— Так вы действительно завтра уезжаете? — уточнила леди Бишоп, смущенно опустив длинные ресницы.

— Нельзя же оставаться здесь бесконечно, — ответил маркиз. Ему показалось, что в тихом голосе Энн прозвучали нотки сожаления.

— Почему же? — Она посмотрела ему в глаза. — Почему нельзя жить в столице?

Сердце дрогнуло, но лишь на миг.

— Хэлферст — мой дом, и я за него в ответе. Не могу бросить даже ради вас.

— Упорно настаиваете на своем? Это нечестно, Максимилиан.

Пожалуй, прямолинейность действительно можно было счесть излишней. Маркиз, помедлив, ответил:

— Я всего лишь надеялся, что ваши чувства ко мне окажутся сильнее привязанности к городу. Что такое Лондон? Всего лишь здания и толпа неприятных людей.

— Мне эти люди вовсе не кажутся неприятными. Уверена, что если бы вы в свое время не убежали, а дали себе труд узнать светское общество ближе, то изменили бы мнение.

Замечание напомнило о кознях Харда.

— Я не убежал. Я вынужден был уехать, потому что Хэлферст требовал…

— И все же позволили всем и каждому, говорить о себе что вздумается. Ничего не предприняли, чтобы защититься.

— Какая разница, кто и что о нас говорит? — Ха!

Максимилиан вопросительно поднял брови.

— Ха? — повторил он.

— Да, ха! Все эти нелепые сплетни не прошли даром. Более того, дают себя знать, и по сей день. Вот откуда ваша антипатия к городской жизни.

— Я…

— А виноваты вы сами, — не позволила возразить Энн.

В пылу спора леди Бишоп даже не заметила, что партнер привлек ее к себе почти вплотную. Расстояние в шесть дюймов оказалось поистине невыносимым! Несговорчивая красавица воспламеняла до безумия.

— В чем же моя вина? Умоляю, скажите! Не томите неизвестностью.

— Единственное, что вам следовало сделать, дурачок, — это что-нибудь сказать. Да-да, случилось ли банкротство или нет, надо было защитить репутацию отца и свою собственную, вот и все.

— Простите, мне послышалось или вы действительно только что назвали меня дурачком?

Леди Бишоп слегка шлепнула маркиза по плечу.

— Сосредоточьтесь, это важно.

На самом деле значительно более важным казалось то обстоятельство, что она всеми силами пыталась убедить его остаться в Лондоне, но пока не хотелось заострять на этом внимание.

— Если я сосредоточусь на вас, то вы немедленно окажетесь обнаженной, — с невинным видом пробормотал маркиз.

— Прекратите паясничать. Да, во-первых, сосредоточьтесь, а во-вторых, сделайте что-нибудь!

— Итак, советуете встать на стул и во всеуслышание объявить, что после смерти отца я глубоко горевал? Что мне было абсолютно безразлично, кто и что о нас говорил? А может быть, надежнее просто констатировать, что Хэлферст никогда не знал банкротства, а мой годовой доход превышает сорок тысяч фунтов?

Зеленые глаза Энн удивленно расширились.

— Сорок тысяч фунтов?

— Даже немного больше.

— Ну, так скажите всем… или хотя бы кому-нибудь, что слухи беспочвенны. И тогда…

— И тогда все снова меня полюбят? — перебил Максимилиан. — Но я уже сказал той, чьим мнением дорожу.

— Кому? — уточнила Энн, но тут же поняла и очаровательно покраснела. — О!

Вальс закончился слишком быстро. Маркиз неохотно опустил руки.

— Ну, вот и прекрасно, — раздался за спиной вкрадчивый мужской голос. — Теперь моя очередь. Энн взяла партнера за руку.

— Дезмонд, я уже обещала лорду Хэлферсту кадриль. С удовольствием…

— Надеетесь, что овцевод умеет танцевать кадриль? — язвительно отозвался Хард. — Честно говоря, удивительно, что он справился с вальсом. Чем оплачивали уроки, Хэлферст? Бараниной?

Максимилиан смерил обидчика непроницаемым взглядом. Гости замолчали, боясь пропустить хотя бы слово. Но главную заботу составляла Энн — девушка кипела негодованием.

В этот момент маркиз понял, что ни за что на свете не откажется от нее, чего бы это ему ни стоило. Своей короткой и взволнованной речью она только что объяснила главное: его репутация ей небезразлична, и если они поженятся, то разделят все, в том числе и отношение бомонда.

