Миновали волокушу не задерживаясь. Едем по следам беженцев. Что характерно: народ явно тащит с собой не только всякие горшки да инструмент, но и всю имевшуюся скотину. Не удивлюсь, что тех овец, чьи следы пестрят утоптанный снег, хозяйственные крестьяне прихватили на том же пожженном монгольском становище. Скоро Рождество, седлакам будет, чем разговеться. Если, конечно, не попадут под горячую руку карателей. А те-то точно должны появиться.
Когда зимнее солнце стало клониться к закату, отряд, так и не встретив никого из беженцев, свернул с укатанного шляха на боковую дорожку, которая спустя минут сорок привела нас к подножию пологого холма с возвышающимся за сосновым тыном трёхэтажным донжоном из камня и брёвен, окружённого хозпостройками.
- Тут мой свойственник живёт, пан Карел Влчичениш. Сына моего старшего крёстный. Отдохнём у него денька два, новости узнаем. А то ведь тут до монгольских улусов куда как ближе: пушта мадьярская, почитай, в седмице пути. Да и лошадям, как ни крути, роздых потребен.
- Как же так? Ведь нам в Пражском Граде быть нужно поскорее?
- Когда нужно будет, мастер Белов, тогда и доберёмся. Всё едино до Рождества мне людей в копейщики никак не собрать: вербовка - дело не быстрое.
У частокола засуетились фигурки стражников, торопливо закрывающих при нашем приближении тяжёлые створки ворот. Раздался хриплый рёв сигнального рога. Вскоре поверху тына то тут, то там заблестели шлемы на головах кметей и редкими зубьями поломанной расчёски выросли копья. Стоило нам подъехать шагов на сто пятьдесят, как со стены раздался зычный голос:
- Кто такие? Чего вам здесь надо?
Ян Жбан толканул меня локтем:
- Ну-ка, мастер, покинь сани-то. Говорить поеду, а ты не пан и не подпанок, потому и не нужно, чтобы тебя рядом видели.
Ладно. Мы не гордые... То есть гордые, но применяться к обстоятельствам и здешним порядкам всё равно приходится. Отстёгиваю полсть, закрывающую ноги и пол-туловища, уже привычно выскакиваю из кошевки, прихватив на всякий случай свой походный мешок.
Ноги сразу утопают в снегу почти до колен, и я тут же отстаю от отряда. Ну, да ничего: до укрепления осталось всего ничего, добреду.
Над тыном возле ворот выросла голова в отороченной рыжеватым мехом зимней шапке:
- Кого тут черхмант носит в эту пору? Назовись, кто такие, с каким делом приехали?
Один из наших бойцов заорал в ответ:
- Отчините ворота! Земан Ян Жбан с сыном Франциском изволит проведать пана Карела! Позовите же пана Влчичениша, пусть встретит тот кума своего!
- А сколько вас?
- Все тут, сами зрите: с хлопами десяток!
'Не понял? А меня что, не посчитали? Так ведь замковые ребята могут и паёк на меня зажать! Не, это не дело. Надо быстрее шевелить ногами, блин горелый!'
Вояки за тыном, видимо, посовещались с кем-то из начальства во дворе, но вместо того, чтобы широко распахнуть ворота перед гостями, запустили в нашу сторону камень из пращи. К счастью, тот не поразил никого из моих спутников, с силой пробив снег прямо меж передних копыт ближайшего к укреплению маштака. Похоже, это был аналог предупредительного выстрела. Вот только 'стой, стрелять буду' никто крикнуть не догадался. Видать, местный 'Устав гарнизонной и караульной службы' пока что не написан. Кстати, надо будет поинтересоваться этим вопросом, раз уж связался с вояками...
Тем временем застенный крикун решил окончательно убедить нас, что в здешнем замке гостям не рады:
- Езжайте прочь, нищеброды! Поищите своего Влчичениша среди нищих на паперти! Грозный Имрё-бек, владелец этих мест, дал ему возможность выбора: утопиться в реке или сдохнуть с голода! Ступайте, покормите этого голодранца плесневелой коркой, если она у вас, конечно, отыщется!
И не смейте отныне топтать земли Имрё-бека, иначе лишитесь ног, а может быть - и голов!
- Тьфу, мерзенный перемёт! - плюнул под ноги пан Ян. Это же надо, как всё нескладно выходит-то...
