Вот и определилось мое положение. Еду на фронт, хотя и не через Минск, но еду.

Нас провожало много людей. Рядом с колонной шли отцы, матери, жены, дети и родственники, знакомые бойцов и командиров. Они наказывали скорее возвращаться с победой домой.

Все погружено на платформы и в вагоны, и наш состав медленно отошел от Ржевского вокзала в направлении Великих Лук Калининской области.

Первую ночь я не мог уснуть. Только начинал дремать — вместо стука колес слышалось: «Папа спаси, папа спаси». Я тут же подхватывался, пересаживался к дверям и курил, курил.

На перегонах между Великими Луками, Новосокольниками и Пустошкой эшелон два раза бомбили. Небольшие группы фашистских самолетов налетали при подъезде к Себежу и на самой станции сбрасывали небольшие бомбы, но попаданий в поезд не было. Мы обстреливали самолеты из винтовок. Зенитных средств не было.

У нас появились раненые, но ощутимых потерь бомбежка не нанесла.

На станции выгрузились из вагонов. Автомашин у нас было мало, а конный транспорт, мобилизованный на предприятиях Москвы, состоял из разных тяжеловесных повозок, годных перевозить грузы по асфальтированным дорогам или улицам города. В Себеже мы подобрали несколько фургонов военного образца, их отдали под пулеметы. На проселочных дорогах они были прекрасным транспортом, в дальнейшем сыгравшим большую роль.

Вечером того же дня батальон был уже в укрепрайоне.

Построенный в довоенный период Себежский укрепленный район занимал шестидесятикилометровую полосу по фронту и от одного до нескольких километров в глубину вдоль бывшей границы Советского Союза с Латвией. В этой полосе были сооружены железобетонные доты, которые выдерживали удары снарядов даже крупнокалиберной полевой артиллерии. Укрепрайон был оборудован скрытой телефонной связью, параллельно существовала и радиосвязь. В дотах — специальные отсеки для продовольствия и воды.

Укрепрайон при полном вооружении представлял для наземных войск, в том числе и танков врага, совершенно непроходимую зону. Любое наступление врага с фронта и флангов безусловно было бы отбито.

По переднему краю протекала, хотя и небольшая, река Исса, но вместе со значительным понижением склонов она создавала хорошие условия для обороны. Далеко просматриваемая местность позволяла разработать систему ведения прицельного огня. Недостатком являлось лишь то, что на территории укрепрайона размещалось несколько деревень. Они демаскировали оборону и, самое главное, мешали ведению фланкирующего обстрела. В полосе, занимаемой 257-м пулеметным батальоном и соседями слева, было три деревни — Толстяки, Грошево и Селиваново.

Себежский укрепрайон, по моему мнению, строился правильно. Но в 1939 году строительство было прекращено и вместе со всем оборудованием и вооружением законсервировано.

До 1941 года укрепрайон занимали пулеметно-артиллерийские батальоны, но накануне войны их передислоцировали куда-то вместе с демонтированным вооружением. На месте остались небольшие подразделения для внешней охраны.

С первых дней пребывания в укрепрайоне мы начали вновь его осваивать, составлять схему расположения огневых точек, определять поражаемые и мертвые пространства, разрабатывать порядок взаимодействия огня, вновь устанавливать телефонную связь. Скрытую проводную связь и радиоаппаратуру освоить не смогли. С болью в сердце пришлось заделать в дотах артиллерийские амбразуры мешками с песком. В батальоне не было артиллерии и зенитных установок. Отсутствовали и топографические карты этих мест.

Станковых и ручных пулеметов было достаточно, но подготовленных пулеметчиков не хватало. Патронами батальон был обеспечен.

В конце июня — начале июля через правый фланг укрепрайона из Латвии начали отходить разрозненные воинские части. Они оставили нам две сорокапятимиллиметровые пушки. Но снарядов было ограниченное количество.

Мы усиленно готовились к бою — изучали доты, местность, осваивали связь, разрабатывали взаимодействие между подразделениями.

Над укрепрайоном часто появлялись фашистские самолеты, но большого вреда нам не причинили. Особенно был противен «фоккевульф», прозванный рамой. Он постоянно «висел» над нами и, как хищник, высматривал добычу. К сожалению, стрелять по «раме» мы могли только из стрелкового оружия.

