Он съел кусок мяса с вертела, поблагодарил хозяйку и пешком отправился через лес – к «Серой шапке».

Он бродил по этой земле с отрочества. Много лет назад умирающий от дряхлости оружейник явился в приют, оглядел бельмастыми глазами стайку настороженных сирот и отдал тощему подростку зачехленный клинок.

Не сказал ни слова.

Позже Стократ понял, что старик с клинком спас его, пожалуй, от той короткой и полной ненависти жизни, на которую был обречен мальчишка-подкидыш. Его злили и раздражали люди – с тех самых пор, как не умел еще говорить, а когда подрос, в приюте его боялись даже взрослые. Он был лишен и страха, и сострадания, он презирал боль – свою и чужую. И вот он ушел в никуда с клинком под мышкой, без наставлений, без цели, без представления о добре и зле. Без куска хлеба, не готовый ни просить, ни работать, ни угождать, ни воевать.

Впервые от рождения он сделался счастлив.

Уже потом юноша обнаружил, что, размышляя на ходу, можно открыть новое, вспомнить простое и додуматься до сложного. Он прошел Обитаемый Мир из конца в конец и обратно. Клинок был при нем; никто не учил мальчика фехтовать, он сам, бродяжничая, научился.

Он продолжал учиться каждый день – у воды и земли, у своего меча, у добрых и злых людей; первого врага он убил, защищаясь, и очень испугался, увидев в посветлевшем клинке чужую искаженную душу. С тех пор он убивал только злодеев, но не потому, что думал о справедливости. И, конечно, не потому, что воображал себя мстителем; он просто знал, что душа невинно убитого посмотрит с клинка ему в глаза. А души убийц и насильников безглазы.

Как маятник в часах, он ходил, размышляя на ходу, иногда останавливаясь, чтобы послушать легенды о себе. Молва придумала ему прозвище: Стократ. Он стал звать себя Стократом. Надо же было как-то к себе обращаться в долгие часы путешествия; молва называла его могучим колдуном, и он с удивлением понял, что в самом деле, наверное, маг. А был ли он особенным от рождения, или подарок оружейника сделал его волшебником – он не знал и решил про себя, что не узнает.

Он многого не знал о себе, и вопросы, заданные тысячу раз, оставались без ответа. Подкидыш без родителей и опекунов, брошенный в лесу ребенок, он быстро учился, при виде человеческой тупости легко приходил в ярость, но сражался хладнокровно. И очень скоро оказалось, что среди бойцов ему нет равных.

Однажды ему заплатили за убитых разбойников, которые много лет держали в страхе три деревни. Он купил себе лошадь, и стало легче нагонять убийц, если они бежали. С тех пор он брал с крестьян плату, если ему предлагали, но никому из разбойников ни разу не удалось откупиться.

Пришлось разнообразить маршруты, чтобы не узнавали в лицо.

Шагая теперь через лес, Стократ думал, что где-то неподалеку бродит, быть может, мальчишка с тем же клинком. Способен ли мир носить двух Стократов одновременно?

– Так не бывает, – сказал он вслух.

За годы странствий он успел выяснить, что бывает – все. Бывает, время поворачивает вспять. Бывает, встречаешь в толпе себя-прежнего и соображаешь обернуться, когда что-то менять уже поздно. Все бывает. Мир зыбок.

Мимо «Серой шапки» он прошагал, не останавливаясь. Погибших разбойников уже, конечно, нашли; может быть, юный конюх сумел всех убедить, что несчастные «передрались за добычу»…

Стоп, сказал он себе и сел на придорожный камень.

Нет никаких мертвых разбойников. Они живы. Самый молодой, наверное, еще ходит под стол пешком. И даже, может быть, их судьба сложится по-другому, не приведет в лес браконьерами, а потом и…

Он потер лицо и обнаружил, что щеки не колются – щетина превратилась в бороду. А что теперь будет с Мир?

Где она?

Он заставил себя встать. Зашагал на юго-запад, и через два часа повернул на развилке к переправе через Светлую – в сторону владений властителя Грана.

Справа на пригорке стоял дом, который он помнил пустым и заброшенным. Сейчас там горел огонек; Стократ присмотрелся. Огонек в столь поздний час мог значить, что хозяину не спится. Либо он болен. Либо подает кому-то знак.

Стократ привык чувствовать тревогу в оттенках, в запахах и звуках, в свете и тенях. Неторопливо, будто гуляя, он сошел с дороги и по узкой тропинке двинулся вверх, на гору.

Дом был деревянный, двухэтажный, верхнее окошко светилось. Он остановился у калитки. Прислушался; собак не было. Это плохо: в таком месте обязательно надо держать собаку.

Он легонько стукнул в створку молотком.

Там, за частоколом, приоткрылась дверь. Еле слышно скрипнула.

– Добрый вечер, – громко сказал Стократ. – У вас что-то случилось?

– Кто вы? – глухо спросила женщина. По голосу он понял, что она давно не спала.

– Колдун.

– Кто?!

– Меня зовут Стократ, я маг. Я могу вам помочь?

Женщина молчала.

– Что у вас случилось? – спросил он снова. – Если ничего – я уйду.

– Уходи.

Он повернулся и зашагал по тропинке вниз.

– Погоди!

Калитка завизжала засовами и загрохотала цепью.

Она была вдовой купца. Тот умер, не заплатив долги. Она продала дом в городе и переехала сюда: здесь не дорого жить, но страшно. На самой границе владений Грана зимой досаждают волки, летом браконьеры. К счастью, разбойников нет. Ходит дозором рубежная стража.

Все это Стократ частью услышал, частью домыслил; он стоял на пороге ухоженного, с виду зажиточного дома. Тем заметнее был беспорядок – брошенные тряпки, подсохшие лужи на полу, опрокинутая корзинка с рукодельем. Женщина смотрела на него воспаленными, глубоко запавшими глазами:

– Ты правда колдун?

– Да.

– Ты поможешь мне?

В ушах Стократа болезненно аукнулось: «Ты поможешь нам? Ты ведь можешь нам помочь?!»

– Что у тебя случилось?

– Идем…

Он вытер сапоги о половик у двери. Ступая по чисто вымытым ступенькам, поднялся за ней на второй этаж.

На постели лежал младенец, завернутый в одеяло. Стократ остановился, озадаченный.

– Я нашла ее в лесу, – сказала женщина.

Стократ нахмурился.

…Я нашел его в лесу, сказал бродяга в приемной воспитательного дома. Какая-то сука выкинула на погибель, нет, чтобы в приют отнести! Вот, возьмите, он живой еще…

– Господин? – с беспокойством спросила женщина.

– Подкидыш, – повторил он со вздохом. – Хочешь, чтобы я отвез ее в воспитательный дом?

Женщина странно на него поглядела. И развернула одеяло. Маленькая девочка, не больше месяца от роду, проснулась и жалобно запищала.

Стократ смотрел на нее, чувствуя, как дыбом поднимается борода. Младенческая кожа была покрыта тончайшим рисунком – плечи, грудь справа; Стократ зубами стянул перчатки. Поглядел на свои руки, не решился коснуться:

– Поверни ее.

Женщина перевернула младенца, и Стократ увидел детскую спинку. Крохотные земли Гран, еще целый Выворот, Лесной Край, Лысое Взгорье…

– Ты видишь, она плачет! – закричал шепотом, чтобы не напугать ребенка, чтобы сильнее не испугаться самому. – Накорми ее! Дай воды!

– Я не брала бы ее, – невпопад ответила женщина. – Я растерялась… Но она лежала прямо на земле… Она больна? Это заразно? Что с ней? Ты знаешь?

– Где ты ее нашла? – безнадежно спросил Стократ, глядя, как женщина пытается утешить ребенка тряпицей с жеваным хлебом. Девочка не хотела это есть и, наверное, не могла. – Послушай, где можно найти кормилицу?

Он различал стороны света просто и естественно, как верх и низ, ему не нужны были ни солнце, ни звезды. Вдова, по ее словам, нашла девочку в лесу – слишком далеко от человеческих поселений.

Может быть, злые люди похитили ее, а потом оставили? Зачем похитили, зачем бросили, обрекая на смерть? Стократ не верил в беспричинную человеческую злость – только в корысть и своеволие. Да еще в трусость.

Любвеобильная девица спрятала в лесу свой позор? Но зачем было идти далеко – оставила бы у дороги, и совесть, глядишь, не так грызла бы, ведь прохожие не дадут младенцу пропасть…