А пока попробуй просунуть под кофточку газету, послушай меня, я знаю, как бороться с холодом. Газета не пропускает воздуха и сохраняет тепло тела. Хвост? Ты сказала «хвост»? Во что же ты превратилась, Мириам? Что там у вас делается? Повтори, я не совсем понял. Может, ты пошутила? Почему ты не отвечаешь? Я не слышу тебя, Мириам, говори громче.
Газету здесь не найдешь, жаловалась Мириам, здесь нет ничего, о чем говорил ты, — ни меховых шуб, ни шерстяных муфт, ни туфель на толстой подошве. Почему бы тебе не принести мне все это сюда? Тогда ты заодно мог бы попросить у меня прощения за свой поступок. Минутку, говорил я, я же не знаю дороги, не знаю, как туда попасть, а попав, не смогу тебя найти. Приходи, говорила Мириам, спускайся сюда, увидишь, где-нибудь мы еще встретимся.
Ты напугала меня, Мириам, этой историей с хвостом. Скажи, что ты пошутила, скажи, что это была просто шутка. Спускайся сюда, говорила Мириам. Впечатление было такое, что теперь она командует мной. Нельзя обижать умерших, говорил я себе. Не могу же я явиться туда вот так, ни с того ни с сего, говорил я, не думай, что я трушу, но вдруг мне не удастся тебя найти? Тогда найду тебя я, говорила Мириам, не беспокойся, приходи.
Дай мне подумать, говорил я, когда я решусь, мы с тобой договоримся о встрече, но только не так сразу, не сейчас, у меня тут уйма всяких забот, я должен как-то подготовиться перед уходом, привести в порядок свои дела, магазин и все остальное. Не тяни, говорила Мириам, я умираю от тоски, здесь такая скучища. Попробуй думать о чем-нибудь другом, говорил я, делай, как делаю я, оставшись один. Я научился этому но время войны. Представь себе, что ты оказалась в холодном и темном подземном убежище с людьми, которых ты не знаешь и с которыми не можешь разговаривать, потому что они иностранцы и их язык тебе непонятен. Я научился сам себе составлять компанию в темном и холодном убежище среди незнакомых людей, говоривших на непонятном языке. А в это время у нас над головой рвались бомбы. Да, я знаю, отвечала Мириам, но здесь все по-другому, те, кто окружают меня, вообще не говорят, ни на каком языке, они кричат — это да, но никогда ие разговаривают, не плачут, не смеются, какой уж тут смех. Не думай об этом, говорил я, смех полезен всем, даже здесь, у нас.
Ну вот, говорила Мириам, вот наступил мой черед, теперь я иду впереди группы и первая упаду вниз. Ты пока не волнуйся, говорил я, держись за свое место, увидишь, я скоро приду, а пока старайся не наживать себе врагов среди своих соседей, ведь они теперь станут твоими вековечными врагами. Давай рассуждать спокойно, говорил я, впереди у тебя столько времени. Времени? говорила Мириам, здесь нет времени, нет ни часов, ни минут, нет даже дней и недель, ничего нет. Странно, говорил я, как это может быть? Не понимаю. В темноте времени не существует, говорила Мириам.
Да, говорил я, в таком случае тебе там действительно плохо. Ужасное место, говорил я. Даже так его назвать нельзя, говорила Мириам, мы же его не видим, может, здесь очень даже красиво, но нам не видно. Здесь есть провалы и очень холодно, но в остальном — место как место. Никак не могу понять, говорил я, почему вы падаете вниз, в эти самые провалы. Выходит, у вас есть вес и вы не можете удерживаться в воздухе, значит, и там есть сила земного притяжения и она тянет вас вниз. Выходит, летать не можете даже вы. Мы так слабы, говорила Мириам, что с трудом держимся на ногах, и именно поэтому все время цепляемся друг за друга. Ты обещал мне меховую шубу. Принеси. И шерстяную муфту, чтобы я могла согреть руки. И еще пару шерстяных чулок, да смотри же, не заставляй себя ждать, приходи скорее. Конечно, я приду, говорил я, но имей терпение, потому что нетерпеливость до добра не доводит. Приходи скорее, говорила она, я жду тебя, жду.
Время от времени Мириам принималась кричать, ее крики долетали до меня словно из глубины земли и отзывались во мне болью, меня трясло от них, как при землетрясении, это было что-то ужасное. А кричала она, когда прилетали летучие мыши. Летучие мыши, кричала Мириам, вот они, вот! Скорее, скорее сюда! Но это невозможно, отвечал я, нельзя же явиться к вам так вот сразу. Спокойнее, спокойнее, говорил я. Я слышу, как они летают вокруг и хлопают крыльями, они уже здесь! кричала Мириам. Летучие мыши никому не причиняют зла, говорил я, это безвредные твари, и нечего их бояться. Они вцепляются в волосы, кричала Мириам, у них мохнатые лапы и мохнатая голова, они как крысы, это ужасно!
