— А ну, пошли, — взяв за руку, повела Нахапу Мальчика по базару, и не просила, тем более не требовала, а просто говорила.
— Кто хочет помочь ребенку, добродетель совершить, пожертвовать перед Богом?
Можно было подумать, что не они просят, а сами что-то ценное раздают, так их все к своим прилавкам зазывают.
— Нахапу, иди сюда!
— А шербет, а халву?
— К нам идите!
Набралось столько, что тяжело нести.
— Все, все, — благодарит всех Нахапу.
— А к вам в следующий раз.
С набитыми пакетами они покинули базар, вышли прямо к стоянке такси, на проспект Орджоникидзе.
— Эй, шабашники! — и здесь крикнула Нахапу. — Распеклись на солнышке? Кто хочет перед богом выслужиться, обвеяться ветерком, ребенка бесплатно отвезти? Тут минуту ехать, до «Детского мира».
— Давай сюда, — крикнул один, выразили готовность и другие.
— Погодите, погодите, — вышел из машины крепко сбитый, коренастый мужчина средних лет.
— Так это же Мальчик! Мальчик, ты меня помнишь?
— Помню, дядя Пайзул.
— Что ты тут делаешь? А Роза где? А бабушка Учитал?
Пока Мальчик сбивчиво все объяснял, подъехали к дому. А здесь оживление — «скорая» и милицейская машины стоят. Побежал Мальчик наверх, бабушка под капельницей лежит, на вопросы какого-то дяди отвечает. А в квартире еще много людей, сходу обступили Мальчика и стали его расспрашивать.
Заполнив несколько бумаг с показаниями, первыми, уже в сумерках, стали покидать квартиру прокурор и милиционеры, неуверенно говоря:
— Да, Гута Туаев непростой человек. Но мы постараемся разобраться.
— Постарайтесь, прошу вас, — умоляла бабушка.
Когда закончилась капельница, засобирались и врачи, сослуживцы Розы. И тоже без твердости в голосе:
— Мы это так не оставим. И на Туаева найдем управу, и чуть погодя, уже к бабушке. — Давайте вас госпитализируем, а Мальчика пока кто возьмет. И есть ведь у нас дом для престарелых и детский приют.
— Мальчик, как? — апеллирует бабушка, хотя знает ответ.
— Я дома, — упрямый басок, — и никуда не пойду, уже был в «приюте».
Последним, когда совсем стемнело, уехал Пайзул, все сокрушаясь судьбой Розы.
— Мир не без добрых людей, — констатировала бабушка, оставшись наедине с Мальчиком.
— Даже мне полегчало, — и в это время стук в дверь.
Они насторожились.
— Может, что забыли? — прошептала бабушка.
— Пойди спроси, кто там?
— Открывайте! — за дверью грубый властный голос.
— Проверка документов, открывайте, не то выломаем дверь.
Выбора не было, прикладами стали бить.
— Сейчас, сейчас, — крикнула бабушка. Пыхтя, кряхтя, она еле встала, оперевшись на костыли. Первым делом отстранила Мальчика подальше, за кровать. Потом запрятала скрипку в изголовье, и вновь крича, — сейчас, — она с трудом добралась до входной двери: отпихивая ее к стене, в квартиру вломилось несколько вооруженных людей в масках; осмотрели все, даже балкон, и затем надменно:
— Документы!… Что это за писулька? — во главе здоровяк.
— Справка Мальчика, — забыла бабушка о своей немощи.
— Метрика в войну утеряна. А это законный документ, выдан в Волгограде.
— Хе, хорошо, что не в Хабаровске, — он стал оглядывать бумажку.
— А где печать? Так, хватит басни трепать. У нас приказ: кто без документов — расстрел на месте.
— Да вы что? Это ведь ребенок.
— Это чеченец: все наши беды от них.
— Боже! Так если все беды России и россиян от Чечни и чеченцев, то несчастна наша страна!?
— Знаете, — этот здоровенный военный, тыча пальцем хотел было что-то сказать, но его подтолкнул сзади стоящий толстый мужчина, даже будучи в маске видно, что не молодой.
— Хватит болтать, переходи к делу, — хорошо поставленным голосом указал он.
— Гм, — кашлянул здоровяк.
— Кого из боевиков знаете?
— Никого, — быстро среагировала Афанасьева.
— А его? — он продемонстрировал фото Баги, и, уловив реакцию Мальчика.
