Автобус катил по шоссе, не меняя скорости. Все на той же ноте – не выше и не ниже – шипели шины по асфальту. На одних и тех же оборотах работал двигатель. Этот монотонный гул, словно жерновами, перемалывал в однородную массу время, а заодно и людское сознание. Другие пассажиры крепко спали, отгородившись от мира занавесками и съежившись в своих креслах. Бодрствовали только я и водитель. Мы уверенно, сами того не замечая, приближались к месту назначения.

Захотелось пить. Я вытянул из кармана рюкзака бутылку минералки и сделал несколько глотков тепловатой воды. В том же кармане лежала пачка крекеров. Я сжевал несколько штук, они оказались сухими и приятными на вкус. На часах – 4:32. Для верности посмотрел еще на число и день недели. Цифры говорили, что прошло почти тринадцать часов, как я вышел из дома. Время идет своим чередом – не торопясь и не поворачивая вспять. Сегодня мой день рождения. Первый день новой жизни. Я зажмурился, открыл глаза и еще раз взглянул на часы. Включил лампочку и уткнулся в книжку.

В начале шестого автобус неожиданно съехал с шоссе и замер на просторной стоянке в зоне обслуживания. С шипением открылась передняя дверь, в салоне зажегся свет и раздался голос водителя:

– Доброе утро, уважаемые пассажиры! Наше утомительное путешествие приближается к концу. Мы следуем по расписанию, и уже через час автобус прибудет на конечную остановку у железнодорожного вокзала Такамацу. Перед этим сделаем двадцатиминутный перерыв. Отправление в пять тридцать. Прошу к этому времени быть на своих местах.

После этого короткого объявления почти все пассажиры проснулись и стали молча подниматься с кресел. Люди зевали и с недовольным видом выбирались из автобуса. Многие, кто ехал в Такамацу, пользовались остановкой, чтобы привести себя в порядок. Я тоже вышел, сделал несколько глубоких вдохов, потянулся, размялся на свежем воздухе. Умылся в туалете. Ну и куда же меня занесло? Я прошелся немного, огляделся по сторонам. Ничего особенного. Типичный пейзаж. Все как на любой дороге. Правда, горы вроде какие-то не такие, как в Токио. У деревьев и кустов цвет не тот. Хотя, может, показалось.

В кафетерии бесплатно давали горячий зеленый чай. Только я пристроился со своим стаканчиком, как рядом на пластмассовый стул уселась какая-то девица. В правой руке у нее был такой же бумажный стаканчик, но с кофе, который она только что купила в автомате. От жидкости поднимался парок. В левой руке – маленькая коробка с сэндвичами. Тоже явно из автомата.

Девица, по правде сказать, была странная. Какая-то неуклюжая, как ни посмотри. Широкий лоб, носик пуговкой, все щеки в веснушках. Уши торчком. Лицо такое, что мимо не пройдешь – обязательно оглянешься. Нелепая какая-то физиономия. И тем не менее, общее впечатление девчонка оставляла вполне приличное. Вряд ли она была довольна своей внешностью, но, видимо, привыкла и уже не комплексовала. А это уже много. Что-то детское в ней было, и от этого становилось спокойно. Мне, во всяком случае. Невысокого роста, стройная, тонкая, грудь довольно большая. Ноги красивые.

В ушах у нее поблескивали сережки из какого-то металла, вроде дюралюминия. Волосы до плеч, крашеные – темно-каштановые, в рыжину. Водолазка в широкую продольную полоску. На плече кожаный рюкзачок. Тонкий летний свитер накинут на плечи, рукава завязаны на шее. Кремовая хлопчатая мини-юбка; ноги голые, без чулок. Она, видно, умывалась в туалете – к широкому лбу, как засохшие корешки, прилипла прядка волос. Почему-то меня это тронуло.

– Ты из того автобуса? – спросила девица. Голос у нее был хрипловатый.

– Угу.

– Сколько тебе лет? – Нахмурившись, она глотнула кофе.

– Семнадцать, – соврал я.

– Школу скоро заканчиваешь? Я кивнул.

– Куда едешь?

– В Такамацу.

– Надо же! Я тоже, – сказала она. – Просто так или живешь там?

– Просто так.

– И я. У меня в Такамацу подруга хорошая. А у тебя?

– Родственники.

Девица понимающе кивнула и больше вопросов не задавала.

