— Шабаш ведьм, — резюмировал Холибэйкер.

— Но мы, — повысил голос Донован, — не можем быть уверены, что сам Фальц или кто-то из его окружения не окажется владельцем мощного предмета. Муравей — не боевой талисман, а Пиявка — не самый сильный. Как говорится, на глубине водятся большие рыбы. Не хотелось бы, чтобы нами там позавтракали.

— Первый раз, шеф, вижу, что вы перестраховываетесь.

— Первый раз за последние пятнадцать лет кто-то бегает по Европе и звонит в колокола: у меня есть предметы! У меня есть предметы! Для чего это делается — ваши версии? Что-то кроме мышеловки приходит в голову?

— Обмен? — неуверенно спросил Холибэйкер. — Кто-то ищет конкретный предмет и готов ради него отдать свой…

— Лучший обмен — это изъятие. Лучшая покупка — даром, — сказал Батлер. — Если Фальц — коллекционер, то у него вполне может оказаться какая-то «тяжёлая фигура», с помощью которой он добывает всё новые.

— Поэтому мы пойдём на лекцию без предметов, — сообщил Донован.

— Что? — оба его помощника не поверили своим ушам.

— Как нормальные люди. Посидим, послушаем, потом, может быть, побеседуем.

За неполных пять лет Донован ни разу не расставался с Муравьём. Холибэйкер тоже всегда носил Пиявку с собой — с того дня, как забрал её у мексиканского наркоторговца в обмен на свободу — удачная тогда вышла сделка для обеих сторон…

— Линзы, — напомнил Батлер.

— Зря надевали, — хохотнул Холибэйкер.

— Почему же, — Донован улыбнулся. — У тебя ведь были голубые глаза, Джереми?

— Серые.

— Не важно. После того, как ты оставишь предмет в надёжном месте, глаза придут в порядок, и одна цветная линза будет очень кстати. Нас дразнят календарём со зверюшками? А мы их озадачим поддельной гетерохромией!

В окрестностях площади Ноймаркт было людно и шумно. Старый Кёльн радовался подкрадывающейся весне. На кустах проклюнулись первые почки. Неизвестно откуда выбравшееся солнце светило тепло и томно сквозь облачную дымку. Голуби собирались в бродячие стада и курлыкали как заводные.

— Чувствую себя голым, — пожаловался Холибэйкер.

Его верная Пиявка и Муравей Донована остались в камере хранения железнодорожного вокзала.

Три праздно шатающихся американских туриста пересекли трамвайные пути, миновали велосипедную стоянку, отчего-то забитую в основном мотоциклами, и нацелились на высокие двери фотогалереи. Обычно здесь проходили вернисажи заезжих мастеров или конкурсы жанрового снимка — длинный перечень мероприятий был вывешен на входе наподобие театральной афиши.

«3–5 Марта, 12:00 и 18:00. Гороскоп Атлантов — Утерянная Мудрость?» Всё с большой буквы, с эффектными завитушками. «Лекция Профессора Гюнтера Фальца, Директора Музея Волшебных Фигур. Вход — 20 Марок».

Они пришли ко времени, почти минута в минуту — стрелки часов как раз сползались к зениту.

За дверьми лохматый студент, еле умещающийся в тесную кассовую будочку, продал им места в последний ряд.

— Да вы везунчики, — кривозубо улыбнулся он, отдавая Холибэйкеру простенькие купоны с вписанными от руки номерами кресел. — Ухватили последнее.

Несмотря на будний день, небольшой плохо проветриваемый зал оказался заполненным под завязку. Ни Донован, ни Батлер не угадали, какую публику здесь встретят. Обзор крошечной сцены закрывали буйные шевелюры байкеров. Широченные спины, расшитые черепами, крестами, розами и крыльями спины, Обсыпанные заклёпками плечи и рукава. Специфический запах кожи, гуталина, табака, перегара и машинного масла. «Чёрные ангелы», «Рейнские Волки», «Призраки автобана», «Пасынки Смерти». Немногочисленные старушки, поштучно зажатые между толстопузыми байкерами, озирались с тоской и на всякий случай всем мило улыбались. Представители оккультной общественности мероприятие, похоже, жёстко игнорировали.

Сцену закрывала бархатная штора, подвешенная на натянутую от стены до стены струну. Импровизированный занавес дрогнул. Зал, и без того шумный, отреагировал отдельными хлопками, топотом ног, свистом и гулом. Отодвигающий штору человек расслабленно поприветствовал публику покачиванием раскрытой ладони. Панибратский подход, никакой дистанции между зрителями и хранителем тайн мироздания.

