Даже влияние Э. По на раннее творчество Лавкрафта не стоит преувеличивать. Первое время будущий писатель-фантаст сознательно старался подражать литературному кумиру. Он даже замечал, что долгое время думал, будто рассказ выйдет неправильным и неестественным, если в нем не будет хоть чего-то от манеры Э. По. Но по мере того как росли опыт и мастерство, в текстах гасли даже отголоски стиля великого американского новеллиста. И даже в рассказах Лавкрафта, написанных в 1917 г., явственно видна рука самобытного и оригинального литератора.
Первая из этих «историй ужасов», «Склеп», посвящена персонажу, которого зовут Джервас Дадли. Он заключен в сумасшедший дом, потому что окружающие сочли его неизлечимым безумцем. По своему психическому складу Джервас уже напоминает многих других, более поздних героев Аавкрафта: «С раннего детства я был отрешенным, далеким от жизни мечтателем и оригиналом. Материальное положение моей семьи освобождало меня от забот о хлебе насущном. Весьма импульсивный склад моего характера отвращал меня и от научных занятий, и от развлечений в кругу друзей или близких. Я предпочитал оставаться в царстве грез и видений, вдали от событий реального мира»[50].
Несчастья Джерваса начались после того, как неподалеку от собственного дома он обнаружил фамильный склеп семьи Хайд, проживавшей в соседнем поместье. Поместье это сгорело, а склеп заброшен. Гробница производит огромное впечатление на Джерваса. Он часами бродит вокруг, а затем решает сломать замок. Это у него не получается. Постепенно Джервас начинает слышать призрачные голоса, доносящиеся из склепа. Эти голоса принимаются руководить молодым человеком.
По их указанию в комоде на чердаке он находит ключ от гробницы. Затем Джервас забирается в склеп, и с каждым днем начинает проводить там все больше и больше времени. В психике героя рассказа происходят перемены — он говорит с архаичными оборотами, исполняет песни XVIII в. Одновременно у него возникает панический страх перед грозами. (В дальнейшем выясняется, что поместье Хайдов сгорело во время грозы.)
И вот однажды ночью, идя домой от склепа, Джервас неожиданно видит особняк Хайдов полным жизни и украшенным огнями. Он отправляется туда и попадает на бал.
Неожиданный раскат грома прерывает празднество, в доме начинается пожар, а Джервас столь же внезапно приходит в себя. Он находится у склепа, а его крепко удерживают двое мужчин. Ему объясняют, что он провел ночь снаружи гробницы, а также обращают его внимание на нетронутый замок. Джерваса отправляют в сумасшедший дом, а внутри склепа находят миниатюру с надписью «Дж. Х.». Человек, изображенный на картинке, похож на Джерваса Дадли как две капли воды. Там же был найден старый пустой гроб с табличкой «Джервас». В финале рассказа главного героя обещают похоронить в этом гробу и в этом склепе.
Лавкрафт заявлял, что замысел «Склепа» возник у него в 1917 г., когда он случайно проходил мимо кладбища и заметил чью-то старую могильную плиту. Фантаст вообразил, что смог бы пообщаться с покойником, лежащим под этой плитой, побеседовать с ним о прошлых временах и наступивших переменах. Из этого неожиданного посыла позднее возникла более полноценная сюжетная конструкция «Склепа».
Этот рассказ не слишком характерен для творчества Лавкрафта. Хотя бы потому, что ситуация в нем до конца не определена: действительно ли некий дух вселился в Дадли Джерваса, или все случившееся было галлюцинациями, порожденными больным мозгом героя? Начало рассказа создано под влиянием «Береники» Э. По, но в дальнейшем Лавкрафт писал уже вполне самостоятельно. Лишь фамилия Хайд является небольшим намеком на другое известное произведение о раздвоении личности — «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона.
Вообще, сама идея переселения души и вселения ее в чужое тело впоследствии стала одной из заметных тем в лавкрафтовских произведениях — она еще появится в таких рассказах, как «Серебряный ключ», «Тварь на пороге», и романе «История Чарльза Декстера Варда».