— Он то знает. Знаете и вы, а нагло врете, что не знаете боевиков.
— Я в жизни не врала, не так воспитана. А этого молодого человека, — она указала на фото, — пару раз видела. Так он не боевик, и я не знаю, что такое боевик, знаю — ополченец.
— Ух ты, какая терминология, — снова выступил толстый мужчина. — Прямо правозащитница.
— Да, и защитница, и труженица. Я…я, — голос у нее стал срываться, — я ветеран и инвалид войны, полвека трудовой стаж. Посмотрите мои документы.
— Вижу, — бесстрастный голос.
— Да что вы можете видеть?! — теряет бабушка контроль. — Перед старухой и ребенком маски напялили. Даже фашисты лиц не скрывали. А на вас нет лица, нет совести и чести. — Так, заберите мальчика для выяснения личности: может, сын боевика.
— Нет, — бабушка бросилась к Мальчику, не устояв, упала, подмяв его под себя.
Тогда над ней сжалились, подняли, уложили в постель, а она ухватила с собой и Мальчика.
— Ладно, — видимо, и людям в масках все это надоело.
— Вы сегодня написали заявление на имя прокурора.
— Да, и на имя местного прокурора Звягина, и на имя генерального прокурора и президента России, и в Европарламент напишу, и прессу назавтра вызвала, и…
— Хватит, хватит, — перебили ее.
— Прессы не дождетесь. А завтра будет следователь, заявление отзовите, не то попадет в сортир.
— Что ж вы так Туаева покрываете? Ведь он чеченец! — поняв о чем речь, явно осмелела бабушка.
— Туаев, как и мы, — с издевательским пафосом, — присягу на верность дал.
— Ха-ха-ха, — в тон им неестественно засмеялась Афанасьева.
— Интересно, что за присяга? Наверное, на развал и грабеж России.
— Дура! — процедил толстяк, и, уже уходя из квартиры, бросил здоровяку.
— Не марайся, сама скоро подохнет.
На следующий день, к обеду, действительно прибыл следователь прокуратуры; без приглашения бабушки, по-хозяйски сразу же сел, обдавая комнату зловонием перегара и слащавого дезодоранта. Раскрывая папочку, с ходу начал о неприятном:
— В городе резко обострилась криминогенная обстановка.
Бабушка и так всю ночь не спала, корила себя за вчерашнюю несдержанность. О себе вообще не думала, но как она могла позабыть о Мальчике. Ведь могли что угодно сделать, и никто бы ничего не узнал, ни за что бы не ответил. Всю ночь она благодарила Бога, что все так прошло, просила для себя терпения, счастья Мальчику, свободу Розе, и ныне, стараясь быть деликатной:
— Да-да, обстановка очень тревожная, — пытаясь присесть на кровати, поддержала прокурора она.
— Вчера ночью, — бесстрастно продолжал пришелец, — совершено покушение на главврача — ранен, чудом остался жив.
— Боже! — совсем испугалась бабушка, в страхе посмотрела на Мальчика.
— Это главврач больницы Розы?
— Именно. Вчера здесь был, — разговаривая, он ковыряется в многочисленных бумагах.
— Зря он такую бучу вокруг этой Розы затеял.
— Какой беспредел?!
— Не то слово… Ах, вот, — он достал один листок, и уже более официальным, даже чеканным слогом.
— Гражданка Афанасьева, я считаю, вам, наверное, тоже надо бы отозвать свое заявление.
— Что значит «тоже»? Разве главврач отозвал свое?
— Ну, я ведь вам сказал, что на него совершено покушение.
— Погодите, — бабушка поправила очки.
— А Роза? Ведь человека средь бела дня своровали, и все знают, кто это сделал, некто Гута Туаев, чуть ли не министр!
— Вот именно, — заерзал на стуле прокурор.
— И дело здесь весьма запутанное. Если вы знаете, то и на Туаева совершено покушение, при этом похищен его брат.
— А при чем тут Роза? — стал повышаться голос бабушки.
— Понимаете, оказывается, эта Роза является женой Туаева, и нам не гоже вмешиваться в местные порядки, нарушать традиции гор.
— Что значит «не гоже»? — она уже теряет контроль, повысила голос, — разве не вы здесь наводите «конституционный порядок»? Где наш российский закон? И я в Грозном более сорока лет живу, а традиция воровать людей мне до сих пор не ведома.
