— Здесь все есть! — заявила Настя.

— Завтра надо будет съездить в город. Заказать машину и привезти холодильник, телевизор, микроволновую печь и…

— Господи! Зачем тебе все это?

— Не мне — тебе.

— Здесь есть электрическая плита с двумя конфорками. Я справлюсь.

— Тебе здесь и в самом деле нравится? — Я с сомнением осмотрелся. На втором этаже почти не было мебели. Бездна пустого пространства, пол покрыт толстым слоем пыли.

— Конечно! Здесь есть главное — ты!

После этих слов мы бросились на шею друг другу и стали страстно целоваться. У нас ведь медовый месяц. А вокруг — никого. Даже старые ели деликатно отвернулись от окна. Надо бы завести собаку. Огромную собаку…

День прошел незаметно. Настя хлопотала по хозяйству, я пытался ей помогать. Но больше мешался. Мне нравилось, что она так ловко со всем управляется. Вскоре к нам заглянули соседи, и я поинтересовался криминальной обстановкой в окрестностях.

— Все тихо, — заверили меня. — Здесь даже зимуют.

— Зимуют? — удивился я.

— Ну да. А если вам нужен сторож, зайдите в крайний дом. Это недорого.

…Настя была в старых джинсах и футболке, я — в шортах, голый по пояс. Мы как-то враз одичали и слились с пейзажем. На крыше баньки я приметил бак, выкрашенный черной краской, — чтобы на солнце нагревался. Оказалось, что можно принять и душ. Вода лилась еле теплая, но я мужественно терпел неудобства. Настя же всего этого, казалось, не замечала. Она была так счастлива!

Часам к одиннадцати мы угомонились и улеглись в постель. Старый диван скрипел, но вокруг не было ни души, никто не мог этого слышать. Я дождался, пока Настя уснет, и спустился вниз.

Я аккуратно снял икону. За ней оказалась полочка, на которой лежал плотный сверток. Я взял его и повесил икону на место. Положив сверток на стол, я долго смотрел на него. У меня было плохое предчувствие. Я все еще не мог понять: нужно мне это или нет? Казалось, что сейчас я переступлю невидимую черту, и мир расколется на две части: до и после. И что мне со всем этим делать? Может, выкинуть все к черту и забыть?

Но я решился и разорвал бумагу. Руки мои слегка дрожали. «Спокойно-спокойно-спокойно…» На стол выпала пачка фотографий, негативы и письмо. Так и есть: Павел Сгорбыш оставил мне послание.

Первым делом я взялся за письмо.

«Здравствуй, сынок!

Меньше всего на свете я хочу, чтобы ты это прочитал. Может быть, поэтому я так запутывал следы? Мне и хотелось, чтобы ты узнал правду, и не хотелось. Я все надеялся, что тебе будет не до того. Ну зачем тебе старый спившийся фотограф? Разве тебя может волновать его судьба? Даже если он решил умереть, но так и не отдать те проклятые снимки. Не надо думать, что я герой. Я — трус. Мог бы стать знаменитым фотографом и прожить свою жизнь как-нибудь иначе. Заработать кучу денег, прославиться, стать уважаемым человеком. Мне бы хотелось, чтобы ты мною гордился или, по крайней мере, уважал. Но какое уж тут уважение!

Жил я скверно: много пил, бегал с места на место, гулял, и вообще, я человек слабый. А потому мне сейчас стыдно. Стыдно, что я стал таким, и когда мы встретились… В общем, я давно махнул на себя рукой. Пьяница, неудачник. Без пяти минут пенсионер. Жизнь кончена, а вроде и не начиналась. Все переменилось, когда я узнал, что у меня есть сын.

Не буду врать. Не хочу. Что бы я сделал, если бы узнал, что у нас родился ребенок? Женился бы я на твоей матери? Вряд ли. Ни у нее, ни у меня не было ничего, кроме двух коек в разных общежитиях, ведь мы оба приезжие. Сомнительные перспективы. Я уже тогда выпивал, и она не очень верила, что я добьюсь успеха. И правильно! Если бы я на ней женился, то сделал бы ее несчастной. Я всегда был человеком легкомысленным, и, честно сказать, не для семьи. Пьяница, гуляка. В общем, не тот, кто ей нужен. Не могли мы быть вместе. Ну не могли! Пойми меня правильно, сынок!

