– Любимый… ты мой… весь… совсем… только мой… еще, еще… ну же подожди минутку… остановись… о-о-ох… постой… ох… я не могу больше.
Фанни была просто восхитительна. Я упивался ее ласками, казалось, что мое желание никогда не иссякнет. Но есть предел и у человеческих возможностей. Мы остановились почти одновременно и, обессиленные, широко открытым ртом жадно глотали воздух.
Мало-помалу мы пришли в себя. Все трое, поднявшись, мы с минуту молча смотрели друг на друга. Вдруг графиня, будто устыдившись своей наготы, поспешила завернуться в простыню. Фанни с не меньшей поспешностью последовала ее примеру. Теперь, скрыв свою наготу от моих глаз, Гамиани, по всей вероятности, решила, что должна каким-то образом отреагировать на мое присутствие в ее спальне и что лучшей реакцией на мой столь бесцеремонный визит будет именно возмущение, которое она не замедлила выразить мне.
– Сударь, – заявила она холодно и бесстрастно, как и подобает настоящей светской даме, – ваше вторжение для меня большая неожиданность, причем весьма неприятная. Я склонна расценивать ваш беспрецедентный поступок как крайне бесчестный и даже подлый.
Я попытался собраться с мыслями и найти себе какое-то оправдание.
– Вы должны понимать, – продолжала она, – что женщина никогда не простит тому, кто застал ее врасплох и воспользовался ее слабостью и беззащитностью. То, что вы сделали, ужасно…
Я прервал ее и с видом, выражающим полное мое раскаяние, предпринял попытку защитить себя. Я говорил о своей непреодолимой страсти к прекрасной графине, о том, как безумно я страдал, не надеясь на то, что она когда-нибудь будет принадлежать мне, что своей холодностью и безразличием она довела меня до отчаяния и что именно оно побудило меня прибегнуть к этой маленькой хитрости, а потом уже и к насилию, что совсем не входило в мои планы, но как я, слабый человек, мог устоять перед таким искушением.
– Я виноват, – говорил я, – но вы ведь знаете, прекрасная Гамиани, что такое страсть, она толкает человека на самые безумные поступки. Человек теряет власть над собой, он перестает принадлежать себе. Я тоже стал жертвой своей страсти, которую не сумел обуздать, что лишний раз служит подтверждением ее великой силы. Я понимаю, что вас тревожит мысль о том, что подробности событий этой неповторимой ночи могут выйти за пределы вашей спальни. Даю вам честное слово благородного человека, что я, навсегда сохранив память о том, что увидел и испытал сегодня ночью, буду нем, как могила. Так что забудьте ваши опасения. Вы созданы для наслаждения, графиня, как и вы, Фанни, а поэтому не надо думать ни о чем, кроме наслаждения. Не каждому дано испытать то, что мы все испытали сегодня. Думаю, вы не будете отрицать, что вы все-таки наслаждались. Итак, вперед к наслаждению! Ничего, кроме наслаждения, пока бьется сердце, не угасают желания, пока мы молоды и сильны!
С этими словами я встал на колени, пылко и почтительно поцеловал руку, любезно протянутую мне Гамиани. Она была очень растрогана моей искренностью. Фанни вдруг заплакала, не то по той же причине, которая растрогала графиню, не то в ней вдруг проснулся стыд. Я, преисполненный самых благих намерений, поспешил ее утешить.
– Не плачьте, милая Фанни, поверьте, что слезы здесь совершенно неуместны. Не думайте о том, что вы потеряли, а найдите в себе силы забыть о потере и оценить то, что вы нашли здесь этой ночью. Представьте себе ту блаженную сладость, которую вы испытали, и пусть она останется в вашей девичьей памяти счастливейшим сновидением.
О, чудо! Фанни после моих слов мгновенно успокоилась и, хотя слезы все еще блестели в ее огромных глазах, на губах уже светилась кроткая и счастливая улыбка. Я не удержался и поцеловал ее сначала во влажные глаза, а потом в улыбающиеся губы. И это послужило как бы сигналом к тому, что настала пора уже снова вернуться к прерванным наслаждениям и испытать новые.
Фанни обняла меня за шею, и через мгновение мы втроем слились в одном объятии, состязаясь в ласках, поцелуях и во всех тех милых шалостях, которые только могут позволить себе любовники. Фанни по-прежнему была старательна и покорна, в забвении целиком отдаваясь сладострастию. Я был так же неутомим, как и прежде, а графиня покоряла нас своей изысканностью, изощренностью, неиссякаемостью своей фантазии. Она вдохновляла нас извращенным разнообразием своих приемов, и мы шли за ней, жадные и пытливые, в страну неизведанных еще наслаждений, горя желанием, обезумев от счастья.