Глупости, говорил я. Все эти истории с летучими мышами, которые вцепляются женщинам в волосы, рассказывают девчонкам, чтобы они не шатались по ночам. Народное поверье, и больше ничего. На помощь! кричала Мириам, вот они, вот они! Когда они вцепляются в волосы, говорила Мириам, никто не может оторвать их, у многих женщин в волосах запуталась летучая мышь, и некому вытащить ее, приходится ждать, когда она умрет, только тогда ее можно отцепить. Но зачем летучим мышам все это нужно? У летучих мышей, говорил я, есть своеобразный локатор, с его помощью они как бы видят. К тому же, уверяю тебя, летучие мыши безвредные существа, они, как и обыкновенные мыши, никому не причиняют зла.
Нет, они ненавидят нас, говорила Мириам, потому что мы здесь отнимаем у них место. Они первые поселились внизу, тогда еще здесь никого не было. Они могли спокойно летать куда угодно, а теперь здесь мы, и еще такую сутолоку устроили, никогда не стоим на месте, летучие мыши слышат крики падающих в провалы. С тех пор как мы здесь, у них нет покоя, и потому они нас ненавидят. Вот она, кричала Мириам, я коснулась ее рукой, она кружит надо мной, она самая большая из всех: я слышу, как она тяжело хлопает крыльями. Спокойно, говорил я, спокойно, не надо терять голову, этим делу не поможешь.
Я, конечно, приду, приду, но прежде чем пуститься в такое путешествие, надо узнать столько вещей. Кто там у вас, к примеру, командует? Должен же кто-то вами командовать? Или вы ходите как Бог на душу положит? Я знаю, что везде и всегда кто-нибудь командует. Я не могу так долго разговаривать, отвечала Мириам, я так слаба, и мы очень далеко, мне страшно трудно говорить на таком расстоянии. А вот это, по-моему, предлог, просто предлог, говорил я, у меня впечатление, что кто-то там за вами все-таки следит и не разрешает разговаривать. Я устала, говорила Мириам.
Кстати, чем вы питаетесь? Вы вообще едите? Кто вас кормит? Мне очень трудно разговаривать на таком расстоянии, кричала она, а если я сорвусь вниз, то станет еще труднее, так как расстояние увеличится.
Кстати, говорил я, как вы там организованы? Мужчины отдельно, женщины отдельно, или вы ходите все вместе без разбора? За тобой кто-нибудь ухаживает? Как вообще у вас там, внизу, с этим? Как обстоит дело между мужчинами и женщинами? Ничего этого нет, отвечала Мириам, и перестань задавать такие вопросы. Тогда я переходил на другую тему. Скажи-ка, говорил я, есть там среди вас знакомые или знаменитости? Киноактеры, например, ну, скажем, Тайрон Пауэр? Вот недавно умер папа. Ты случайно не слыхала, он тоже там, с вами? Или его поместили в особое место? Ничего на этот счет не слыхала? Нет? Приходи сюда сам и не задавай столько вопросов, говорила Мириам, и по голосу чувствовалось, что она начинает сердиться. Почему она больше не отвечает? Наверное, и впрямь на меня рассердилась, говорил я себе. Да, Мириам мне больше не отвечала.
Сведения о шаре. Новенькая сверкающая машина въехала во двор предприятия на виа Салариа. Она была шарообразная: увидев ее. все просто обалдели. Это была самая прекрасная и самая совершенная машина из всех, какие только существовали на свете, по никто не знал, каково ее предназначение, для чего она.
Машина была совершенна — вот что главное. Говорили, что она, машина, может производить другие машины, такие оке совершенные, но не исключено, что люди преувеличивали. Вскоре руководителей предприятия, рассыпавшихся в похвалах машине, стали одолевать сомнения. Первым делом они начали критиковать ее форму, потом дошли до того, что стали опасаться, как бы машина не взорвалась. Кто-то даже утверждал, будто от нее воняет. В общем, чего только о ней не говорили! Как водится, дело не обошлось без газет. Какая-то вечерняя газета писала, что машине не хватает человечности. Одного этого утверждения уже было достаточно, чтобы ее дискредитировать. Как-то ночью машину выволокли на идущую под горку улицу и подтолкнули. В конце концов она оказалась на дне канала, где и лежит до сих пор. Узнав об этом, конструктор машины перерезал себе вены бритвенным лезвием. Сегодня о шарообразной машине все забыли, никто о ней больше не говорит. Hо может, про нее все-таки еще вспомнят?