В первые дни нашего затишья создали партийные и комсомольские организации. Провели короткие собрания в подразделениях и беседы с бойцами в дотах.

Из газет и передач по радио мы знали о положении на фронтах. Запомнилось на всю жизнь, что Минск сдан фашистам 28 июня 1941 года. С болью в сердце воспринял это известие.

В батальоне были грамотные люди, среди солдат находились даже кандидаты наук. Были учителя, артисты, но больше всего мастеровых людей. Как-то очень быстро все подружились, военная обстановка за столь короткое время сблизила их.

Усиленно занимались изучением материальной части пулеметов. Расчеты «обживали» пулеметные гнезда в дотах. Отрыли окопы для стрелковых отделений и ручных пулеметов.

Питание людей было нормальное. Но запасов продуктов и воды в дотах не смогли создать.

Правым нашим соседом был 258-й отдельный пулеметный батальон. Командовал им майор Ушаков, заместителем был капитан Гольберг. 258-й батальон сформировали в первые дни войны тоже в Москве и одновременно с нашим направили в Себежский укрепрайон. Он занимал район железной дороги Рига — Великие Луки.

Слева оборону держала 170-я стрелковая дивизия 22-й армии. Дивизией командовал генерал-майор Тихон Константинович Силкин. В оперативном отношении ему подчинялись наши батальоны.

Первые столкновения с передовыми немецкими частями произошли 4 июля. Атаки пехоты были отбиты без потерь с нашей стороны. До 14 июля шли сильные бои. Немцы применили артиллерию и танки, однако прорвать укрепрайон не смогли.

Лишь обход укрепрайона с флангов, где оборонялись наши малочисленные войска, поставил нас в трудное положение. Отдельные отряды немцев с минометами появились даже в нашем тылу. Они оседлали дороги Себеж — укрепрайон, Себеж — деревня Толстяки.

На дороге Себеж — укрепрайон погибла наша застава. Я как раз находился тогда в тыловых подразделениях. Услышав бой, взял станковый пулемет, установил его на грузовую автомашину и немедленно выехал к заставе. Мое появление изменило ход боя.

Машина последние метры шла задним ходом с открытыми бортами. Немцы, сбив заставу, бежали по дороге прямо на нас. И тут буквально напоролись на огонь моего пулемета. Часть атакующих была перебита, а остальные бросились назад к лесу.

Позже немцы попытались прорваться к деревне Толстяки, но тоже были отбиты. На дорогах и возле них лежало много трупов немцев.

В тот же день напряженный бой разгорелся на нашем левом фланге. Но прорваться к дотам немцы не смогли. Все поле возле дотов было усеяно трупами вражеских солдат.

Хозяйственная часть батальона и транспорт переместились в центр укрепрайона. 3 нашем тыловом охранении появились потери.

14 июля прекратилась связь с соседями слева и справа. Батальон оказался в окружении. Дальнейшее пребывание в укрепрайоне стало бесполезным.

15 или 16 июля с наступлением ночи батальон, взяв из дотов часть пулеметов и повредив остальные, оставил укрепрайон. Двинулись в направлении Себежа, но, встретив сильное сопротивление немцев, свернули в лес.

Колонну бойцов и командиров с винтовками и ручными пулеметами возглавлял капитан Попков, я шел во главе транспорта.

Где-то южнее Себежа между озерами Себежское и Белое в районе деревни Глубочица нам предстояло перейти шоссейную дорогу Полоцк — Опочка — Псков, по которой двигались колонны автомашин и конного транспорта немцев. Люди капитана Попкова сумели быстро проскочить шоссе, моя же, более громоздкая колонна, задержалась. Наша лесная дорога окончилась на шоссе, а с противоположной стороны была канава и дальше — болотистая местность. Только через час-полтора мы сумели вклиниться в промежуток немецких колонн, проехать 2—3 километра в сторону Полоцка, а затем южнее озера Белое свернуть на первую попавшуюся тропу влево, в лес. К утру в районе деревни Рудня разыскали колонну капитана Попкова. Перед этим преодолели вязкое болото с большими плесами воды. Для прохода транспорта пришлось строить из бревен настил. К счастью, срубленного леса вблизи плеса было достаточно.