– In nomine Patris…
Алтарь уже начал открывать темную пасть прохода, когда с последним произнесенным словом Курт швырнул покрывало в чашу, прижав негнущийся ком кулаком. Не дожидаясь, пока полотно намокнет полностью, он выхватил потяжелевший бархат из чаши, заплескивая пол вокруг, и, на ходу закручивая его в неплотный жгут, бросился вперед, ударив почти наугад, не особенно заботясь о том, кого из противников заденет.
Конрад споткнулся на выпаде, выронив оружие и схватившись за лицо ладонями, и из его горла вырвался даже не крик – вой пополам с шипением; на долю мгновения Курт застыл, все еще не веря в то, на что сам же надеялся, и ударил снова – от души, с потягом, словно exsecutor, бичующий заключенного. Птенец согнулся, когда полотно угодило по ребрам, вмиг промочив сукно его одежды, и фон Вегерхоф саданул ногой под челюсть, взбросив противника над полом и отшвырнув далеко прочь. Тот ударился о стену, повалившись и оставшись лежать без движения, безвольный, похожий на большую тряпичную куклу; стриг метнулся вдогонку, занеся меч для удара, и внезапно отпрянул, когда у его ног глубоко в камень ударил арбалетный болт.
– Даже не помышляй об этом, – явственно прозвучал подчеркнуто спокойный голос во внезапно наступившей тишине.
Стриг замер, оставшись стоять подле лежащего на полу тела с занесенным над ним оружием и глядя на Арвида – тот стоял еще по пояс в открывшемся проходе; в опущенной руке был зажат разряженный только что тяжелый арбалет, а в другой, поднятой, в сторону фон Вегерхофа смотрел еще один стальной наконечник.
– Прочь от него, – четко выговаривая каждое слово, приказал Арвид. – Опусти клинок и отойди. Нет, – чуть повысил голос он, когда стриг приблизил острие меча к открытому горлу Конрада; арбалет подвинулся в сторону, и Фон Вегерхоф остановил руку, когда наконечник уставился на Адельхайду. – Я попросил сделать простую вещь – три шага назад. Это стоит ее жизни?
– Смерть одного из вас стоит не одной жизни, – отозвался стриг, и Арвид поднял брови в показном изумлении:
– От тебя ли это слышу? Как меняется мир всего за несколько часов… Отойди от моего птенца, Александер. Иначе я всажу стрелу ей в живот, и она будет корчиться в предсмертных муках очень‑очень долго.
Еще мгновение протянулось в безмолвии, и фон Вегерхоф, опустив руку с мечом, медленно отступил назад. Арвид неспешно поднялся на последнюю ступеньку, все так же целя в Адельхайду, и обвел взглядом собравшихся в часовне.
– Удивительная ночь, – заметил он серьезно. – Нечасто доводится провести время столь… неоднозначно. Что ж, нелегко сознаваться в собственных ошибках, но следует признать: я вас недооценил – вас обоих. Это даже в некотором смысле недурно. Приятно иметь достойных противников, это случается нечасто. Однако вы перебили моих слуг и едва не лишили всех птенцов; это уже не приятно.
– Больное самолюбие, – заметил Курт с усмешкой. – Это самая большая проблема подобных тебе тварей.
– Я редко дозволяю смертному столь долго и безнаказанно дерзить мне, – кивнул Арвид, – однако для тебя я делаю исключение. Своих планов относительно тебя я не оставил, мало того, последние часы лишь утвердили меня в моем мнении. Ты возвратишься в ту камеру, и следующей ночью ты по‑иному взглянешь и на собственные слова, и на собственную жизнь. Думаю, вы сойдетесь с Конрадом. У вас много общего. И – мое предложение в силе; если, разумеется, твоя дамочка не станет делать глупостей. Тогда у нее есть шанс остаться в живых… ненадолго. Она самому тебе надоест довольно скоро, однако она будет неплохим начальным опытом. А вот с тобой, – под холодной улыбкой фогт распрямился, с явственно видимым усилием заставив себя не отступить, – у нас будет отдельный разговор. За измену я караю нещадно. И не надейся – просто смерть, быстрая или долгая, тебе не грозит. Ты будешь служить верой и правдой, вот только на сей раз я не коснусь твоей памяти – все, произошедшее до сей минуты, ты будешь помнить; помнить и страдать.
