– Клипот содержит тень всех вещей и явлений, майстер Гессе, – кивнул тот, – и тени людей, живших и умерших. Не их души, не видимость, а…

– Копии? – подсказал он; раввин кивнул:

– Можно сказать так. Копии без души.

– Мой «я» обратился глиняной куклой, когда я разобрался с ним, – заметил Курт, и тот кивнул:

– В этом есть логика… Знаете, – вдруг словно решившись на что‑то, продолжил раввин, – меня тоже коснулся клипот. Точнее, это я коснулся его. Когда вы ушли, я, разумеется, пребывал в тревоге и неизменно думал о вас и успехе вашего предприятия. Уснул я в беспокойстве, все так же в этих моих мыслях. И мне пригрезились вы, майстер Гессе. Вы снова стучали в мою дверь, вы были в одеянии, сшитом из черной кожи – очень похожем на ваш фельдрок. В руке у вас был фонарь и… что‑то еще, не знаю, как определить это; жезл, быть может. Судя по тому, как вы его держали, этот жезл был оружием. В том видении вы долго молча стояли на пороге, я – перед раскрытой дверью, и я ждал от вас решения своей судьбы, ждал, что вы мне скажете. Вы могли сказать, чтобы я шел за вами, и эта мысль меня пугала…

– И что же я вам сказал?

– Ничего, – вздохнул раввин. – Это все длилось и длилось, а после сменилось иным видением, но оно уж касалось моей семьи, а потому очевидно было послано лишь мне, и никому более.

– А это ваше видение – что оно, по‑вашему, означало, господин Кагнер?

– Не знаю, – вновь разразился вздохом тот. – Я не ваш духовник, да и к тому же… Вы понимаете. Посему остерегусь давать вам советы. Но…

– Я не имею привычки оскорбляться на правду, – заверил Курт, попытавшись изобразить улыбку, однако, вспомнив кривую недобрую усмешку своего двойника, посерьезнел. – Или на то, что полагает правдой человек, не являющийся моим врагом. Что вы думаете, господин Кагнер?

– Вы сказали, что порождением клипота было ваше темное отражение, майстер Гессе, – нерешительно проговорил раввин. – Что вам пришлось противостоять ему. И мне вы привиделись таким… опасным.

– Id est, мне надо задуматься о собственной темной стороне? – уточнил Курт и, увидев ответный кивок, все же не сдержал усмешки, бросив косой взгляд на помощника. – Ну, тут ни клипот, ни вы не сказали мне ничего нового… Однако лишнее напоминание не помешает, разумеется.

– Рад, что мы друг друга поняли, майстер Гессе, – вздохнул раввин с заметным облегчением.

– Толедано сказал, – продолжил Курт спустя мгновенное молчание, – что место вокруг лагеря, который был разбит подле ристалища, окружено нарочитыми знаками. На «носителях». Деревянные колышки со срезанным верхом, на коем и начертаны эти знаки; колышки он вбил в землю по самые срезы, и заметить их, скрытые травой, было невозможно. Эти знаки ограничивали Дикую Охоту, не давая ей покинуть пределы лагеря и вынуждая убивать лишь тех, кто был в нем. Он сказал – этих знаков было одиннадцать. С помощью наших expertus’ов мы их нашли. Хочу спросить вас, господин Кагнер, вот о чем: как вы мыслите, он не солгал? Не осталось ли там еще одного‑двух, которые без всех остальных способны стать вместо ограждающего круга какой‑нибудь… дрянью? Вот, взгляните, что на них было написано.

– Одиннадцать… – повторил раввин, бросив взгляд на протянутый ему лист. – Нет, все верно. Десять сфирот и Даат, соединяющая все три высших. Вы нашли все, майстер Гессе.

– Вот и слава Богу, – кивнул Бруно; раввин скосился в его сторону, однако промолчал.

– Что вы теперь намерены делать с кладбищем, господин Кагнер? – спросил Курт, неопределенным кивком указав куда‑то за окно. – После того, что устроил на нем этот человек, после того, как там столь основательно порылись наши, выкапывая этого колдуна… У вас предусмотрено какое‑то очищение или что‑то в таком духе?

– Мы подали прошение Его Императорскому Величеству, – вздохнул раввин, – дабы он выделил общине иное место под погребения. Община растет, и вскоре мы станем тесниться друг на друге, а это нехорошо… Да и все произошедшее… Его Величество обещал подумать, тем паче что самого его также немного… настораживает наличие кладбища, все равно какого, на месте таких событий. Теперь, после очищения, все произошедшее станет незначимым со временем, но мы ведь не можем велеть членам общины до той поры не умирать.

