– Вроде оленьих рогов над очагом? – уточнил Курт сумрачно, и Адельхайда серьезно качнула головой:
– Быть ли вам на том празднестве рогами и для кого – вам решать, хотя я бы вас остерегла от столь несвоевременных развлечений; проблемы с буйными мужьями нам ни к чему… Нет, майстер Гессе, вы будете – вроде живого оленя. Или медведя. Умеющего кланяться дамам, разговаривать с мужчинами и улыбаться детям. Впрочем, если вы окажетесь неспособным к этому – не беда; никто не удивится. Что бы вы ни сделали, это вызовет живейший интерес и будет воспринято как должное, вскочите ли танцевать на перила балкона или внезапно начнете декламировать псалмы. В этих краях живой инквизитор – нечто необычайное, а уж тем паче инквизитор с рыцарской цепью, к тому же, заслуженной перед Императором собственными силами; вся их заинтересованность будет направлена на вас. Вы мне нужны для отвлечения внимания, майстер Гессе. Для того, чтобы эти вечера за поглощением яств и напитков прошли не так, как обыкновенно. Не так, как все они привыкли. Чтобы присутствующие думали по большей части об одном занимающем их предмете.
– Благодарю, – кисло отозвался Курт. – Говорящим медведем бывать пока не доводилось; наверняка и это будет неоценимым жизненным опытом. Вот только не кажется ли вам, госпожа фон Рихтхофен, что присутствие человека с Сигнумом насторожит нашего неизвестного подозреваемого, если он и впрямь окажется среди ваших знакомцев?
– Всенепременно насторожит, – кивнула она убежденно. – Насторожит, взволнует, встревожит. Надеюсь, выведет из равновесия. Особенно если он уловит на себе ваш испепеляющий, подозревающий во всех смертных грехах взгляд, каковым вы, не сомневаюсь, будете одарять каждого в трапезной зале.
– Это указания к действию?
– Это констатация факта. Вы и на меня смотрите так, и на Александера, и на прохожих на улицах города. Наверняка и на себя самого в зеркале. В нашем случае это неплохо.
– Пусть так, – отмахнулся Курт, – однако же, нет полной убежденности в том, что и там что‑то будет найдено. Что мы не проведем несколько дней, чревоугодствуя и погрязая в праздности, ничего, кроме изжоги, через это не обретя. Не прощу себе, если это будет так.
– А главное – мне не простите как автору этой идеи? – договорила она; Курт кивнул:
– Не стану отрицать. Буду говорить откровенно: Александер верит в вас, и, быть может, он прав, не знаю – он уже работал с вами, ему виднее. Возможно . Я… я вам верить не могу. Я не могу поручиться за то, что вы знаете, что делаете. Не могу быть уверенным в том, что вы поступаете верно, и я должен слушаться ваших советов и указаний.
– У вас есть альтернатива, майстер Гессе? – безмятежно поинтересовалась Адельхайда. – Есть свой вариант? Свой план – лучше, чем мой? Подели тесь, обсудим, и, вполне возможно, примем его к действию. Я не глумлюсь, я говорю вполне серьезно.
Курт недовольно поджал губы, опустив взгляд в пол, понимая, что возразить ему нечего.
– Планов у меня нет, – вынужденно сознался он, и Адельхайда кивнула:
– Верно. Планов у вас нет. Их, собственно, нет и у меня – нет и не было, и вся эта суета с «высокородными попойками» тоже придумана не мною. Наше с вами руководство сочло, что это будет правильно. Мне, так же, как и вам, было сказано то же самое: «Si melius quid habes, arcesse, vel imperium fer»[614]. Но и у меня мыслей также нет. Никаких… Утешьтесь, – сострадающе улыбнулась она. – Пусть вам станет легче оттого, что вы не выглядите глупее меня – мы с вами в этом деле заплутали вместе, одинаково не имея ни малейшего представления о том, в какую сторону выбираться.
– Слабое утешение.
– Понимаю… Вот что, майстер Гессе, – подытожила Адельхайда со вздохом. – Сейчас мы ничего не придумаем – вот так, с наскока. Давайте придерживаться прежнего плана, а пока я советую вам отдохнуть. Вы не спали всю ночь, и это утро явно не прибавило вам сил. Ну, а после… Вы надеетесь что‑то выловить в Ульме? У вас на это будет дня два, попытайтесь. Если что‑то наклюнется, и вы сочтете, что ваше присутствие здесь необходимо и далее – но на самом деле необходимо! – на мое приглашение вы напишете ответ. В шифре, разумеется. Я буду знать, какова ситуация, и подлажу свои действия под ваши. Если же за это время вы ничего не найдете – станем двигаться и дальше по намеченному пути. Это принимается?