Я думаю, ты хочешь узнать историю нашего знакомства. Это случилось тридцать лет назад или чуть больше. Ведь тебе тридцать! Я даже не знаю точной даты твоего рождения. Отец, называется! В то время я окончил институт и получил работу в солидном издании. Но с испытательным сроком. Все зависело от меня, а я, как ты уже знаешь, склонен к выпивке, а порою пускаюсь в загул. Дали мне койку в общежитии, временную прописку, и я стал думать: что бы мне такого сделать, чтобы прославиться? Мне была нужна модель. Женщина, не просто красивая, а муза!

Я пошел в театральное училище, где как раз шел набор на первый курс. Красавицы со всей страны съехались в Москву в надежде стать актрисами. Я крутился среди абитуриенток, высматривая ту, которая должна была стать моей музой.

И я встретил твою мать. Ей было восемнадцать, один раз она уже провалилась на экзаменах и приехала вновь попытать счастья. Хороша, как ангел. Высокая, длинные светлые волосы, огромные глаза. Но, видимо, одной красоты мало. Нужен еще талант, а его-то у нее как раз и не было. Ее не приняли и во второй раз. Я помню, как она с возмущением говорила об одном из членов экзаменационной комиссии, чье покровительство отвергла.

Я предложил ей фотосессию. Она согласилась, но не сразу. Мне долго пришлось убеждать ее, что я порядочный человек и хочу только сделать серию снимков. В общем, она согласилась мне позировать. Вот тут все и началось!

Мы сами не заметили, как влюбились друг в друга. Через какую-то неделю уже жить друг без друга не могли. Она решила остаться в Москве и пошла работать на стройку, лишь бы получить временную прописку и койку в общежитии. Я ничего не мог для нее сделать. Зарплата у меня мизерная, да и времена тогда были другие. Без постоянной прописки ни кооператив построить, ни квартиру снять…

Встречались то у нее, то у меня. А в основном в фотостудии. Сделанные мною снимки вызывали восхищение! Говорили, что у меня талант. Но у меня был талант, пока была она. Только я, дурак, этого тогда не понимал.

После того как мы расстались, все пошло на спад. Но я этого не замечал. Я все еще думал, что иду в гору, хотя давно уже топтался на месте, а потом сполз потихоньку вниз. Молодые осваивали цифру, а я все упрямился, ворчал. Пока не отстал от жизни окончательно. Не думай, что я этого не понимаю…

Но тогда я даже получил лестный отзыв одного маститого фотографа и закрепился в издательстве. А портрет Эвелины поместили на обложку популярного журнала. Ее узнала вся страна! Этот журнал до сих пор у меня хранится, да и у нее наверняка. Ведь это был ее единственный успех как модели. Зато какой!

И тут у меня началась звездная болезнь. Я уже видел себя великим фотографом, лауреатом всемирных выставок, на съемку к которому знаменитости занимают очередь… С Эвелиной я стал обращаться пренебрежительно, говорил: помни, девочка, кому ты всем обязана. Она же подурнела, вдруг стала болеть. Я потерял к ней интерес, тем более что ко мне уже ломились другие девушки, не менее красивые. Теперь-то я понимаю, в чем дело! Она была беременна, но ничего мне не сказала. Изредка мы встречались, и мне казалось, Эвелина чахнет. Я даже предложил ей лечь в больницу, раз у нее такое слабое здоровье.

В конце концов, она сказала, что выходит замуж за начальника участка. Раньше, он, мол, не замечал ее, в спецовке да каске. А как увидел фотографию на обложке журнала, так и влюбился. Да что он! Вся страна! Журнал-то продавался, как в одной известной песне поется, от Москвы до самых до окраин. Долго потом в редакцию приходили письма. «Кто та девушка на обложке?», «Дайте адрес, влюбился, SOS!». А я, признаюсь, эти письма рвал. Из ревности, что ли? Не знаю. Но богатого мужа она таки нашла. Благодаря мне.

В общем, она сказала, что выходит замуж, и мы потеряли друг друга из виду. Женщин у меня потом было много, но не сложилось. Я ни разу больше не влюблялся, серьезных отношений ни с кем не заводил. Я все постигал секреты мастерства, ночи напролет просиживал в лаборатории. Ни разу так и не женился. И детей не было. Да я об этом и не думал. Когда наваливалась тоска — пил. Работал и пил, пил и работал. За пьянку выгоняли, вновь принимали… Я жил по углам, на съемных квартирах. Да ты знаешь, я тебе рассказывал. Никчемный человек Павел Сгорбыш.