– Смежение интересов, – с улыбкой вздохнул Курт. – Я как‑то больше доверяю освящению земли. Видимо, и это тоже повлияло на ваше решение?

– Вам этого довольно, майстер инквизитор, и Его Величеству кажется довольным, чтобы в будущем пустить там улицу. Посему, думаю, разрешение кладбищу «переехать» будет удовлетворять обе стороны… Если позволите, я бы избежал богословских диспутов. Мне вас не переспорить, да и не имею такового желания. Кроме прочего, я несколько утомлен тем, что делал все три дня, что миновали с того памятного вечера, как вы постучали в мою дверь, майстер Гессе.

– Вы перевели записи Иегуды Толедано?

– Да, – кивнул раввин, – и снабдил их пояснениями, насколько хватило моих знаний и… моих представлений о ваших знаниях. Не обижайтесь на такую прямоту, прошу вас.

– И не думал, – заверил Курт. – И благодарю вас за все. Теперь, как я понимаю, ваша община со мною в расчете за старое доброе дело, которое, к тому же, сделал не я?

– Нет, – улыбнулся раввин, выкладывая перед ним на стол ровную стопку исписанных бумаг. – Мы не в расчете, майстер Гессе. Когда пражцы узнали бы, кем является колдун, причинивший им столько горя, общину было бы не уберечь. Но благодаря вам он обезврежен, а также, благодаря вам же, стало ведомо всем, что сделано это было с моею скромной помощью. Думаю, общину оградило от погромов лишь это. Посему… Мы снова вам обязаны, а вы по‑прежнему можете получить помощь от любой другой общины в любом другом городе Империи. Да, – кивнул он с улыбкой. – Быть вам обязанным, майстер Гессе, оказалось крайне выгодно.

– Я бы должен возражать, – усмехнулся Курт, – однако не стану.

– Подобное происходит все чаще, – вздохнул раввин, согнав улыбку с лица. – Посему, посовещавшись, мы приняли решение: можете явиться и не дожидаясь каких‑либо несчастий, дабы восполнить свои пробелы в познаниях, или прислать доверенного человека. Мы не обещаем вам раскрыть все тайны, но даже из того, что мы можем поведать, многое будет откровением. Ибо, согласитесь, о нас знают больше слухов и фантазий, нежели правды.

– Вот так да, – заметил Бруно, когда, распрощавшись, они покинули дом раввина, нагруженные переводами записок чародея и его вещами, изъятыми в доме на Златницкой улице. – Взять и завербовать все еврейские общины Империи разом. Это по‑молотоведьмовски, с размахом.

– «Завербовать» – это слишком сильно, – возразил Курт. – Попросту они поняли, что сотрудничество выгодно и им самим, коли уж они вознамерились быть полноценными обитателями нашей Империи. Не выйдет тихо жить в собственном лагере, только изредка платить налоги и думать, что тем обойдется. Либо придется влиться, либо быть готовыми к погромам. Причем не потому, что так решил правитель или таково общее желание. Безвестность всегда приводила и будет приводить к ошибкам. Порой смертельным.

Бруно покосился в его сторону, явно намереваясь то ли оспорить, то ли добавить что‑то, но промолчал, отвернувшись и вновь пойдя рядом по полупустым улицам еврейского квартала. Вокруг было непривычно тихо и почти безмолвно: невзирая на миновавшую опасность и впрямь назревавшего погрома, обитатели этой части города в последние три дня предпочитали без особой нужды не казать носа из дому.

– Любопытные видения посещали господина раввина, – заметил Бруно и, помедлив, продолжил: – И тебя самого.

– Да, – отозвался Курт тихо.

– То, что тебе повстречалось твое не самое приглядное «я», вполне понятно и в пределах логики, – продолжил помощник под его молчание. – Но вот одного я не могу припомнить: когда ты сорвался за Каспаром, клипот уже рассеялся, или мы все еще были в нем?

– Не помню, – ответил он так же кратко. – Это имеет значение?

– Не говори, что ты сам об этом не думал, – поморщился Бруно. – О том, был ли подлинным сам Каспар, или и он тоже являлся лишь порождением этого места. И не возник ли он лишь для того, чтобы поставить тебя перед выбором.