– О, мои прекрасные подруги, – воскликнул я в бешеном восторге, – отдадимся друг другу до конца! Так, как если бы эта ночь была последней!.. Посвятим же ее всю сладострастию, сбросим с себя оковы условностей!
– Жребий брошен, – подхватила мой призыв Гамиани, – к наслаждению! Ко мне, Фанни! Целуй же меня! Сюда… сюда… и сюда… Ну, глупышка, теперь я. Дай мне себя… О, я искусала бы все твое тело… Альсид, за дело! О, ты великолепное животное! Каким сокровищем наградила тебя природа… О, умоляю, отведите в сторону ваше грозное оружие – в борьбе со мной оно не принесет вам удачи.
– И все-таки, я начну с вас, дорогая. Уверяю, что вы совершенно напрасно пренебрегаете этим способом удовлетворения. Конечно, он слишком прост, но и в простоте немало прелести. Лягте так, чтобы я лучше видел мишень. Вот так, – я руководил и командовал, как полководец на поле битвы, – блестяще, графиня. Как вы соблазнительны, черт возьми! Теперь вы, Фанни. Встаньте на колени и раздвиньте ноги. Нет же, лицом ко мне. Так. Теперь займите позицию над головой Гамиани. Отлично. Берите в руки мой снаряд. Прицельтесь и бейте в цель между бедер графини… Ммм, поменьше экспрессии, не так сильно. Гамиани, только без фокусов, а то вы меня покалечите…
Графиня качала бедрами, как бешеная, уделяя куда больше внимания своим поцелуям Фанни, чем мне. Видя, что я трачу свой пыл понапрасну, я воспользовался благоприятным моментом и резким движением притянул Фанни к себе, предоставив графине возможность выбирать наслаждение по своему вкусу. Та выскользнула из-под меня и поспешила воспользоваться языком Фанни, который девушка с готовностью предоставила в ее распоряжение. Теперь, кажется, все трое были довольны. Особенно графиня, которая громко стонала и смеялась.
Потом, когда Фанни стала уже совсем бесчувственна от нашего двойного напора, она бросилась на меня, опрокинула на спину и, взяв в рот предмет своих вожделений, принялась жадно сосать мое орудие любви. В этом искусстве я никогда больше не встречал равных ей. Она сумела бы доставить наслаждение даже евнуху, да что там евнуху – покойнику! Потом, не выпуская изо рта мой, снова воспрявший фаллос, она обняла своими бедрами мою голову и заставила меня языком отвечать на ее ласки… Мы катались с ней по постели, состязаясь в безумстве, в силе своей страсти…
Мы оба устали, но никто не хотел первым в этом признаться. Наконец, я собрался с силами и вырвался из страстных объятий Гамиани.
– Что вы, Альсид, – промолвила графиня недовольным голосом, как если бы я нарушил ее сладкий сон.
Я не в силах был даже объяснить ей что-либо.
– О, я понимаю вас, – продолжала она, – видно, я вас совсем измучила. Я вас прощаю, тем более, что вы ни в чем не виноваты. Вы сделали все, что было в ваших силах, и даже больше. Но меня невозможно удовлетворить. Это мое несчастье. Возможно, тут имеет место какое-либо психическое заболевание, нервное расстройство. Право, не знаю, но всю жизнь это мучит меня, не дает мне покоя. Все общеизвестные, нормальные виды наслаждения вызывают у меня не больше эмоций и приносят мне не больше радостей, чем голодному малюсенький кусочек хлеба. Мало того, что этот кусочек хлеба его не насытит, он вызовет еще более острое чувство голода, утолить которое будет еще труднее. Так и я. Я всегда чувствую безумное желание, но никогда мне не удается удовлетворить его. Это невыносимо. Я довожу себя до полного физического изнеможения, я теряю рассудок. Каждый раз я надеюсь, что сегодня-то я, наконец, обрету свое счастье, но напрасно я обманываю себя. Воображение рисует мне прекрасные картины наслаждений, но в действительности я испытываю одно разочарование. Я знаю, что стремлюсь к невозможному, но что поделаешь – чем меньше можешь, тем больше хочешь. И я изощряюсь в разных выдумках, но без всякого успеха. Кажется, что вот-вот я достигну цели, но близкое, на первый взгляд, удовлетворение ускользает вдруг куда-то, и я остаюсь еще более опустошенная, несчастная, чем раньше…
