках «Каталина», чтобы скорее занять порты Варну и Бургас ввиду отсутствия, как предполагалось, сопротивления. Так и было сделано. Командир батальона морской пехоты Котанов мне потом рассказывал, улыбаясь, что его морпехотинцы страдали только от объятий и поцелуев болгарок, оставлявших следы губной помады. «Ну, это терпимо!» — закончил он свой доклад и перешел на сравнения, «в каких переделках» бывал его батальон до этого. Котановцы действительно были известны на Черном море.
К концу войны у меня сложилось определенное мнение о Жукове как талантливом полководце. Он всю войну находился в центре самых важных событий на фронтах. Его имя часто упоминалось в Ставке и в приказах Верховного Главнокомандования. Он стал трижды Героем Советского Союза и был награжден орденом «Победа». Всякий человек обладает положительными личными качествами и недостатками, но это никогда не должно заслонять главного — того, что он сделал для своей Родины. Несколько раз, встречаясь с маршалом Жуковым в интимной обстановке в окружении друзей, я наблюдал, каким уважением он пользуется, и считал это заслуженным. Твердый голос Георгия Константиновича даже за обеденным столом при мирных тостах отличал его как волевого военачальника
Запомнился прием у И.В. Сталина на даче после первомайского парада и демонстрации в 1945 году. Маршал Жуков тогда командовал 1-м Белорусским фронтом — ему было поручено решать главную задачу при занятии Берлина и окончании войны с фашистской Германией. Мне известно, что не без ревности отнеслись к этому другие маршалы, претендовавшие на ту же роль. Как-то в личной беседе со мной К.К. Рокоссовский в апреле 1967 года откровенно признался, что имел разговор со Сталиным по поводу того, почему его перевели на другой фронт, ведь он никогда не получал упреков за свою деятельность. Сталин будто бы ответил, что три фронта решают исход войны и все одинаково важны, но, дескать, Ставка единодушно решила: на фронт, которому поручалось занять Берлин, выбрать маршала Жукова. «При решении крупных государственных вопросов личное должно отходить на второй план», — будто бы сказал Рокоссовскому И.В. Сталин.
На упомянутом выше приеме Жукова не было, он находился в самом пекле борьбы за фашистское логово. Разговор о нем начал сам И.В. Сталин, прочитав присутствующим телеграмму Жукова о том, как ему предлагалось пойти на перемирие и как он ответил, что только безоговорочная капитуляция ответственных представителей Германии закончит войну. «Молодец!» — с явной похвалой в адрес Жукова отозвался Сталин. Мы подняли тост за победу. Это была вершина славы, заслуженной славы маршала Жукова в бытность Сталина
Дважды я виделся с Георгием Константиновичем во время Потсдамской конференции в июле 1945 года, когда мы встречали поезд с нашим руководством на вокзале. Я был удивлен ненужным и недостойным маршала выражениям во время его грубого общения с кем-то по телефону. Тон его разговора свидетельствовал, что он теперь может все.
Мои личные отношения с Жуковым в это время были хорошими. Я слышал от него пренебрежительные замечания в адрес флота, но не придавал этому значения. Деловых связей было мало, а к подобного рода критическим отзывам я как моряк привык.
После войны он был назначен в Москву. И.В. Сталин еще оставался наркомом обороны, а Жуков его заместителем. Фактически же все текущие дела находились в руках Н.А. Булганина.
Вскоре с Жуковым произошла первая неприятность из целой серии служебных неудач. Однажды в зале заседаний Кремля собрались члены Политбюро и маршалы. Выступил И.В. Сталин и объявил, что Жуков, по полученным им данным, ведет разговоры о якобы незначительной роли Ставки во всех крупных операциях. Он показал телеграмму, на основании которой делались такие выводы, и, обращаясь к членам Политбюро, сказал: «Вы знаете, как возникали идеи различных операций». Дальше он пояснил, как это бывало. Идея рождалась в Ставке или предлагалась Генеральным штабом. Затем вызывался будущий командующий операцией, который, не принимая пока никакого решения, вникал в суть идеи. После этого ему предлагалось тщательно продумать и (не делясь пока ни с кем) доложить (через неделю-две) Ставке свое мнение. Ставка же разбиралась в деталях и утверждала план будущей операции. С планом операции знакомился узкий круг лиц, и начиналась разработка документов фронта Жуков присутствовал, но не опроверг сказанного.
Все считали своим долгом высказать на этом необычном совещании свое мнение с осуждением Жукова. Одни говорили резко и не совсем справедливо, а большинство — осторожно, но в том же духе. Я решил не высказывать своего мнения и оказался единственным «молчальником», хотя такое поведение могло быть расценено руководством отрицательно. Поступил я так потому, что не знал существа дела, а обвинять Жукова со слов других не хотел. Несколько месяцев спустя, когда Жуков был у меня на даче, он с благодарностью отметил мое «объективное» поведение. К сожалению, как потом увидим, совсем по-иному поступил сам Георгий Константинович, когда ему надо было либо заступиться за меня без всякой «натяжки», либо встать на сторону Н.С. Хрущева, с которым у меня сложились явно неприязненные отношения. Тогда Г.К. Жуков предпочел фактам добрые отношения с Хрущевым. Правда, несколькими годами позже куда более коварно поступил с Жуковым и его старый друг Хрущев. Но это уже выходит за рамки моей темы.
В конце сороковых годов я после надуманного «суда чести», о котором уже шла речь, был вторично направлен служить на Дальний Восток. Г.К. Жуков недолго командовал Одесским военным округом, а после «чрезвычайного» решения Политбюро был переведен в том же восточном направлении, что и я, но поближе к Москве — в Свердловск. В эти годы мы с ним встречались несколько раз на сборах в Москве, и, помнится, он обижался: «Почему вы не заехали ко мне, когда проезжали мимо Свердловска?» Признаюсь, никаких особых причин к этому не было, кроме той, что в Свердловске я останавливался всего на несколько часов. Он же, видимо, расценил это как умышленное нежелание встречаться с опальным маршалом. Такими мотивами я никогда не руководствовался, хотя знал, что двум опальным встречаться в те годы было неразумно.
