Ещё весной, начав отрабатывать трудовую повинность, Эрик столкнулся с упомянутой системой. Большинство книг библиотечного зала имело категорию 'А' ‑ разрешены к просмотру всем членам Гильдии, включая учеников и посвящённых не‑магов. Оставшаяся часть книг открытого доступа, клеймёная литерой 'В', располагалась преимущественно на дальних стеллажах; рассмотреть их корешки со стороны стойки посетитель при всём желании не смогли бы.
Однако отнюдь не всё книжное богатство располагалось в зале; тот, кому посчастливилось очутиться в противоположном от входа углу, заметил бы небольшую винтовую лестницу, ведущую вниз, в подвальное помещение библиотеки, вход в которое преграждает решётчатая дверь, запертая на два замка. На любопытство Эрика Мастер Халид отговаривался ‑ нет, мол, там ничего интересного: обрывки манускриптов, нечитабельные рукописи, старые газеты, одним словом хлам, который жалко выкинуть. Бумажный мусор действительно присутствовал в том закутке в немалых количествах, но кроме него ‑ ещё и книги категории 'С', доступные лишь Великим Мастерам. Об их существовании Эрик узнал случайно, когда возникла необходимость снести вниз увесистый баул, присланный откуда‑то из Европы. Мастер Халид не любил пользоваться услугами големов, а его собственной магии оказалось недостаточно для телепортации поклажи вниз, на что старик лишь горестно заметил ‑ совсем немощный стал, уже и вещи не слушаются, и Эрику не оставалось ничего иного, как предложить свою помощь. Увидев стеллажи, содержимое которых явно не подходило под определение макулатуры, наш герой не удержался от соответствующего вопроса, и библиотекарю не оставалось ничего иного, как открыть тайну существования источников знаний повышенной степени секретности. Расспрашивать, какие именно сведения в них содержатся, Эрик не отваживался, опасаясь ещё раз ‑ и наверняка последний! ‑ предстать под грозны очи мэтра Саграно.
Страх ‑ ужасная вещь, особенно если въелся намертво; даже когда исчезает его причина и разумом прекрасно осознаёшь, что бояться больше нечего, всё равно ‑ он не оставит тебя, заставив оглядываться по сторонам, а в тяжёлых случаях шарахаться от собственной тени. Ещё в школе Эрику довелось прочесть 'Квинтэссенцию бытия', где живо описывалось подобное состояние. Но больше всего поразил его тогда сделанный из прочитанного вывод.
Голод, страх и любовь правят миром. Всё остальное вторично.
Под первым пунктом можно подписаться, даже не раздумывая ‑ когда тебя терзает страшный голод, никакие другие мысли в голову не лезут. Он ‑ настоящее чудовище, первобытный Молох, сводящий с ума, толкающий на безумия, вплоть до поедания живой плоти. Именно он ‑ истинный основной инстинкт, и только когда удовлетворён, позволит рассчитывать на что‑либо иное.
Со вторым сложнее ‑ страх редко берёт за горло, обычно позволяет гулять на длинном поводке, но и забыть о себе не даст. От рождения, когда малыш неосознанно пугается беспредельности открывшегося перед ним мира, и до самой смерти, боязнь которой сильнее других своей неотвратимостью, он сопровождает нас, принимая тысячи обличий. Страх потерять близких, лишиться престижного поста, высокооплачиваемой работы, средств к существованию, оказаться на дне жизни, нарваться на маньяка в тёмной подворотне, погибнуть в результате несчастного случая, заболеть опасной болезнью или, получив тяжёлые травмы, стать обузой для близких ‑ и ещё прорва ужастиков более мелкого калибра. Ну и, конечно же, Его Высочество Персональный Кошмар, имеющий особое значение для отдельно взятой личности. Кто‑то до истерик боится безобидных по сути домашних паучков, другой ‑ что на него рухнет балкон, третий ‑ случайно задохнуться во сне, четвёртый ‑ визита людей в чёрном. Окружающим их страшилки представляются пустыми и никчёмными ‑ неядовитые пауки средних широт опасны разве что для мух, вероятность смерти под обломками балкона куда меньше, чем в результате авиакатастрофы, а уж если и 'повезёт' помереть от удушья в сонном состоянии, то и бояться после свершившегося уже нечего. Да и люди в чёрном к кому попало в гости не заглядывают, такую честь ещё заслужить надо. Но не спешите иронизировать над чудиками, приходящими в ужас при виде белой вороны ‑ если считаете, что выше подобных глупостей, значит просто не успели еще обзавестись собственным хоррор‑фетишем.
