Среди белой дымки – туман и мрамор – показалась умная остроглазая рожа с характерно выбритым лбом. Новый секретарь – камбрийский монах. Увесистое, откормленное на королевских харчах свидетельство того, что до короля сведения о письмах Кентерберийского архиепископа дошли, проверены, перепроверены и подтвердились. Пенда вынул из–за пазухи гадюку, заменив на ужа: камбриец если и цапнет, так не насмерть.

Торопливый слуга ловит расстегнутый плащ.

– И кольчугу, – добавляет монах.

– Кольчугу? Сейчас стяну.

У Пенды что, приступ подозрительности? Прежде такого не водилось.

– Иначе, сиятельный муж, если ты нырнешь в ней в горячую и соленую воду, она быстро заржавеет.

– А?

– Король отдыхает. А раз уж он в Бате, то отдыхает в воде. Услышав же, что его лучший посол хромает и морщится при каждом шаге, – глаза секретаря щурятся, как от яркого света, – полагает, что целебная купель и тут не повредит.

Такой вот весельчак. Под стать господину.

Впрочем, от кольчуги Окта избавился бы и без предупреждения, едва вступив в нынешние королевские палаты. Жаркий и влажный воздух терм встречаясь с зимним холодом превращался в туман более густой, чем за городом. Одежда грозила окончательно промокнуть, а железо – граф поймал себя на мысли, что боится услышать звук поедающей металл ржавчины.

И в этом тумане, уподобившись римским владыкам, обретается сам король половины Британии. Облик же мерсийский лис имеет скорее эллинский. Чашу с темным виноградным вином в одной руке и пергаментный лист – в другой дополняет густая борода, совершенно не римская. Ну, пергамент в руках властителя обычен. Да и дорогое прежде вино оказалось дешевым, ибо взято как военная добыча из церковных амбаров, которые победители не обидели вниманием, в отличие от самих церквей. Покой домов христианского бога «ужасный язычник» – а в саксонских летописях пишут именно так – хранит со всей строгостью.

Однако вблизи Пенда и на грека мало походит, выглядит типичным русобородым плешивым германцем, в меру седым, в меру худощавым, без рельефных мускулов атлета. Зато жилист. Таким и подобает, судя по самому мерсийцу, быть королю – не сильным, но достаточно выносливым, чтобы десятилетиями тащить на нешироких плечах страну, сшитую, словно лоскутное одеяло, из трех враждебных народов. Англы, саксы, бритты. А еще – полукровки вроде графа Роксетерского, к ним Пенда последнее время благоволит. Видит, наверное, в смешении будущее единство. Вот и за сына просватал камбрийскую королевну, завещая новый народ еще не родившимся внукам…

– Ковыляешь? – спросил дед нации вместо приветствия, явно не требуя ответа. – Сломай лекарю руки за криво сросшиеся кости, – но заметив, как поморщился вассал, усмехнулся. – Хотя, твою чудо–повозку, небось, все равно трясет – никакой лубок не поможет. Так что сам виноват… Кстати, ты на своей колеснице дырку в сиденье сделал? Если нет, озаботься.

Вот только решишь, что привык к его шуткам – придумает новую.

– Недоумеваешь. Значит, еще не дожил. Сделай дырку, и, если будет на то воля норн, не познакомишься с хворью, что так любит старых кавалеристов. Я вот продырявил кресло, в котором за столом сижу. И знаешь – не болит! Ну, влезай. Двум хворающим найдется, о чем поговорить. Я старик, ты ранен, а дела не ждут. Я распускаю армию – сев на носу. Да и у тебя хлопот прибавилось. Много.

Через полчаса Окта знал – судьба в лице властителя назначила ему разить врага не столько мечом, сколько словом, впитанным от матери. Камбрийским.

Король, меж тем, наливает в пригоршню вассала воду – вместо обычной горсти земли – символ принятия присяги от нового края. Вода вольно течет в щели между мозолистыми пальцами – меч стирает кожу чуть хуже плуга – уходит обратно в купальню. Король что–то желает этим сказать? Или всего лишь очередная выходка? Пенда это Пенда. Сказал:

– Край болотистый, вода сойдет.

Тут же перескочил на другое:

– Ну вот, одно дело обсудили… Как водичка? Ногу отпустило?

– Нет пока… Но отогрелся, словно всю зиму у камина просидел!

– Что ж, возблагодарим Немайн, – вино из королевского кубка щедро выплескивается в воду. Взбухло недолгим облачком и растворилось – жертва. Возлияние Немайн–Неметоне–Нимуэ–Сулис–Минерве–Афине… Христианским вином крещеной богине от верующего в иных богов…

– Она христианка, – напомнил Окта.

Король не замедлил с ответом:

– Римляне – христиане. Камбрийцы тоже. Куда ей деваться? А ведь куда–то девалась, на столетия… Теперь вот вернулась, – Пенда засмеялся, довольный чем–то понятным ему одному. Пояснил: – Правила новые приняла, да так, что люди ее встретили с радостью. Но играет свою игру. Не чужую, – русые усы встопорщились в улыбке. – Нашла момент и место. Согласись, это она хорошо находить умеет. Как тебе это место, а? Между прочим, ей посвященное…

Король хмыкнул довольно. Окта понял – в самозванстве сероокую король больше не подозревает.

– Она умеет еще много чего. Например: взяла три города. Быстро. Делай что хочешь, но мне нужна эта сноровка! Да, летом война будет малая. До урожая. Но потом…

– Первый город, это была игра. Второй – волшебный холм. А вот под Глостером мы с сидой повозились!

– Первый город был судебным испытанием, – шутливые нотки исчезли, теперь говорит сильнейший правитель на островах с одним из сильнейших вассалов, назначает службу, – и ей нужно было выиграть. Любой ценой. Решалось, сможет ли она жить со своим любимым народом… Поставить в игре против защитников города их же детей – славный ход. Как и превращение юридической процедуры в праздник. Кер–Миррдин «пал» потому, что никто не желал оборонять его всерьез. Второй город… Машины. Машины против бога. Машины справились. И третий. Много работы лопатами… Ради того, чтобы ударить в другом месте. А возня была с полевой армией, так?

Окта кивнул – хороший шутник умеет говорить серьезно. А главное, мудро. Самую суть.

– Когда следующей зимой будем добивать Уэссекс, умение брать бурги и римские города, как орешки, нам пригодится. И я, наконец, понял, почему ее манера кажется знакомой. Божественная манера.

– Тор? – брякнул Окта, чтоб не выглядеть слишком умным. Точно, сюзерен оказался доволен. И слова правильного ответа смаковал куда больше, чем целебное тепло или кислое монастырское вино.

– Божественный… Цезарь!

Окта кивнул. В этих двух словах перемешались признание, восхищение – и опаска. Некогда лысый римлянин заявился на окраину Галлии со смешного размера войском. Спустя несколько лет он высадился в Британии – а потом перешел Рубикон!

Триада вторая

1

Дорогу в страну сестры Анастасия перенесла, как сказочный сон. Люди, страны… Она выросла в городе, что считал себя большей частью мира – и зло ошибался. Мимо проходили просторы – бескрайние, люди – необычные. Сменялись языки, непонятные и разные, словно и не человеческие вовсе: синичье щелканье, собачий лай, змеиное шипение. Названия королевств, ведомых, верно, лишь самим себе. Изредка – искореженные имена знакомых городов: Страсбург, Вормс, Кельн… Жалкие домишки внутри обветшавших римских стен, грязь – местами по колено, местами выше головы. Мычат коровы, хрюкают свиньи. Наморщишь нос – услышишь исковерканную латынь: