…Она, наверное, откажется давать показания. Или она будет "благоразумна"? Нет, оснований для ее отказа слишком много. Если бы ее привлекли к ответственности за отказ от дачи показаний, сакраментальная цель следствия не была бы достигнута вообще.

Встретил свою приятельницу. И вот сразу две новости: одна — хорошая, другая — плохая. Вначале, конечно, хорошая: машинистка уже оправилась от перелома ключицы и скоро закончит печатание рукописи. Плохая новость заключается в том, что плата оказалась слишком большой. Денег, разумеется, мне не жалко, но высокая плата, как видно, обусловлена "опасностью" работы. А разве за "опасность" платить деньги не опасно? Любой следователь без труда убедит машинистку, что, получая большую плату не за труд, а за страх, она сознавала, что совершает преступление. Высокая плата будет единственной и достаточно хорошей уликой. Приятельница не согласилась с моими доводами. Она все время повторяла, что машинистка "очень надежная". Но я так и не понял, зачем из надежной машинистки делать ненадежную.

В конце концов мы любезно попрощались. Я договорился передать еще одну дополнительную страницу с выдержками из последнего допроса как раз по поводу этой самой рукописи…

Следователь. Какова цель записей, которые вы вели на допросе?

Свидетель. Я не уверен, что ваш вопрос имеет отношение к делу.

Следователь. Но вы подтверждаете, что на допросе делали записи и

пришли с готовыми записями?

Свидетель. Нет, не подтверждаю.

Здесь возникла пауза, в течение которой мы с любопытством глядели

друг на друга. Затем он начал говорить чепуху, мне стало жалко его,

и я чистосердечно признался: "Не подтверждаю, поскольку это не

соответствует моим интересам".

(Конец протокола второго допроса по делу А. Твердохлебова.)

Вы вовсе не обязаны обсуждать со следователем текст своего ответа перед тем, как занести его в протокол, но можете это сделать, если желаете, например, узнать, какой вариант его устраивает меньше. Конечно, следователи попадаются разные, в том числе хитрые и очень хитрые… Но требования, предъявляемые ими к протоколу, всегда более или менее стандартные. И тут целиком можно положиться на восточную пословицу: "Выслушай жену и сделай наоборот". Но и этого мало. Вы, читатель, к сожалению, дилетант. А существует мнение, что только юридические знания позволяют угадывать намерения следователя.

…Все, о чем мы говорим сейчас, — обычные нормы морали, знание законов тут ни при чем. Всякий взрослый и разумный человек регулирует свое поведение вовсе не законами, а обычной моралью. Если подумать, это не так уж мало. Скорее наоборот. Не нужно излишне ослеплять себя лучами закона. Закон! Всегда ли понятно, что это такое? Вот вам пример: в Комментарии к УПК на странице 172 написано, что в необходимых случаях разрешается учинить "личный обыск… с осмотром одежды и тела". Но если жертва "препятствует обыску", то он (обыск) "может быть произведен принудительно", хотя "при этом", как ни странно, "не должны допускаться действия, унижающие достоинство обвиняемого". Разумеется, я ничего не понял. Да и надо ли понимать?

Свидетель. Свои вопросы вы записываете в протокол. Почему мои

вопросы вы не записываете в протокол?

Следователь. Что вы хотите конкретно?

Свидетель. Вы сказали, что сочувствуете обвиняемому. Поэтому я

спросил: "Не мешает ли вам как следователю тот факт, что вы

сочувствуете обвиняемому?". Вы почему-то не ответили.

(Из рассказов о допросе.)

…Свидетель должен подписать каждую страницу протокола; следователь, получая его подпись на какой-нибудь странице, эту страницу прячет и больше не показывает. Следователь не пишет на первой странице название дела, но оставляет для него пустую строчку. Почему он так поступает? Вам нетрудно понять его конечную цель — она незамысловата. А если вы его ловите с поличным, свое мнение вы вправе записать в протоколе, поскольку обязаны говорить правду. К сожалению, только один из вас дал в этом подписку. Однако следует быть осмотрительным и тактичным. И нет таких рецептов, коих надо придерживаться слепо. "Вы ведете себя абсолютно не в соответствии с собственными рецептами", — скажет мне следователь (когда-нибудь). "Наверное, "ловит", — подумаю я и скажу: "А почему вы уверены, что я автор этих рецептов?" — Так скажу я, пусть даже я автор этих рецептов. И это не будет ложью.

Вообще, если говорить очень и очень серьезно, ложь — это прожорливый паразит на болезненном теле правды. Ложь всегда поедает правду. Вот оттого, наверное, правда иногда так плохо выглядит.

— Я был возмущен попыткой обмануть меня, поэтому чистосердечно

признался, что презираю и его самого, и его дело.

Он спросил: "Означает ли это отказ от показаний?"

Я ответил: "Нет". Но, к сожалению, потом он убедил меня отказаться

от показаний.

(Из рассказов о допросе.)

Известно, что санкции за отказ от показаний незначительны, но когда этим станут злоупотреблять, наказание может быть легко пересмотрено и окажется в конце концов более суровым. Ясно, таким образом, что злоупотреблять отказом от показаний не надо. С другой стороны, если, отказываясь от дачи показаний, вы становитесь, с точки зрения следователя, "пособником преступления" и он угрожает вам, допустим, семью годами, то вы вправе не давать показания (разумеется, сито "Л"). Вы всегда имеете право отказаться от дачи показаний, если вам угрожают чем-либо кроме санкции по ст. 182 УК (сито "Д").

Многие политические процессы последних лет вызвали протесты именно фактами нарушения закона. Зачастую суд, обвиняя в клевете, не опровергал клеветы. Не допускается даже, что подсудимый, распространяя ложь, мог верить, что утверждает правду (т. е. факт заведомой лжи — как того требует закон — не устанавливался). Спрашивается: можно ли такие нарушения использовать как причину отказа от любых показаний по любым политическим делам вообще? Вопрос, конечно, трудный, но ответ простой — нельзя.

Как вещь нехитрая, отказ от показаний имеет достаточное число горячих поклонников: "Что с ними, со сволочами, разговаривать?" А ведь то же самое может сказать следователь своему коллеге.

Нет, заранее отказываться от показаний, пожалуй, глупо и в известном смысле — аморально. По существу это означает отвергать закон. Человек, отвергающий закон, не способен защитить себя законом, и в этом смысле он солидаризируется со своими врагами. Закон необходимо отстаивать. По-всякому, но законно. Отказываться от этого нельзя. (Кроме того, следует обратить внимание также и на то, что ваши показания обязательно прочтет обвиняемый. Для него, сидящего в тюрьме, ваши слова — добрая весть с воли.)

Читатель. Вы предлагаете играть со следствием в игру.

Автор. Да, наверное, это так выглядит. Но правила игры написаны

нечетко, следовательно, каждый участник интерпретирует их

по-своему. Побеждает та интерпретация, которая менее противоречива.

Ну а то, что один из двух называет свою интерпретацию правил

нравственными принципами, — это его дело.

(Из беседы автора с одним из читателей.)