Курт ответил не сразу, понимая правоту собеседницы и уже устав злиться на себя за то, что ничего не может противопоставить ее словам и действиям.
– Как вы сказали об Александере… – отозвался он, наконец. – У меня ведь тоже нет выбора, так?
***
«Моргенрот» Курт покинул, пребывая во власти головной боли, однако раздражало не то, что мозг раскалывался надвое, а тот факт, что боль была той самой, до сих пор ни разу за время этого расследования им не ощущенной – так резко, остро, словно от пыточного крюка, лоб над переносицей ломило лишь тогда, когда разум пытался осмыслить то, что уловил неосознанно, когда он что‑то упускал из виду, не придав этому значения или позабыв. К своей гостинице Курт брел медленно, перебирая в памяти все сказанное, увиденное и услышанное, но всё не мог понять, к чему приложить мысль.
Он встал, как вкопанный, спустя минуту и развернулся, оттолкнув с дороги одного из прохожих и едва не споткнувшись о другого, устремившись по улицам все так же бегом, во второй раз за время этого дознания пожалев об отсутствии помощника. Людские толпы к этому послеобеденному часу стали гуще и крикливее, и сейчас как никогда прежде захотелось выкатить на запруженную празднующими площадь пушку, зарядить ее стальной сечкой и гаркнуть в эту вопящую и хохочущую орду, расчистив себе дорогу и водворив тишину…
К главным воротам Курт почти подлетел, вознеся благодарственные моления, когда среди пасмурных и совершенно не праздничных физиономий солдат увидел знакомое лицо – того самого, что рассказал о смерти Бамбергера две ночи назад.
– Снова на воротах? – уточнил он после приветствия, и страж неопределенно повел плечами:
– Да я почти всегда тут, на улицах редко… Майстер Гессе, – понизил голос солдат, – а верно говорят, что дом барона фон Вегерхофа разгромили этой ночью?
– Верно, – отозвался Курт хмуро. – Убили всю челядь и любовницу.
– Штриг, говорят…
– Верно говорят… Что‑то в прошлый раз и ты не представился, и у меня как‑то из головы вылетело, и не сложилось; как звать?
– Вилли, майстер Гессе.
– Вилли… – повторил он и, бросив взгляд вокруг, шагнул в сторону, потянув стража за собой. – Вообще говоря, именно потому я сейчас здесь – из‑за стрига… Парни, мне нужна помощь.
– Вы нашли, где он прячется? – побелев, уточнил солдат почти шепотом, и Курт вздохнул:
– Если бы… Боюсь, все хуже. Или лучше, как знать… Не могу сказать тебе, как именно, но – я узнал, что стриг мог уйти из Ульма. Возможно, это не так, а возможно, я и не ошибаюсь; мне надо это проверить. От этого будут зависеть мои действия впредь.
– Понимаю… – растерянно проронил страж и неловко пожал плечами: – Но чем мы‑то можем помочь?
– Мне надо узнать кое‑что у привратной стражи, которая была на посту минувшей ночью и утром – до этой смены. Это, я так понимаю, немало народу, а я один, у меня это займет целый день, да к тому же – я ведь не знаю всех вас в лицо и по именам…
– Понимаю, – повторил солдат, – но… Я бы с радостью помог; вы ведь хотели б, чтобы я поговорил, верно?.. вот только я лишь два часа как заступил, и если сейчас уйду с поста – мне не поздоровится.
– Вали на меня, – отозвался Курт, не замедлив. – Скажи – я велел; после того, как сегодня я прилюдно нахамил одному из ратманов, и он это съел, никто не удивится ни тому, что я вздумал здесь распоряжаться, ни тому, что ты подчинился. Можно даже не лгать о том, что именно я просил выяснить – им это все равно ничего не скажет; да и сомневаюсь, что кто‑то вообще будет спрашивать – всем здесь наплевать на мое расследование. И не думаю, что твое отсутствие заметят; а твои товарищи тебя не выдадут, верно? Наверняка прикроют не в первый раз – всякое ведь случалось за время службы… Брось, – отмахнулся он нетерпеливо, когда страж поджал губы. – Что же я – не человек? все понимаю.
