Не споря с лекарем, Адельхайда снарядила за водой и полотном одну из работниц королевского замка и с ее довольно неуклюжей подмогой провела нехитрую операцию и перевязку сама. Когда все еще беспамятная Лотта была уложена в постель в отведенной ей смежной комнате, Адельхайда с помощью все той же работницы привела в порядок себя, отослала ее прочь и лишь тогда, обессиленно опустившись на кровать, закрыла глаза, позволив себе расслабиться и прислушаться к ощущениям собственного тела. В груди постреливало, но несильно; ощутимо болела спина справа, но не внутри – значит, просто ушиб; голова кружилась, и звуки по временам глушились внезапным шумом в ушах – не контузия, но серьезное оглушение, стало быть; в сравнении с напарницей и уж тем паче с теми, кого довелось увидеть на поле у ристалища и уже в замке – легко отделалась…
Мысли, которым до сих пор не позволено было течь, как им заблагорассудится, теперь поневоле были отпущены на свободу, и в памяти, налагаясь друг на друга, всплывали образы всего увиденного и услышанного каких‑то два часа назад. Огненное облако, дым, клочья людских тел… женщина без руки с неподвижным, уже мертвым лицом… крики и плач; детский плач; почему плакали дети? От того, что видели или что испытали сами?.. грохот взрыва и треск пламени, спокойно и обстоятельно доедающего останки… тела под ногами и спекшиеся от жара брызги и лужи крови… «Вы идете не в ту сторону, госпожа фон Рихтхофен»…
«Госпожа фон Рихтхофен!»…
– Госпожа фон Рихтхофен!
Адельхайда вздрогнула, не сразу поняв, что голос, слышанный только что, есть не воспоминание об обращенных к ней словах карлштейнского стража, а зов из‑за запертой двери, сопровождаемый негромким, но настойчивым стуком.
Солнце за окном уже сползло к самому горизонту, и день катился к вечеру… Уснула, не заметив, как?.. Часа на три, не меньше…
– Госпожа фон Рихтхофен!
Стучавший явно начинал раздражаться, и она, с усилием поднявшись, поспешила к двери, мельком обернувшись на дверь в комнату со спящей напарницей. Заставлять этого посетителя топтаться на пороге не следовало – по многим причинам.
– Ваше Величество, – констатировала Адельхайда, когда Рудольф, довольно бесцеремонно отстранив ее с пути, прошагал в комнату, и снова заперла дверь за его спиною. – Как я вижу, вы не пострадали.
– Чудом, – коротко отозвался тот, остановясь посреди комнаты; тоже задержав взгляд на дверь в комнату Лотты, Император на миг замялся, то ли не решаясь высказаться, то ли просто подбирая слова, и, наконец, вымолвил: – Как выжили вы сами? Вас не было на месте в момент взрыва; где вы были?
– Слышу недовольство в вашем голосе, – констатировала она. – Благодарю, Ваше Величество, со мной тоже всё благополучно, я рада, что вы спросили.
– Бросьте, я и без того вижу, что вы целы и невредимы. Хотя, судя по состоянию вашей прически и тому, что отперли мне не тотчас – спали. Стало быть, испытали нервное потрясение или легкий ушиб головы, но в любом случае это должно говорить о чистоте вашей совести.
– О, как мило, – не пытаясь скрыть резкости, отозвалась Адельхайда. – Я вижу, последние события благотворно сказались на остроте вашего ума, Ваше Величество; какие глубокие выводы.
– Вы дерзите королю, – с явной угрозой в голосе выговорил Рудольф, шагнув к ней почти вплотную; она не отступила, не отклонилась назад, поправив в том же тоне:
– Императору.
– Это, по вашему мнению, обстоятельство смягчающее, госпожа фон Рихтхофен?
– Это обстоятельство, о котором вы не должны забывать, Ваше Величество. Не увлекайтесь ролью короля Богемии.
– Мне начинает казаться, что я до сего дня позволял вам слишком многое.
– А с сегодняшнего дня – больше позволить и некому, – чуть сбавив тон, докончила Адельхайда, и Рудольф поджал губы, болезненно дернув углом рта. – Да, – продолжила она еще чуть мягче, – вот именно. Из всех ваших доверенных людей остались лишь я и Рупрехт.
