– Тебе – да, – согласилась Немайн, – и всем твоим пальцам незагнутым. Зато остальным… Ладно. Сейчас время шашек! И – дружиться с будущей соседкой. Сейчас она должна быть доброй.

Настроение у королевны, и верно, неплохое. Если точней – стремительно ухудшающееся. Не дура, понимает, что позволила себе лишку, не сдержалась. Нельзя было так явно подарку радоваться! Вот и ушастая торопится, добрых слов ждет. Что ж, подарок поднесла базилисса, а ее не грех и поблагодарить. Девочка не виновата, что попалась в сети холмовой. Даже одета не пойми как: штаны и сапоги как на рыцаре, платье короткое, как на саксонке, а сверху и вовсе диковинная одежда – длинная, яркая, и держит ее только пояс. На котором пристегнут удивительно подходящий к наряду кривой, как у сиды, клинок.

Конечно, пришлось пройти половину пути – до невысокой, ушастой по пояс, каменной стены, что делит вытянутый круг ипподрома пополам. Потом – кланяться, и низко.

– Благодарю тебя за дар, святая и вечная, – сказала Кейндрих, – он принесет горе моим врагам…

– Лук сестра собрала, – сообщила Анастасия, – хваля оружие, ты и ее радуешь.

Пришлось притворяться дурой.

– Так это не греческая работа?

– Работа – здешняя, а кто это придумал… Августина многое знает.

Сида дернула ухом, и римская императрица, святая и вечная августа, поспешно поправилась:

– То есть, Немайн. Я к ее новому имени еще не привыкла.

Сида вздохнула и принялась втираться в доверие. Разливалась про то, как восхищена меткой стрельбой, хвалила отца, воспитавшего храбрую и мудрую наследницу… Между славословиями несколько раз – как бы ненароком – пожелала семейного счастья. В глаза при этом почти не смотрела. Вот и верь, что сиды не врут!

Ради королевства приходилось слушать, отвечать малозначащими словами. Немного скучно, немного противно, и все сильней злость берет. Прежде всего – на себя. Не могла вытерпеть, новую игрушку после отъезда красноволосого чудища опробовать? Теперь терпи, смотри, как та врет и глаза под ноги прячет… Нет, не прячет!

Пялится на грудь, как безусый оруженосец!

Было мгновение, в которое Кейндрих почти поверила, что Немайн – кровосмесительное отродье, армянка и гречанка разом. Настоящая римская императрица… вроде Мессалины. Извращенная и развратная.

Потом – поймала смущенный взгляд. Поняла: изучает. Скопирует и жениха уведет! А уши ее кошмарные Гулидиену и так нравятся. Сам рассказывал…

Тут и пожалела, что обычай о трех одежках блюла «для кумушек», не стала потеть в плаще и куртке. Сейчас бы запахнуть полы, и кончено – ни любви ущерба, ни державе. С другой стороны… Союз союзом, а гадить хозяйке, пусть и будущей, в ее же доме – нельзя! Так и сказала.

Сида уши прижала и в долгу не осталась.

– Нужны мне твои прелести, у меня свои есть, покрасивей! И король мне твой не нужен.

Тут–то и попалась!

– Докажи.

Немайн фыркнула… но задумалась, вот удивительно. На грудь, правда, все равно зыркает.

– Скажи, как доказать.

– Сама замуж выйди!

Сида засмеялась. Тихонько, невесело, но до чего обидно!

– Во–первых, – сказала, – не хочу. То, что мне не нужен твой жених – еще не значит, что я себе другого насмотрела. Приглядываюсь пока. Я жизнь портить не намерена даже ради твоей дружбы. Во–вторых, это ничего не докажет. Я замуж выйду, а ты вспомнишь историю Гвиневры!

Жены, наставившей рога королю Артуру – который, хоть и герой, и сам был не без греха. Двух супружеских измен хватило, чтобы прежняя Британия рухнула.

– Тогда – сама придумывай. Не я к тебе в подруги набиваюсь.

– Меня обвиняют, и я же – ищи доказательства? Женская логика…

– А у тебя – мужская?

В ответ получила растерянное, почти обиженное:

– Дааа…

И полиловение до кончиков ушей! Словно ее поймали… ну, не под кустом с добрым молодцем, но, по меньшей мере, зацепившей на пиру под столом башмак рыцаря – своим. Или – не рыцаря. Дамы… Тут и у Кейндрих щеки вспыхнули. Сколько упреков жениху бросала, а чудище завидущее, оказывается, к чужим невестам тоже неровно дышит. Еле отогнала дурные мысли. Отрезала:

– Вот и думай. Веди себя, как подобает гостье… и я тебя до срока снесу. Время пока терпит.