Потом, видимо, приняв решение, приподнялся и закричал:
- Эгей! А где сам пан Имрё? Хочу с ним поговорить по важному делу!
- Ищи - не сыщешь, земан! Грозному Имрё-беку других дел, что ли, нету, чтоб по зиме здесь скучать? Далеко он! Если и вправду дело имеешь - обскажи мне, я передам!
- То дело тайное! Не для твоих ушей, хлоп мадьярский!
И, обращаясь к отряду, земан Жбан скомандовал:
- Разворачиваемся! И - ходу отсюда, ходу, пока эти пёсьи сыны коней не заседлали! В лесу они нам не опасны: нам богемский лес - что дом родимый, а эти - находники пришлые!
Ох уж мы и тикали! Ей-же-ей, никогда в таком драпе не участвовал - ни в этом мире, ни в своём прежнем! Я едва успел вспрыгнуть на кошевку, растянувшись поперек полсти и явно крепко придавив земановы ноги.
Верховые на полном скаку перестроились на два микроотрядика, первый из которых умчал на расстояние метров сорока впереди санок, а второй, пристроившись вплотную в арьергарде, выполнял роль тылового охранения.
Спустя минуту великолепной скачки я уже напоминал сугроб, по маковку засыпанный искрящимся снегом, летящим из-под конских копыт. Совершенно непонятно, как я ухитрился не слететь под полозья на поворотах и не потерять на ходу походный мешок, в который вцепился до побеления ногтей.
Блин горелый! А куда рукавицы-то подевались? Так и поморозиться легко...
На полном ходу влетели под полог заснеженного леса.
Проскакав немного, мы остановились, чтобы провести небольшую 'рокировку': дружинники из арьергарда спешились, и кинулись подсекать боевыми топорами придорожное дерево, земан, предварительно согнав меня с саней, выудил из-под подстеленных в кошевку кусков войлока найденные на разгромленном становище лук с колчаном и, укрывшись за толстым стволом явно принялся настораживать оружие. Когда же он выбрался, аккуратно разматывая тонкий и длинный кожаный ремешок, мне стало ясно, что гранатные растяжки двадцатого века имеют весьма и весьма долгую 'родословную'. Думаю, будь это запретное во владениях монголов оружие у каждого из кметей, предполагаемой погоне пришлось бы несладко. Но - увы! Даже за прикосновение к луку кто угодно, кроме степняков, мог лишиться руки, а уж вражеским стрелкам кочевники и вовсе пощады не давали. Лук у них считался исключительно монгольской принадлежностью, и любой иноплеменник, посягнувший на него, подлежал каре. Тот же запрет коснулся и арбалетов: узкоглазые оккупанты прекрасно понимали, что лишенное по-настоящему дальнобойного оружия потенциальное войско взбунтовавшихся данников не имеет серьёзных шансов в полевом сражении против страшной 'карусели' всадников в халатах и малахаях. Пока нападающие пробегут сотни три шагов, почти все они будут поражены стрелами, не сумев даже коснуться никого из новых 'хозяев мира'.
Тем временем Франтишек Жбан в паре с дружинником давно скрылись за поворотом, проверяя, свободен ли дальнейший путь. Возчики обоих саней, хлопы Эзра и Павел, пользуясь минутной передышкой, обтирали упряжных лошадей клочками сена и чистили их морды от инея и сосулек. Отчего-то мне это напомнило многократно виданные эпизоды из моей прежней жизни в двадцать первом столетии, когда пожилые дядьки вот с такими же сосредоточенными лицами протирали зимой стёкла своих стареньких 'жигулей' и 'нив'... И так стало тошно на душе - хоть на стенку лезь! Вот только стенки поблизости не заметно...
- Ты вот что, мастер Белов, не торчи пнём! - Деятельный пан Ян уже оказался рядом с кошевкой. - Сейчас дальше поедем, раз уж с ночлегом ничего не вышло, так ты полезай в сани с припасами, раз уж считаешься кухарем. Там сокирка про запас захована, так ты с неё паклю-то сними: не дай Святой Йиржи, наскочут мадьярские выкормыши, так чтоб хоть чем отмахаться было. Хотя проку от тебя, прямо скажу, в драке и никакого, але ж грех мне будет, если христианскую душу без оружья оставлю. Эй, Эзра! Макс с тобой будет, дашь ему пару шкур - прикрыться от ветра и пусть оружие возьмёт, я дозволил!
- Слухаю, ласкавы пан! - Склонился послушный слуга.