– Призываете меня не настраивать против себя последних оставшихся в живых содеятелей? – невесело уточнил тот, покривив губы в неживом подобии усмешки; Адельхайда вздохнула.
– Призываю вас в свете этого быть втройне осторожным, Ваше Величество. И думать теперь трижды, четырежды, прежде чем поделиться с кем‑либо какой‑либо мыслью.
– И как всегда – кроме вас?
– Я и без того знаю ваши мысли, – передернула плечами Адельхайда и отступила чуть, уловив знакомое уже потепление взгляда напротив.
– Да, похоже на то, – согласился Рудольф, тоже сделав шаг назад, и, помедлив, развернулся и тяжело прошагал к скамейке у столика позади себя.
– Вы в растерянности, – продолжила Адельхайда, когда тот уселся, опершись о столешницу локтем. – И это понятно. Я тоже. Такого… такого еще не случалось никогда и нигде. Мне, по крайней мере, о таком ничего не известно, а я не самый скверный историк. Но надлежит взять себя в руки и рассудить здраво. Сейчас вы почти указали мне на тот факт, что я могла быть в числе заговорщиков, устроивших этот чудовищный actus – ибо я так вовремя покинула место грядущей трагедии. В этом была бы своя логика, если бы я была полной и беспросветной дурой, каковой я не являюсь. Во‑первых, я положила на службу вам лучшие годы своей жизни не для того, чтобы завершить это вашим убийством.
– Не вы ли говорили мне, что не станете терпеть, если что‑то неблагое для государства придет мне в голову?
– Я отравила бы вас или заколола по‑тихому ночью в постели, – возразила Адельхайда просто. – Никто и не узнал бы, чьих это рук дело. Разносить в клочья множество невинных людей, включая детей и женщин, я бы не стала. Вторая причина, Ваше Величество, заключается в том, что, даже если б такая чудовищность и вошла бы в мои планы, я загодя подготовила бы себе прикрытие. Да я попросту не поехала бы ни на какие турниры и не рисковала бы угодить в ситуацию, в которой оказалась моя горничная. Сказалась бы недужной или внушила бы вам, что мое присутствие необходимо именно здесь, в старом замке, ибо это поспособствует расследованию. И вы – разве мне бы не поверили?
– Поверил бы, – вздохнул Рудольф, – как верю и сейчас каждому слову. И поверю объяснению, которое вы дадите своему отсутствию на трибунах, сколь бы сказочным оно ни показалось.
– Увы, – отойдя к столику у окна, возразила Адельхайда, – сие объяснение мало сходно со сказкой. Скорее со вступлением к страшной истории.
На протянутую ему смятую бумажку Рудольф взглянул с настороженностью и опаской, словно на ядовитую гадину, и медленно, как‑то нехотя, принял записку и развернул. Короткий текст он явно перечитал не менее трех раз, все сильней хмурясь.
– И о каком деле здесь шла речь? – спросил Император, наконец, вернув ей бумажный клочок и подняв сумрачный взгляд; Адельхайда передернула плечами:
– Не знаю. Скорее всего – ни о каком. Я, – продолжила она, присев на табурет напротив, – поначалу разбирала возможность того, что кто‑то и впрямь желал сообщить мне нечто значимое, а все произошедшее имело целью устранить меня, что именно этой встречи с человеком, пославшим мне записку, и не хотели допустить, но просчитались…
– Глупо, – вяло отозвался Рудольф; она кивнула:
– Да. Посему эту мысль я отринула. И тогда приходится остановиться на мысли следующей: кто‑то, осведомлённый о готовящемся actus’е, не хотел, чтобы я погибла вместе с остальными. А главное, Ваше Величество, этот кто‑то осведомлен о той роли, которую я играю при вашей особе. Если подумать, в любое время дня и ночи мне можно передать вот такое послание и быть уверенным в том, что эти слова что‑то затронут в моих мыслях; на мне всегда висит какое‑нибудь дело, не то, так это. Но, повторяю, это справедливо единственно в случае полной убежденности в том, кто я есть и что собою представляю на самом деле.
– И кто же это был?
– Я сказала, что не считаю себя дурой, но не говорила, что я гений или провидица. Не знаю. Но есть еще один момент, вызывающий настороженность и… лишние вопросы. Вас, Ваше Величество, на трибунах не было тоже.