За его спиной открылась пустая сцена — лишь на заднике разместилась любопытная конструкция: большой круг, разделённый на множество разноцветных секторов и пронизанный толстыми золочёными шнурами. Сложная верёвочная сеть частично крепилась за пределами круга, концы шнуров были то ли прибиты, то ли приколоты к заднику. Паутина поверх мишени.

Рыжеволосый и кудрявый, но с уползающей через лоб к затылку проплешиной, профессор Фальц напоминал злого клоуна. Его глаза издалека казались жирными чёрными точками. Присмотревшись, Донован понял, что это всё-таки линзы, тёмно-тёмно зелёные, будто отлитые из бутылочного стекла. На вид профессору было за пятьдесят. Дряблый подбородок, глубокие складки вокруг рта, губы словно подкрашены светлой помадой. Смелый имидж, подумал Донован. И как аудитория такое терпит?

— Дорогие мои! — вскинул руки клоун, сорвав новую порцию одобрительного рёва. — Меня зовут Гюнтер Фальц. Я профессор Гейдельбергского университета. Насколько мне позволяет замшелое учёное собрание, занимаюсь исследованиями в области космогонии. А за той гранью, где терпение университетских тугодумов кончается, я постигаю законы мироздания без их завистливой помощи. Ведь у меня есть два главных слагаемых успеха — сила моего мозга и… вы!

Нелепый пассаж, вновь встреченный «на ура». Клоун-популист, не стесняясь, играл на простейших инстинктах толпы, делал их соучастниками мистерии, поднимал их значимость в собственных глазах, намекал на особые перспективы…

Донован перемножил двадцать марок на приблизительное количество мест в зале. Основное слагаемое успеха оживлённо поддерживало докладчика, хлопало в ладоши и сыто рыгало. Какая-то смелая старушка демонстративно вышла из зала.

Дальше — не лучше: начался вброс обычной нудятины про цикличность развития человеческих цивилизаций, Гиперборею, ариев, атлантов, их великие достижения и ужасающую катастрофу, препятствующую обнаружению хоть каких-то свидетельств и подтверждений вышесказанного. Правда, всё это приправлялось броской манерой изложения и фонтанирующим темпераментом докладчика.

Холибэйкер толкнул шефа коленом:

— В первом ряду по краям.

Поначалу Доновану показалось, что там сидят такие же байкеры. Два здоровых мужика в чёрной коже. Но, приглядевшись внимательнее, он отметил явную разницу: волосы коротко подстрижены на армейский манер, на пальцах массивные золотые печатки, а не подростковая атрибутика с пышной символикой ночных волков. У одного к уху тянется пружинка провода. Оба не особо смотрят на сцену, больше косятся в зал. Лица, вроде бы, и европейские, но скорее что-то юго-восточное. Греки? Югославы? Хотя, может быть, и турки.

Пошатавшись по миру, Донован стал уделять повышенное внимание подобным нюансам. Чтобы эффективно прогнозировать поступки оппонента, всегда лучше разобраться с его национальными, культурными и религиозными предпочтениями. Очень помогает избежать глупых ошибок.

Эти двое как-то совсем не вязались с образом сумасшедшего немецкого учёного, созданным на сцене эксцентричным Гюнтером Фальцем. Матёрый докладчик сколачивает себе пару пфеннингов на хлеб с маслом — но здесь нет таких денег, чтобы привлечь внимание какой-то серьёзной структуры, значит…

Донован надолго задумался над этим «значит». Такие люди — как кочан капусты, листья торчат один из под другого. Кто ты, Фальц? Клоун, гений, дурак, провокатор, романтик, мошенник? Всё вышеперечисленное? Ничто из названного? Профессор Себе-На-Уме, не дающий подсказок, водящий за нос любого, кто влезет в его личное пространство…

Тем временем Гюнтер Фальц, прыгая по сцене и сверкая отвратительными глазами-пуговками, приступил к обсуждению базовых факторов, влияющих на формирование человеческой судьбы.

— Население Земли, мои дорогие земляне, вот-вот преодолеет отметку в шесть миллиардов душ. Больше трёхсот тысяч человек рождается на свет е-же-днев-но! Неужели вы готовы поверить, мои дорогие независимые мыслители, что точнейший гороскоп, рассчитанный с точностью до дня, действительно предскажет единую судьбу для этой марширующей колонны собратьев по дате рождения?! Только представьте, что такое триста тысяч: строим их в колонну по три, и мощным астрологическим маршем выходим в сторону Франкфурта! Авангард колонны уже стучится к «Старому рыцарю» на Риттергассе, а замыкающие всё ещё никак не тронутся с места и давно разбежались за своей дюжиной кёлыпа[22] по кабакам Ноймаркта! Вот что такое триста тысяч — а вы предлагаете мне поверить, что дата рождения — некий уникальный пропуск в ни на что не похожую судьбу!