– Моему младшему брату почти сколько тебе, – неожиданно, будто вспомнив, заявила она. – Мы с ним давно не виделись. Так получилось… И еще – ты очень на этого похож… как его? Тебе никто не говорил?

– На кого – на этого?

– Ну как его?.. Певец-то… Группа такая есть… Я тебя как в автобусе увидела, сразу подумала. Имя из головы вылетело. Думала, думала, все мозги наизнанку вывернула – и без толку. Бывает ведь так, скажи? Вертится в голове, а никак не вспомнишь. Тебе что, не говорили раньше, что ты на него похож?

Я покачал головой. Никто ничего мне такого не говорил. А девица, прищурившись, все смотрела на меня.

– Кого ты все-таки имеешь в виду? – попробовал помочь ей я.

– Я по телевизору его видела.

– По телевизору?

– Ага! Он по телевизору выступал. – Она взяла сэндвич с ветчиной и принялась тупо жевать. Глотнула еще кофе. – С какой-то группой пел. Ну надо же! Как группа называется, тоже не помню. Высокий такой, худой. На кансайском диалекте говорит. Ну что? Не вспомнил?

– Понятия не имею. Я телевизор не смотрю.

Девица скорчила рожицу и уставилась на меня:

– Как не смотришь? Совсем?

Я молча покачал головой. Или, может, кивнуть надо? Кивнул.

– Из тебя слова клещами не вытянешь. Ты всегда такой?

Я покраснел. От природы неразговорчивый – вот мало и говорю. Но была и другая причина. У меня еще не сформировался голос. Вообще-то он уже был почти нормальный, но иногда вдруг ни с того ни с сего срывался. Вот я и старался не растекаться мыслями.

– Ладно. Нет так нет, – продолжала девица. – Но ты здорово похож на того… ну, который поет и говорит, точно в Кансае родился. У тебя, конечно, этого диалекта нет. Просто, как бы это сказать… Уж больно похоже. А вообще, ты неплохой парень. Вот и все.

На ее лице мелькнула улыбка. Будто отлучилась куда-то на минутку и тут же вернулась обратно. А я так и сидел, красный как рак.

– Тебе бы прическу изменить – еще больше стал бы на него смахивать. Волосы надо немного подлиннее, наверх малость зачесать и лаком закрепить, чтоб держались. Я бы прямо тут все сделала. Так бы классно было! Я же в косметическом салоне работаю.

Кивнув еще раз, я приложился к чашке с чаем. В кафетерии было очень тихо. Ни музыки, ни разговоров.

– Не любишь, значит, разговаривать? – спросила девица с серьезным видом, подперев щеку рукой.

Я покачал головой:

– Да нет.

– Стесняешься, что ли?

Я снова покачал головой.

Девица взяла еще один сэндвич. Оказалось – с клубничным джемом. Она как-то недоверчиво нахмурилась.

– Может, съешь, а? Больше всего на свете ненавижу сэндвичи с клубничным джемом. С детства.

Я взял сэндвич. С клубничным джемом эти штуки мне тоже совсем не нравятся, но все же я его съел – и слова не сказал. Через стол девица внимательно следила за процессом до самого конца.

– У меня к тебе просьба, – проговорила она.

– Какая?

– Можно, до Такамацу я с тобой посижу? А то одной как-то не очень… Всю дорогу казалось: вот сейчас какой-нибудь ненормальный рядом пристроится. Поспать как следует не получилось. Билет покупала – говорили: все по одному будут сидеть, а выходит – по двое. Может, подремлю хоть немножко до Такамацу. Ты вроде на психа не похож. Не возражаешь?

– Нет.

– Спасибо, – сказала она. – Как говорится: «В дороге нужен попутчик…»

Я снова кивнул. Ну сколько можно головой трясти? – подумал я. А что еще было делать?

– Как там дальше-то?..

– Дальше?

– Ну, «в дороге – попутчик…» А дальше? Эх, не помню! У меня с родным языком все время проблемы.

– «В дороге нужен попутчик, в жизни – сочувствие», – сказал я.

– «В дороге нужен попутчик, в жизни – сочувствие», – повторила она, точно хотела убедиться, что все правильно. Были бы карандаш и бумага, наверное, записала бы за мной. – А что это значит? Если по-простому?

Я задумался. Время шло, но девица все ждала, что я отвечу.