Зондергруппы у замка нет – это Курт осознал внезапно и четко. Отчего бы ни задержались бравые парни в броне, что бы ни было причиной, но факт оставался фактом: они не пришли к рассвету, как рассчитывал он и, наверное, втайне надеялся даже фон Вегерхоф. Арвид, осмотрев лес вокруг стен, возвратился с дальними замыслами на будущее, возвратился спокойным и невозмутимым, не насмехаясь над затаившимися в кустах людьми, что было бы, увидь он их и пройди мимо, не похваляясь победой, что, несомненно, сделал бы, если б группу захвата ему удалось перебить. Их нет. И не будет, пока не станет слишком поздно…
– Итак, остался ты, – переместив взгляд на стрига, кивнул Арвид. – Я не упомянул лишь тебя в своих планах.
– Я так опечален, – фыркнул фон Вегерхоф, и тот коротко усмехнулся:
– А вот это верно. Без шуток. Ведь сейчас ты осознаёшь одну вещь: все, что я расписал, станет возможным лишь после твоей смерти. Заметь, я не требую ни от кого из вас отпереть дверь и впустить сюда моих людей; как полагаешь, отчего бы это?
– Ты сам скажешь, – отозвался стриг; Арвид кивнул:
– Скажу. Тут ты прав. Скажу то, что уже говорил. Помнишь? За своих птенцов бьется мастер. Я – готов на это; у той способной девочки многое впереди, а с Конрадом у нас слишком многое позади, чтобы я вот так просто дал им умереть. А готов ли ты? Есть ли для тебя твои смертные друзья то же, что для меня – мои птенцы? Решим наш спор раз и навсегда. Если победу одержишь ты – я знаю, им не жить; если я – ты слышал, что будет с твоими смертными приятелями. Это справедливая ставка. Нечего размышлять, – заметил Арвид, чуть шевельнув арбалетом. – У тебя нет выбора. Если ты откажешься, я не стану стрелять в кого‑то из них, я выстрелю в тебя. Ты не сможешь увернуться, ты знаешь, с такого расстояния не увернулся бы и я. Я нанесу рану, которая обездвижит тебя, после чего у тебя на глазах порву на части эту черноволосую куколку – медленно и очень болезненно; не говори, что тебя это не тревожит. Ты пришел за ней в мой замок, рискуя собственной жизнью, а стало быть, кое‑что она для тебя значит. Но даже если я промахнусь, ничто не изменится: я просто стану убивать каждого, кто находится в этой часовне, а ты, разумеется, попытаешься мне воспрепятствовать, и драться со мною тебе так или иначе придется… Брось, Александер. Я только начал думать, что ошибался на твой счет, не заставляй меня возвращаться к прежнему мнению. Я понимаю, ты знаешь, что я сильнее, ты боишься схватки со мной, однако в том и есть жизнь – идти к цели через свой страх. Все зависит от того, насколько важна для тебя твоя цель…
– С той стороны хода есть засада из твоих наемников? – оборвал его фон Вегерхоф, и тот качнул головой, улыбнувшись:
– Нет. Вы сумеете уйти, если ты победишь. Если ты победишь, ты достигнешь своей цели: спасешь наместника, душу своего смертного друга и жизнь этой красотки. И избавишь мир от трех ужасных тварей; ведь и это важно для тебя, верно? Но – насколько важно?
– Даже не думай, – тихо выговорил Курт, и фон Вегерхоф качнул головой:
– Он прав. Выбора нет.
– Нет, – повторил за ним Арвид, когда тот шагнул вперед. – Без оружия. Мы разрешим наш спор так, как это всегда совершалось среди нас: только я и только ты. Никаких клинков. И если кто‑то из них встрянет в наш бой…
– Никто не вмешается, – вновь оборвал фон Вегерхоф, отбросив меч к стене, и, отстегнув ножны, отправил их следом. – Только я и только ты.
– Ты спятил, – шепнул Курт как мог тише, понимая при том, что и Арвид тоже слышит его. – Ты не справишься с ним один.
– Да, – согласился стриг; помедлив, неспешно поднял взгляд к небольшому Распятию над алтарем и уверенно докончил: – Но я не один.
– И последнее, – со снисходительной усмешкой добавил Арвид, обратясь к Курту. – Брось‑ка сюда свое столь оригинальное оружие.
Помедлив, он смерил взглядом расстояние от себя до замершего напротив стрига и, размахнувшись, швырнул бархатный жгут, целя в лицо. Арвид отбросил прочь разряженный арбалет, перехватив покрывало, и, поморщась, оглядел зажатое в руке мокрое полотно.
