Этот текст Лавкрафта написан настолько вычурным стилем и настолько перегружен «запугивающими прилагательными», что, например, С.Т. Джоши предлагает считать его самопародией. Однако вряд ли автор задумывал рассказ именно в таком качестве. Скорее сказались превратности стилистики, к которой Лавкрафт тяготел в это время. В итоге «Пес» несомненно относится к тем его текстам, которые лучше выглядят в хороших переводах, чем в оригинале. Впрочем, вскоре и самому Лавкрафту стало ясно, что дальше изощряться в стилистическом подражании По и лорду Дансени невозможно и новые рассказы требуют нового подхода — в чем-то гораздо более строгого и аскетичного.
Одним из наиболее примечательных моментов в тексте «Пса» стало то, что там впервые был упомянут «Некрономикон» — самый знаменитый из оккультных текстов, придуманных писателем. В «Псе» было сказано, что про амулет мертвеца друзья-некрофилы прочитали в «запрещенной книге Некрономикон, написанной безумным арабом Абдулом Альхазредом»[138]. Здесь же в первый раз называется некая «страна Ленг» (впоследствии — «плато Ленг») из Центральной Азии, которая позже станет одним из важных элементов лавкрафтианской «секретной географии Земли».
Автором же проклятой книги стал тот самый Абдул Альхазред, в которого Лавкрафт играл еще в далеком детстве и который уже поминался в «Безымянном городе». Автор «Пса» также уверял, что слово «Некрономикон» услышал в одном из своих снов и означает оно «образ закона мертвых». Впрочем, впоследствии Лавкрафт будет заявлять, что оригинальным арабским названием книги было слово «Аль-Азиф». Якобы так жители аравийских пустынь называют ночное жужжание насекомых, которое принимают за голоса демонов.
Содержание «Аль-Азифа» не было ясным до конца самому Лавкрафту, и в его рассказах, как мы увидим, об этом даются самые противоречивые сведения. Но функцию свою «Некрономикон» выполнил исправно, став одновременно и «Священным Писанием», и набором инструкций для безумцев, вступающих в его текстах в контакт с потусторонними существами.
Неожиданно возродившийся в это время интерес к исламскому Востоку у Лавкрафта не ограничился только изобретением «Некрономикона». Писатель задумал целый роман, получивший заглавие «Азатот». Замысел этот формировался под влиянием воспоминаний о сказках «Тысячи и одной ночи» и причудливой фантастической повести британского писателя У. Бекфорда «Ватек», посвященной арабскому халифу Абу Джафару Харуну Аль-Васику ибн Мутасиму (811–847). Лавкрафт даже написал вполне впечатляющий зачин к своему роману: «Когда мир состарился и люди разучились удивляться чудесам; когда тускло-серые города уперлись в дымное небо своими уродливыми и мрачными домами-башнями, в тени которых невозможно даже помыслить о ласковом солнце или цветущих весенних лугах; когда ученость сорвала с Земли покровы красоты, а поэтам осталось воспевать лишь неясные видения, кое-как углядев их затуманенным внутренним взором; когда эти времена настали и все былые наивные мечтания безвозвратно канули в Лету, жил один человек, который научился странствовать за пределами скучной повседневной жизни — в тех пространствах, куда удалились мечты, покинувшие этот мир»[139].
Однако дальше пары страниц дело не пошло. Видимо, Лавкрафт просто охладел к изначальному замыслу приключенческого романа на экзотическом ближневосточном материале — и занялся более интересными идеями для «рассказов ужасов». Однако, судя по всему, некоторые из задумок для «Азатота» нашли свое воплощение в одном из самых спорных и длинных произведений Г.Ф. Лавкрафта — в «Сомнамбулическом поиске неведомого Кадата». (А еще из текста повести У. Бекфорда были заимствованы гули — пожиратели трупов, которые появятся на страницах лавкрафтовского рассказа «Фотомодель Пикмана».)
