– И вы впустили сюда чужих? – усомнился Бруно; Хауэр бросил в его сторону взгляд, весьма далекий от благожелательного.

– А у меня был выбор? И без того торг шел беспощадный, и пятеро – тот предел, которого я таки сумел достичь. А ты, Гессе, я смотрю, не удивлен.

– Не слишком, – согласился Курт, монотонно перечислив: – Здоровьем отца Бенедикта ты был озабочен не более минуты. Дозорный у ворот выглядит так, словно ты лишил его завтрака, ужина и сна. Примерно то же выражение лиц у кое‑кого из братии внизу, в основном лагере… Да, можно сказать, что нечто подобное я и ожидал услышать. Кому принадлежала идея прислать сюда наследника?

– О, это история увлекательная… – не сдержал ухмылки Хауэр. – На одной из императорских пирушек юный Фридрих надрался до потери разумения, вывалил блюдо с горячим на вельможу не последнего ранга, ухватил за непотребное место его дражайшую дочь и вообще устроил из унылых посиделок развеселое гуляние. Наутро Император высказал отпрыску все, что он думает о моральном облике оного, а вскоре – во всеуслышание приговорил его к полугодовому покаянию в отдаленном монастыре. Двор впервые за долгие годы был со своим правителем почти всецело единодушен. Но самое любопытное заключается не в этом. Мысль о посещении нашей учебки созрела в голове и самого наследника – еще до означенного пиршества. Знал он также и о том, насколько она засекречена. Понимал, что объявить о своем туда отъезде он не может, так же как и не может наследник трона просто неведомо куда исчезнуть на неведомое время.

– Полагаете, – предположил Бруно, – что непотребство на пирушке было им разыграно? Прикрытия ради?

– Он почти что сказал мне это открыто, – многозначительно кивнул инструктор; Курт недоверчиво хмыкнул:

– Eia[792].

– Кроме того – как вы думаете, я, безвылазно сидящий в этом монастыре уже несколько лет, откуда знаю эти подробности? Откуда бы мне знать, что мысли эти в нем возникли после бесед с придворным капелланом, очень уж тепло отзывающимся о Конгрегации?

– Парень или полный идиот, – качнул головой Бруно, – или весьма неглуп. Или честно не соображает, что творится вокруг него, или норовит играть.

– И что, по‑твоему, ближе к истине?.. Вот так‑то. Учтите это на будущее.

– Ну, – передернул плечами Курт, – мы ведь именно на это его и натаскивали – думать. В правильном направлении.

– Дельное замечание, – усмехнулся Хауэр и вздохнул уже серьезно: – Парню пятнадцать. Кто угодно другой в таких летах может пребывать в невежестве и беспечности, но будущему Императору – зазорно. Ему предстоит управлять огромной страной, кодлой рыцарей и держать спину прямой перед немалой оравой конгрегатских служителей, которым уже теперь многие из господ рыцарей и хваленой личной стражи в подметки не годятся. Ему в недалеком будущем вести в бой свои войска; а только слепой и глухой не понимает, что этим все и должно кончиться рано или поздно – и скорее рано. У него впереди жизнь, в которой надо будет уметь не только правильно кланяться и в нужной пропорции отмерять почтение в тоне при словах «многоуважаемый собрат король».

– Остается надеяться, – заметил помощник многозначительно, – что он руководствовался именно этими соображениями, напрашиваясь сюда, а не его венценосный батюшка перехватил его у нас, покуда мы тешили себя горделивыми помыслами о том, как удачно и успешно взрастили змею на императорской груди.

– И это при беседах с ним тоже надо учитывать.

– А какова наша роль в этих беседах? – с неудовольствием осведомился Курт. – Мы здесь к чему? Кто‑то решил, что у нас нет иных дел более?

– Ну, полагаю, скажи я, что пара некромантов подняла Альберта Майнца, ты наверняка рванул бы через всю Германию, бросив дела, дабы это увидеть.