— Я терпел вашу дружбу с моей невестой, Хард, — сквозь зубы прорычал лорд Хэлферст, — но сейчас вы ее смущаете. Уходите!

— «Уходите»? Еще чего! Не собираюсь никуда уходить! Это вы здесь чужой, маркиз!

— Лорд Хард, прекратите, пожалуйста, — шепотом приказала Энн. — От вас и без того немало вреда.

— Я только начал. Извольте сказать еще что-нибудь умное, мистер овцевод.

Достаточно, подумал Максимилиан. Энн ждала действий.

— Может быть, это? — Короткий точный удар пришелся Харду в челюсть. Обидчик промычал что-то невнятное и рухнул на полированный пол. — Отлично. — Не обращая ни малейшего внимания на взволнованные восклицания и возмущенные возгласы, маркиз повернулся к любимой. — Пойдемте.

— Боже мой, — в отчаянии прошептала она. — Всего один удар!

Изумление показалось забавным, и маркиз не смог сдержать угрюмой усмешки.

— Надо было раньше признаться, что вам по душе человек действия.

Энн не нашла, что сказать в ответ, и маркиз повел ее к ближайшему выходу и дальше — вниз по узкой лестнице. Она-то всего лишь имела в виду, что необходимо защищать репутацию на словах. Бесчувственное тело Дезмонда в сценарий не входило, хотя зрелище впечатляло.

— Он очень рассердится.

— Потому я и поспешил вас увести, — улыбнулся Максимилиан и остановился у подножия лестницы. — Вот если бы еще знать, куда нас занесло…

— Кажется, это лестница для слуг.

В эту минуту из боковой двери появился лакей с нагруженным сладостями подносом и едва не столкнулся с маркизом.

— Прошу прощения, милорд, — испуганно пробормотал он, неуклюже пытаясь поклониться.

— Что там? — коротко уточнил Максимилиан.

— Кухня.

— А выход на улицу есть?

— Да, сэр. В сад.

— Хорошо. — Молодой человек продолжал растерянно стоять, и маркизу пришлось привести его в чувство. — Продолжайте путь.

Едва слуга исчез за поворотом лестницы, Максимилиан заключил любимую в объятия и начал целовать с неуемной страстью. Энн едва не задохнулась — не только от недостатка воздуха, но и от нетерпеливого желания.

— Кто-нибудь увидит, — слабо прошептала она.

— Мне все равно.

— А мне нет.

Он поднял голову и с улыбкой посмотрел ей в глаза:

— Потому что опасаешься принудительного брака?

— Макс…

Он схватил ее за руку и втащил в кухню. Не меньше дюжины слуг мгновенно замерли в тех позах, в которых их застало неожиданное появление господ.

— Занимайтесь своими делами, — приказал маркиз, и головы тут же опустились.

— Максимилиан, — повторила Энн, сожалея о прерванном поцелуе, — что все это означает?

— Сейчас узнаешь.

К немалому удивлению, он побежал по кухне, явно что-то разыскивая. Поиски увенчались успехом: в дальнем конце большой комнаты маркиз перекинулся парой слов с одним из поваров, завернул в салфетку какой-то круглый предмет и через минуту вернулся.

— Надеюсь, ты хорошо помнишь мифы Древней Греции? — спросил он, вытянув руку.

— Да. — Энн смотрела то на горящее от возбуждения лицо, то на таинственный сверток в раскрытой ладони. — Хотя, если честно, не вижу связи между половинками золотых яблок и той ситуацией, в которой мы оказались.

Максимилиан широко улыбнулся:

— Ответ неправильный. Не тот миф. Открой.

С неожиданным волнением Энн отдернула салфетку.

— Гранат?! Маркиз откашлялся.

— Как ты, конечно, помнишь, прекрасная Персефона разрывалась между возлюбленным Аидом — он жил в подземном мире — и матерью Деметрой, которая оставалась на Земле. Но они все-таки нашли выход из положения.

Энн замерла.

— Значит, ты готов оставить Йоркшир?

— Тебе решать, любимая. По щеке ее скатилась слеза.

— Ты назвал меня любимой…

— Потому что я тебя люблю.

— Боже милостивый! — прошептала она. Да, внезапно счастье оказалось доступным. Максимилиан Роберт Трент принадлежал ей, и только ей. Дрожащими пальцами Энн вынула из граната шесть сочных пурпурных зерен.