Домой, в Провиденс, Лавкрафт вернулся лишь в середине октября 1922 г. Здесь он засел за обещанную Д. Хаутейну работу — новый рассказ из нескольких частей, которые будут последовательно публиковаться в «Хоум Брю». Объемный текст, получивший название «Затаившийся страх», был готов уже в начале декабря, когда Лавкрафт отослал его для ознакомления К.Э. Смиту.
В отличие от «Герберта Уэста — воскресителя мертвых» «Затаившийся страх» выглядит значительно более цельным произведением. Это история поиска главным героем некоего таинственного существа, нападающего на людей в Катскильских горах, неподалеку от заброшенного особняка семейства Мартенсов, рядом с вершиной Темпест-Маунтин. Герой-рассказчик, вместе с парой друзей, устраивает засаду на монстра в особняке. В результате его друзья гибнут, а главный персонаж становится одержим идеей мести неведомому чудовищу. В ходе исторических изысканий он понимает, что загадка связана с судьбой исчезнувшего семейства Мартенс. И в самом последнем эпизоде выясняет, что чудовищами были выродившиеся потомки этого семейства, обитающие в пещерах под горами. Герой встречает целые толпы таких монстров: «Бурлящий, вздымающийся и пенящийся, подобный переплетению змеиных тел, поток вырывался из отверстого зева у основания камина, подобно ядовитой заразе растекался по подвалу, сквозь щели и дыры выскальзывал из него наружу и там разбивался на множество мелких потоков, которые, растекаясь во все стороны, исчезали во тьме проклятого леса, неся страх, безумие и смерть… Когда же наконец он стал иссякать и распался на отдельные особи, мне впервые удалось разглядеть их — это были карликовые, уродливые, густо поросшие волосяным покровом обезьяноподобные существа, некие чудовищные, демонические карикатуры на род людской»[140].
Одно из чудовищ он убивает и, осмотрев труп, получает последнее доказательство своей догадки: «Я увидел воплощение хаотического, ощерившегося Страха, который крадется по пятам жизни, одержимый желанием погубить ее. Застреленное мною существо издохло, но я успел перехватить его предсмертный взгляд. Глаза его были того же странного свойства, что отличало горящие зенки существа, встреченного мною под землей, и вызывали они такие же безумные ассоциации. Один из них был голубой, другой карий. Это были разноцветные мартенсовские глаза, глаза из древних легенд и преданий; глаза, открывшие мне в пароксизме наполнявшего подвал безмолвного ужаса, во что превратился этот исчезнувший род, обитавший некогда в страшном, отрезанном от мира доме на вершине Темпест-Маунтин»[141].
Идея одичания и деградации, вплоть до возвращения к животному состоянию, увлекала Лавкрафта еще со времен написания «Зверя в пещере». Однако в «Затаившемся страхе» он приобрел новые, ранее неизвестные обертона — люди могут вырождаться не только до уровня животных, они способны превращаться в настоящих демонов, выходя за пределы естественного и природного. Пока подобный вариант развития этой темы у Лавкрафта звучит не очень четко, но скоро она станет не только доминирующей, но даже в чем-то соблазнительной — как для героев произведений, так и для их автора.
«Затаившийся страх» был опубликован в «Хоум Брю» в 1923 г., в номерах с январского по апрельский включительно. Эта работа Лавкрафта для журнала оказалась последней, так как вскоре издание сначала было переименовано, а потом и просто перестало выходить.
В конце декабря 1922 г., во время путешествия по старинным городам северо-восточного побережья Атлантики, Лавкрафт получил мощный импульс для развития своей альтернативной географии Новой Англии. Он посетил Салем, город, бывший центром «ведьмовских процессов» XVII в., а также Марбльхед — городок с удивительно красивым прибрежным пейзажем и прекрасно сохранившимися домами колониального периода. Лавкрафт был просто очарован ощущением древности, исходящим от городской панорамы, открывшейся перед ним 17 декабря 1922 г.
Впечатления от облика Салема и Марбльхеда легли в основу представлений об Аркхэме и Кингспорте, двух главных городах лавкрафтианской Новой Англии. И если в более ранних текстах эти поселения выглядели несколько абстрактно, то после этого путешествия они приобрели зримые и конкретные черты.