Ну а про третье и говорить нечего ‑ едва ли найдётся на нашей грешной планете хоть один человек, ни разу в жизни не испытавший состояние влюблённости. Тысячи книг, кинофильмов, историй из жизни, обилие представителей противоположного пола, немалый процент которых располагает к себе не только в качестве приятных собеседников. Ну как тут устоять и не поддаться чарам восхитительного соблазна принять дар Афродиты? Любовь ‑ движимая сила бесчисленных миллионов людских поступков, не подвластных железной логике разума, от совсем крохотных и незначительных, вроде стремления навести марафет на изрядно потускневший или просто непрезентабельный внешний облик, сделать объекту поклонения 'за просто так' небольшой подарок, отвесить изысканный комплимент, тем самым обращая внимание на собственную персону, до деяний исторического масштаба: создания бессмертных литературных произведений, скульптур и полотен, потрясающих силой духа и мастерством авторов, вдохновлённых любовной страстью, возведения построек невиданных размеров и красоты ‑ упомянем лишь о Висячих Садах и Тадж‑Махале! ‑ или завоевания соседнего королевства, бросаемого к ногам любимой женщины. А подчас поражающих оригинальностью и безрассудством, вроде прыжков с моста, вырезания сердец, пронзённых стрелой, в недоступных обычному человеку местах, или нанесения на одежду собственной кровью имён любимых.
Погрузившись в философские рассуждения, Эрик заметил появление Мастера Халида лишь, когда тот оказался совсем рядом, и резким движением забросил книгу в глубину выдвижного ящика компьютерного столика. К счастью, библиотекарь не обратил на то внимание; принеся очередной кусок работы, он тихо удалился к себе. Выждав немного, Эрик вернулся к чтиву, интересуясь в первую очередь личностями предводителей Гильдии былых времён. 'Краткий курс' не давал им характеристик, ограничиваясь перечислением основных вех правления.
О первых двух в 'Хрониках' также не упоминалось почти ничего ‑ Штарндаль тогда не принадлежал волшебникам, повествование начиналось с момента издания императорского указа о передаче замка в собственность Гильдии. Зато довольно много рассказывалось о деятельности Тариона ‑ и неудивительно, именно на период его 'царствования' пришлась Вторая Некромантская и послевоенное обустройство мира, не оставившее в нём места профессиональному занятию чародейством. И лишь когда намеченные планы были реализованы, и Санта‑Ралаэнна, полностью изолированная от внешнего мира, стала надёжным пристанищем сообщества волшебников, третий Архимаг счёл вправе оставить свой пост, хотя ‑ в книге это подчёркивалось неоднократно, ‑ Тарион, утомлённый ужасами пережитого, и до того нередко изъявлял желание удалиться на покой.
Сменивший его Ильварн продолжил начатое учителем дело, не внося в него особых корректив, и столетнее его руководство не запомнилось какими‑либо громкими свершениями. Разве что открытие целой плеяды новых миров ‑ Архимаг настолько увлёкся исследованием Внеземелья, что, написав дюжину монографий, посвященных его аборигенам, в конце концов снял с себя полномочия, отправившись в межпланетное путешествие. И посейчас он где‑то там, изредка появляясь на Санта‑Ралаэнне и презентуя библиотеке очередной том собственных сочинений.
Дамблдонс, принявший бразды правления в 1841м, больше интересовался философскими и историческими проблемами, задавшись целью создать универсальную теорию волшебства. К великому сожалению, его работа осталась незавершённой ‑ слишком тяжёлым ударом явилось предательство людей, которых он искренне считал своими соратниками, вынудивших под гнётом сфабрикованного обвинения уйти в отставку и покинуть остров. Жизнь в изгнании, потеряв всякий смысл, оказалась слишком непосильной ношей.