Сида расправила уши. Глаза, несмотря на яркий день, приоткрылись во всю ширь, сверкнули озорством. Выскалились хищные зубы. Какие сомнения? Точно – сида, и никаких римлян!

– Почему пока, великолепная? Время просто терпит.

Кейндрих не нашла ответа. Отмахнула рукой конец разговора, вместо прощания спиной повернулась. Ушла к конюшням – проследить, чтоб вороного устроили хорошенько, да и успокоиться хоть немного. Вороной жеребец норовист да сердит, но от него всегда знаешь, чего ждать. Не то, что от волшебного народа!

На половине дороги оглянулась – сида стоит на прежнем месте, уперлась кулаками в камень, глазищи оловянными блюдцами вытаращила. Только смотрит не вслед. Внутрь…

Камня на ипподром римляне не пожалели – ледникового гранита, розового со слюдяной искрой. Шершавый на ощупь, по–утреннему ласковый на поверхности, но тянущий тепло внутрь, в холод. Так ее душу внутрь тянет страх. Чужая память? А вдруг своя? Вдруг нет никакой Немайн, а есть человек, которого Сущности сунули в женское, да еще нечеловеческое, тело? Вот и сошел с ума… Сами экспериментаторы, чтоб им ни дна, ни покрышки, уверяют, что согласно приборам по Камбрии именно владелец этой памяти и ходит. На чужих невест засматривается!

Немайн помотала головой. Нашла время и место психоанализом заниматься! Сейчас – шашка. А психология… Вместо дневного сна – в подушку! Все равно в уголках глаз щиплет. Хорошо, сиды косметикой не пользуются – провела по морде рукавом, и порядок. Можно повернуться к своим людям – неласковой, но деловитой.

– Добрые сэры, приступим к занятиям. Позвольте продемонстрировать вам новейший ведовской клинок: шашку. Волшба в ней разрешенная, называется геометрия. Заклинаний два: степень изгиба и наклон рукояти по отношению к лезвию…

Эмилию по прежней должности доводилось читать отчеты о грозных аварских клинках – но это были высушенные чернилами и пергаментом солдатские рассказы. «Оружием этим авары владеют весьма ловко». «Иные из наших испробовали и нашли, что для кавалерийского боя изогнутое оружие довольно удобно». И, разумеется: «Не подобает прямому христианину пользоваться кривым мечом. Меч – душа воина!»

Теперь, под майским солнцем, сверкают новенькие клинки, уже прозванные «рыбками» за блеск, сходный с рыбьей чешуей. Рыцари ждут пояснений. Кривизна может быть позволена хитрой правительнице, пусть и носящей титул хранительницы правды, но не защитникам народа и веры! Этот вопрос не мог не прозвучать, а Немайн не могла не заготовить ответ. Может быть, даже подговорила кого–нибудь из рыцарей задать его сразу, чтобы сомнения никому учебу не портили.

Она шагнула к соломенному чучелу, ее рука взлетела – не с оружием, с простой прямой палкой. Опустилась – медленно, так, чтобы всякий мог рассмотреть подробности.

– Вот, – сказала, – самый простой удар. Вы, добрые сэры, за такой долго ругали бы ученика–оруженосца – я ударила без «потяга», да и прикрыться от такого легче легкого. Но это – удар, просто удар – сам по себе. Что в нем прямого? Мое плечо неподвижно, кисть проходит заметный путь, клинок близ рукояти – немногим больший, а клинок вдали от рукояти – очень большой. Разный путь, разная скорость. Вы должны были заметить – при ударе меч словно оживает, желает выпрыгнуть из руки назад, давит на кисть в области мизинца. Почему? Он желает уравновесить скорости. Не очень–то ему нравится – рубить. Он создан для укола. Удар сам по себе крив, и, хочешь не хочешь, приходится «кривить» прямое оружие. Увы, на это приходится тратить силы и время. При рубке бегущих это не столь уж важно, а во встречном бою? Ударить первым значит выжить и победить. Получается: рубить прямым мечом – обманывать собственное оружие, а обман ослабляет. Потому более верный путь – взять в руки искривленное оружие. Не сильно искривленное – ровно настолько, чтобы само хотело рубить! Вот так!