– С парой ордеров в сумке, – согласился он; Хауэр снисходительно отмахнулся:

– Брось. Некромантов, само собою, воздвиг бы на костер, а вот оживленному вцепился бы в глотку и не упокоил бы, доколе вдоволь не насладился б обществом своего кумира… Помнишь, Гессе, несколько лет назад я сказал тебе, что ты становишься не последним человеком в Конгрегации? Так вот тебе новость, Молот Ведьм: ты им стал. Наследник неглупый парень, придворная жизнь вбила в него толику смышлености, мы – разумности, но ему всего лишь пятнадцать, он в душе всего лишь мальчишка, и его знакомство с тобой – использование им своего служебного положения в личных целях. Думаю, если б Конгрегация наладила выпуск гобеленов с твоим ликом, один такой точно висел бы в его покоях. Где‑нибудь между изображениями царя Ирода и Александра Великого.

– Ну, а я‑то на что? – вздохнул помощник.

– А ты, Хоффмайер – где‑то между Блаженным Августином и Христом. И ты – следи за тем, что говоришь, даже больше, чем Гессе. Пусть ты к блюду «легенда Конгрегации» лишь приправа, на твоем месте я был бы готов к сердечным беседам о вере, святости… и ненароком – о секретах твоего начальства; ты служишь с ним вместе почти девять лет, и кого надо разводить на задушевность, дабы вызнать его тайны? Будь в его биографических откровениях осмотрительней.

– Я уж поберегу неокрепшую юношескую психику, – кивнул Бруно с усмешкой. – По сану полагается.

– Предписания сверху есть? – уточнил Курт. – Я должен сделать, сказать, добиться чего‑то конкретного?

– Ничего. Судя по всему, руководство полагает, что твои скромные мыслительные способности вполне могут совладать с ситуацией самостоятельно. От себя могу сказать – не напирай. Направлением парня на верный путь занимаются люди потолковей тебя; отвечай на вопросы, будь приветлив, учтив и приятен в общении.

– Вы ни с кем его не спутали? – усомнился Бруно; инструктор нахмурился:

– Без шуток. Если он разочаруется в тебе, Гессе… Разочарования в Конгрегации, само собою, не совершится, однако общее представление будет несколько подпорчено. Вывернись через задницу, но наследник должен влюбиться в тебя всеми фибрами души. Боготворить. Обожать, как родного отца.

– Вот это как раз и было бы нежелательно… Да я, как будто, не умственно убогий, – заметил Курт, когда инструктор еще суровей сдвинул брови. – Уж по меньшей мере способен отличить допрос от беседы с наследным принцем.

– Надеюсь, – с нескрываемым скепсисом отозвался Хауэр. – Переведите дух. Отдышитесь с пути; даю полчаса.

– А кормить нас сегодня не намерены?

– Кормежка – в обществе наследника, в его комнате. Не делай мечтательные глаза, Гессе: в пищу наш гость употребляет все то же, что и мои парни, и ты, и я сам; никаких изысков ради его появления не предусмотрено. Он желал испытать бытие лагеря зондергрупп – он его получил. И к слову. Эта твоя поездка сюда задумана по большей части именно ради того, чтобы показать тебя наследнику, и основное время вы, разумеется, будете проводить подле него, за его столом или где ему вздумается – словом, там, где этого будет требовать дело. Но. Не думайте, что я вот так просто позволю вам прохлаждаться. Закончив разговоры, вы будете уходить на плац, отобедав с ним – растрясать жирок на пробежке. Это не помешает ни тебе, Гессе, ни в особенности святому отцу, который по году не кажет сюда своего ученого носа. Бездельничать вы не будете.

– Не сомневаюсь, – вздохнул помощник, и Курт чуть повысил голос, помешав инструктору высказать свое мнение относительно подобных сетований:

– А что наследник? Его ты и впрямь намерен ознакомить со всеми теми прелестями жизни, что выпадают на долю твоих воспитуемых? Ты ж убьешь парня.

– И медяк ему тогда цена как будущему главному воину державы, – буркнул Хауэр, тут же отмахнувшись: – Нет, само собою. Для него я продумал распорядок попроще, учитывая возраст, степень его умений и прочее… Должен сказать, за те два месяца, что он провел здесь, успехи он сделал весьма внушительные; я, разумеется, не говорил этого ему, но скажу тебе. В одном парню не откажешь: распоряжения он исполняет четко, с указаниями не имеет дурной привычки спорить, выкладывается, как может, и старается искренне. Какие бы планы ни роились в его голове, наши, императорские или его собственные, одно точно: пребывание здесь он использует не только лишь для любования альпийскими красотами и услаждения горным воздухом, но и по прямому назначению в первую очередь.