Лавкрафту нравился «Склеп», и это действительно интересная и психологически сложная вещь.
«Дагон» больше походит на поздние вещи писателя — и по тематике, и по литературному оформлению сюжета. И не случайно исследователи его творчества (но не сам Лавкрафт!) включают этот рассказ в цикл историй, относящихся к так называемым «Мифам Ктулху».
Историю, рассказанную в «Дагоне», также можно трактовать и как вполне реальное происшествие, и как изощренную галлюцинацию. Во время Первой мировой войны герой-рассказчик оказывается единственным, кто выживает после атаки германской подводной лодки на его корабль. Он спасается на шлюпке и после нескольких дней странствий неожиданно обнаруживает участок морского дна, поднявшийся из пучины. Герой отправляется в дальнейший путь пешком и набредает на огромный кратер в земле. На дне гигантского амфитеатра высится чудовищный монолит. На этом памятнике неизвестной цивилизации изображены очень странные существа непомерной величины. Одно из них убивало кита, при этом морской гигант оказывался одного размера со своим убийцей.
Затем герой замечает, как из воды в центре кратера поднимается почти такое же ужасное создание. «Затем вдруг я увидел его. Поднявшись над темными водами и вызвав этим лишь легкое, почти беззвучное вспенивание, какой-то необычный предмет плавно вошел в поле моего зрения. Громадный, напоминающий Полифема и всем своим видом вызывающий чувство отвращения, он устремился, подобно являющемуся в кошмарных снах чудовищу, к монолиту, обхватил его гигантскими чешуйчатыми руками и склонил к постаменту свою отвратительную голову, издавая при этом какие-то неподдающиеся описанию ритмичные звуки. Наверное, в тот самый момент я и сошел с ума»[51]. Герой приходит в себя в лодке, а вокруг вновь простираются лишь воды океана. Вскоре его подбирает корабль. Рассказчик спасся, но не в состоянии отделаться от воспоминаний об увиденном. Судьба всего человечества предстает перед ним в самом жутком свете: «Я не могу думать о морских глубинах без содрогания, которое вызывают у меня безымянные существа, в этот самый момент, быть может, ползущие и тяжело ступающие по скользкому морскому дну, поклоняющиеся своим древним каменным идолам и вырезающие собственные отвратительные образы на подводных гранитных обелисках. Я мечтаю о том времени, когда они поднимутся над морскими волнами, чтобы схватить своими зловонными когтями и увлечь на дно остатки хилого, истощенного войной человечества, о времени, когда суша скроется под водой и темный океанский простор поднимется среди вселенского кромешного ада»[52].
Герой «Дагона» находит спасение только в регулярных приемах морфия. Постепенно ему начинает казаться, что подводный монстр преследует его и на суше, а потому он решает покончить жизнь самоубийством. Текст завершается истерическим воплем персонажа: «Конец близок. Я слышу шум у двери, как будто снаружи об нее бьется какое-то тяжелое скользкое тело. Оно не должно застать меня здесь. Боже, эта рука! Окно! Скорее к окну!»[53]
«Дагон» относится к тем лавкрафтовским рассказам, в которых утверждается, что некое запретное знание способно свести человека с ума или вообще уничтожить. (Эта тема позднее станет крайне важной для творчества фантаста.) Также Лавкрафт впервые поднял здесь идею угрозы человечеству со стороны неких странных, почти потусторонних существ, обитающих в сокровенных местах Земли или космоса. Как отмечали многие исследователи, именно в этом рассказе явственно прозвучала и тема осознания необыкновенной древности мира и незначительности роли человека в нем.
Сам Лавкрафт относил «Дагон» и «Склеп» к историям об ужасных галлюцинациях. В реальности чудовищный монстр не покидал морского дна, а героя убило собственное безумие. Да и в целом рассказ можно трактовать как галлюцинацию, вызванную одиночеством и страданиями главного персонажа, находящегося посреди моря в пустой шлюпке.
