Волынец Олег Анатольевич
Серебро и свинец, иной вариант
Волынец Олег Анатольевич
Серебро и свинец, иной вариант
ЧАСТЬ 1
Пролог
Вызовы к начальству – это неприятность уже сама по себе! А если вызов неожиданный? И срочный? Причем начальство не родное и близкое – непосредственное, – и даже не через одну ступень, а гораздо выше?
Все эти мысли вихрем проносились в голове у капитана ГБ Сергея Викторовича
Краснова, когда он поднимался по ступенькам самого "высокого" в столице дома. Как шутили препровождаемые сюда острословы: "Из кремлевских окон хороший вид на Красную площадь, а из лубянских – на Воркуту".
Не рассчитывал Краснов оказаться здесь снова. По крайней мере, так скоро. Всего лишь три года прошло с тех пор, как он спустился по этим самым ступеням в качестве куратора проекта хи-хи на объекте ха-ха в пэ-я уго-го. Одним словом – в глубокой заднице. Чего-чего, а мест, куда можно было бы загнать проштрафившегося, на Руси всегда хватало. Спасибо уж и на том, что только в ссылку и даже звание прежнее сохранили. Не та нынче хватка. В прежние времена эхо от залпа затихало раньше, чем чернила на приговоре высохнуть успевали. Да и хорошо хоть поняли, что пытался всего лишь быть очень умным.
И вот – на тебе!
Краснов в очередной раз старательно перебрал в уме все возможные причины вызова. Грешков за ним особых числиться не должно – в тихом захолустье, которое, откровенно говоря, представлял собой номерной городок, особо нагрешить было сложно, даже имея соответствующее желание. В могущие вдруг вскрыться происки враждебных разведок капитан верил еще меньше, чем, например, в инопланетян и астральных духов – ибо последними усиленно занимались его соседи по городку и вроде бы даже достигли каких-то результатов. По крайней мере, более значимых в глазах руководства, чем успехи его подопечных.
Даже если какой-нибудь Джеймс Бонд и ухитрился бы проникнуть в городок, ознакомиться хотя бы с частью ведущихся там разработок и сообщить о них своим шефам – а на это, по мнению капитана, решился бы далеко не всякий психически нормальный разведчик, – встревоженное начальство, скорее всего, поспешило бы отозвать своего агента из страны, пребывание в которой так скверно сказалось на его душевном здоровье.
Но что же тогда? Что?! Что?!
Хотя своим седьмым чувством (а шестым считал чувство равновесия) подозревал, что будет таки в шоколаде. Именно это чувство ему в родном политехе помогало знать наперед, какой билет вытянет. И помогло засветиться для работы в КГБ. Еще и во время зачистки Праги от контры помогло зеленому лейтенанту стать старлеем в первый год службы. Но три года назад зарвался.
Эта мысль продолжала яростно стучать в висках капитана все время, пока он шел по коридору, останавливался перед заветной дверью, суетливо поправлял галстук, делал глубокий вздох и, словно в прорубь, шагал навстречу хлынувшему из двери потоку солнечного света.
– Разрешите?
– Проходите, товарищ Краснов.
Генерал-лейтенант КГБ Подгорных почти не изменился. Все тот же светло-серый пиджак, привезенный им в 69-м из Женевы – "или не тот, больно хорошо выглядит", подумал капитан, "кто его знает, может, он десяток таких костюмов приволок"; две сигареты в пепельнице у правого локтя – их всегда было либо две, либо три, и никому не удавалось засечь момент, когда в пепельнице была только одна сигарета, равно как и увидеть сам процесс генеральского курения. Злые языки судачили, что Подгорных просто-напросто, уходя, оставляет в пепельнице одну сигарету, а пепельницу прячет в сейф, подальше от уборщиков.
И все тот же тяжелый, холодом пробирающий душу взгляд.
Зато второго присутствующего в кабинете капитан увидеть никак не ожидал.
Конечно, официальных причин, по которым генерал-майор ГШ ГРУ Богданович не мог оказаться в кабинете высокопоставленного кагэбиста, не существовало. В конце концов, одно ведь дело делаем, общее. Но каждый чуть по-своему. И все дело в этом самом "чуть".
Да и не полагается вообще-то знать капитану, кто именно этот сухопарый генерал-майор с ранней сединой в висках. Чистая случайность, что именно ему поручили тогда в очередной раз проверить личные дела сотрудников одного зарубежного посольства. Тщательно проверить.
Тогда Богданович был еще только полковником.
– Мы тут с товарищем Богдановичем изучали представленные вашими подопечными материалы. И, приходится признать, сочли себя не совсем компетентными в данной области.
Ну, еще бы, подумал Краснов, тут даже тучные стада экспертов не помогут, потому как та теория, на которой проект, собственно, и базировался, мимоходом обрушивала парочку других, почитавшихся ныне основополагающими. А какой же ученый будет рубить тот сук, на котором сидит? Только такой псих, как Дробов.
– Самих товарищей ученых мы решили не беспокоить, – продолжил Подгорных. – Поэтому пришлось вызывать вас, товарищ капитан. Вы, так уж получилось, единственный, кто может лично растолковать нам суть проводимых в институте разработок. Ну, и при этом ответить на ряд вопросов уже нашей с вами специфики.
– Я только прошу меня заранее извинить, товарищ генерал, за допущенные неточности, – сказал Краснов. – Все-таки я всего лишь выпускник политеха и в детали проекта вникаю в той мере, в какой это требуется для проводимых мною мероприятий.
– И хорошо, – слегка улыбнулся Подгорных. – Мы ведь с Глебом Александровичем тоже не дипломированные ядерщики. Тем более в такой специфической области.
Да уж, подумал Краснов, более специфической, пожалуй, днем с огнем не сыщешь.
– Исходным толчком для начала работ, – оттарабанил гэбист заученно, – послужило предположение профессора Дробова о том, что наша вселенная имеет двенадцатимерную структуру. При этом n-мерный континуум может быть подвергнут преобразованиям…
– Стоп, – сказал Богданович. – Я прошу простить меня, но, товарищ Краснов, нельзя ли объяснить мне, чугунной армейской башке, еще более наглядно. Без этих… преобразующихся континуумов.
Краснов вздохнул.
– Человеческие органы чувств, – начал он, – рассчитаны на фиксацию четырех измерений. В стандартной координатной системе их обычно обозначают икс, игрек, зэт…
– Грубо говоря, длина, ширина и высота, – кивнул Богданович. – А четвертый?
– Время, – ответил Краснов. – Координата Тэ. Мы умеем фиксировать время – с помощью часов, и даже перемещаемся в нем, правда, с постоянной скоростью и только в одном направлении. На самом деле, согласно расчетам профессора… – Краснов осекся, сглотнул враз набежавшую слюну и продолжил:
– Так вот, теория Дробова сводится к тому, что существуют еще и другие… координатные оси. И мы можем научиться их определять и даже перемещаться вдоль них.
Краснов замялся, тщетно пытаясь припомнить еще какое-нибудь изречение профессора, хоть немного подходящее к данной ситуации. Припоминалось мало. Будучи в нормальном состоянии, профессор Дробов изъяснялся исключительно научной заумью, причем такой, что не то что у Краснова с высшим техническим, а и у научного контингента – минимум кандидаты, а в большинстве своем полные доктора –
