По тону Холмса можно было понять, что продолжение сна стало бы для меня неудачным выбором. Я спустил ноги с кровати.

— Дайте мне пару минут, чтобы встряхнуться, и я присоединюсь к вам.

— Прекрасно, друг мой! — произнес он, повернулся, вышел из спальни и закрыл за собой дверь.

Я быстро оделся и уже в гостиной с недоумением произнес:

— Холмс, не понимаю, как вы могли подняться в такую рань?! Вас еще не было, когда я вчера вернулся за полночь.

— Лондонские преступники предпочитают действовать в темноте, Ватсон. К счастью, мне не требуется регулярный сон, который вам так дорог. Но я заметил, что вы не ложились спать достаточно долго, чтобы вчера проиграть в карты изрядную сумму.

— Откуда вы это знаете?

— Один из ваших карманов остался вывернутым, надо полагать, при тщетных поисках оставшихся монет, а ноготь на большом пальце правой руки обкусан до безобразия. Я замечал, что карты вы обычно держите в левой руке, а, волнуясь, грызете ногти на правой. Полагаю, что при тщательном измерении разницы в длине ваших ногтей на правой и левой руке и определении силы сжатия зубов я бы даже рискнул назвать проигранную вами сумму.

— Ну уж этого не надо, — произнес я, слегка обескураженный логическим заключением Холмса о моем проигрыше. — Достаточно сказать, что я покинул клуб на три часа раньше обычного. Удача оставила меня слишком быстро. Скажите, однако, что за причина потревожила нас с вами в такой ранний час?

Холмс чуть улыбнулся и ответил:

— Прошлой ночью я наблюдал за одним домом, когда мимо пронесся наш друг сержант Хелпс и пара встревоженных бобби. Меня они, разумеется, не узнали, так как я был хорошо замаскирован. Кстати, как-нибудь я должен рассказать вам о реорганизации лондонских полицейских сил более пятидесяти лет назад сэром Робертом Пилом. Ведь именно в его честь, если будет позволено так сказать, полицейских называют бобби. У меня, правда, есть свои соображения по организации полиции…

— Уверен, что они совершенно потрясающие, — вставил я. — Но в чем же суть нашего дела?

— Ах, да! — спохватился он. — Я последовал за Хелпсом и двумя бобби до ближайшей часовой мастерской на углу Вигмор-стрит и Уэлбек-стрит.

— Это же в четырех кварталах от Бейкер-стрит! — воскликнул я.

— Вы потрясающе знаете лондонские улицы, Ватсон, — одобрил меня Холмс с некоторым сарказмом. — В мастерской лежал бесчувственный хозяин, которого кто-то ударил по голове. Можно уверенно сказать, что произошло это в три часа ночи, поскольку при падении часовщик уронил и разбил настольные часы, которые остановились. Его жена сообщила, что это были самые точные часы и он держал их на прилавке, чтобы устанавливать стрелки на других часах. Надеюсь, что вы сегодня прогуляетесь до госпиталя св. Бартоломью, где сейчас лежит пострадавший, и определите, в состоянии ли он говорить. Всю ночь часовщик то впадал в беспамятство, то приходил в себя. Больной страдает от головной боли и очень слаб. Неизвестно, помнит ли бедняга, что с ним произошло. Одна надежда, что лечение вернет ему память.

— Я непременно побываю там, осмотрю его и постараюсь сделать все необходимое, — заверил я.

— Хорошо, Ватсон, знаю, что на вас можно положиться, — одобрил Холмс. — Его зовут мистер Уильям Викершам, а его жена Мэри Викершам сейчас на пути к нам. Она — та самая клиентка, которая вскоре предстанет перед нами.

Буквально через несколько минут Шерлок Холмс через окно увидел женщину, идущую по Бейкер-стрит. Он поспешил сойти вниз и проводил ее в нашу гостиную.

Миссис Викершам медленно вошла в комнату. Пряди серых волос, казалось, едва касались ее головки, образуя что-то непрочное, напоминающее гнездо птички. Вошедшая держала в правой руке большую матерчатую сумку, прижимая ее к груди. Покрасневшими от слез глазами она осматривала нашу комнату.

— Миссис Викершам, это мой друг и коллега доктор Ватсон, — представил меня Холмс. — При нем вы можете говорить свободно, он согласился чуть позже осмотреть вашего мужа.

— Благодарю вас, сэр, — произнесла она. — Если что-то можно для него сделать, всю жизнь буду вам благодарна.

— Не думайте о благодарности, — как можно вежливее возразил я.

— От вас, джентльмены, я пойду прямо к нему, — сказала она.

— Я поговорю с вами после обследования его состояния, — добавил я.

— Прекрасно, — перебил нас Холмс, — но, прежде чем миссис Викершам отправится к супругу, мы должны обратиться к делам иного рода.

Повернувшись к деликатной и расстроенной леди, Холмс спросил:

— Вы принесли пакет, который я запечатал вчера, и остальные вещи?

— Да, — промолвила она, — вот.

Открыв свою сумку, она достала запечатанный пакет из коричневой плотной бумаги, три бумажных листа и передала все Холмсу.

Холмс составил официальный протокол и сказал:

— Будьте любезны, подпишите, что вы передали, а я получил эти вещи. — Он протянул перо, которое она взяла правой рукой, быстро нацарапала свое имя, едва взглянув на текст.

Холмс распечатал пакет, заглянул в него и закрыл снова. Затем он осмотрел бумажные листки, переданные ею.

— Итак, миссис Викершам, будьте любезны, расскажите доктору Ватсону и мне, что вам известно об ужасном нападении на вашего мужа.

— Пожалуйста, сэр, — произнесла она, нервно оглядывая квартиру. — Мой муж конструирует и собирает деревянные часы. Это длится уже много лет. Он весьма опытный мастер и механик. Каждая вещь делается вручную и требует много времени. Обычно он одновременно работает над несколькими образцами, а окончив, начинает новую серию. Такие миниатюрные часы под старину высоко ценятся знатоками.

— А совсем недавно… — вставил Холмс, надеясь поторопить ее.

— Совсем недавно, точнее — два дня назад, он закончил три вещи и получил за них плату. Ближе к ночи он начал бушевать, как сумасшедший, повторяя, что его надули. "Меня впервые в жизни ограбили, — сетовал он, — но я не оставлю им добычу". На следующий день, то есть вчера, его не было в мастерской весь день — от полудня до ужина, а когда он появился дома, то предупредил, что поработает ночью, и сразу же улегся спать. У него была привычка ложиться ранним вечером и работать после полуночи, так что одиночество ему не внове.

— А потом? — спросил Холмс.

— Потом, поздно вечером, когда я уже разбирала свою постель, муж собрался в мастерскую. Мы перекинулись несколькими словами, и я уснула. Той ночью я спала плохо, услышала глухой удар, а несколькими секундами спустя — стук захлопнувшейся двери мастерской. Я спустилась в мастерскую. Он лежал грудью на рабочем столе, а из раны на голове сочилась кровь. Было чуть больше трех часов. Я побежала на перекресток за бобби, потом прибыл сержант Хелпс и другие полицейские. Вслед за ними появились и вы, все остальное вам известно.

— Вы подтвердите доктору Ватсону, что вашего мужа ударили только один раз, в левый висок толстой деревянной палкой, которую полицейские подобрали тут же, в мастерской?

— Это правда, — произнесла она.

— Я заметил, что, когда полицейские осматривали мастерскую, деревянный пол под ними слегка поскрипывал.

— Это правда: когда там ходит муж или кто-либо солидный, слышится негромкий скрип. Я легче его, и, когда сама наступаю на доски пола, скрип редко беспокоит. Однако не понимаю: почему я должна думать о полах, когда у меня и без них забот хватает?

— О нет, разумеется, не должны, — сказал я, пытаясь успокоить несчастную леди. — Не стоит ли ей отправиться в госпиталь св. Бартоломью и проведать мистера Викершама? — обратился я к Холмсу.

— Да-да, конечно, хотя есть еще один вопрос. Было ли в обычаях вашего мужа брать плату за работу не купюрами, а чем-либо иным? — спросил Холмс.

— Муж довольно силен в коммерции. За свою работу он может принимать все, что, по его мнению, пригодится, — небольшую партию угля, дюжину окороков, бутылки с вином. Ему нравится заключать разнообразные вещевые сделки.

— Благодарю вас, миссис Викершам, за столь ранний визит. Доктор Ватсон передаст вам свои рекомендации после полудня, — сказал Холмс, провожая ее из гостиной к выходу на Бейкер-стрит.