Слуга, словно танцор балета, легко заскользил по навощенному дубовому паркету залы Пале-Рояля, мне же пришлось поспешить вслед за ним, чтобы самому не затеряться в путанице дворцовых переходов и коридоров. Моя комната оказалась большим и светлым помещением, в котором имелось достаточное количество мебели. Несмотря на жару, стоявшую за окном, в самой комнате из-за ее высоких потолков и мраморных стен сохранялась приятная прохлада. Слуга подошел к окну и с моего разрешения задернул его шторами, пояснив, что вскоре июньское солнце обязательно может заглянуть в это окно. Тогда это помещение нагреется до нежелательной жары. Я промолчал, никак не комментируя это замечание слуги, в тот момент я размышлял о том, какие же сюрпризы монсеньор Филипп для меня подготовил на этом ужине?!
Оставшись в одиночестве, я первым делом еще раз осмотрел помещение, в котором меня разместили. Это было обыкновенная дворцовая зала, которая имела единственную дверь с внутренним засовом. Зала имела некоторые элементы домашнего уюта и семейного комфорта. Главным элементом семейного комфорта была, разумеется, громадная кровать под балдахином, которая чуть ли не всю площадь этого помещения. Она была сдвинута немного от центра, располагалась ближе к окну. Правда, даже и там это гигантское сооружение семейного благополучия производила неизгладимое впечатление своей монументальности, вечности жизни и страстей человеческих!
Я давно уже слышал побасенки, тут и там бродившие по Парижу, о том, что в те времена французы прямо-таки обожествляли кровать в своем доме. Если семейство было богатым, то кровать глав семейства занимала центральное место во всем доме, вокруг нее вращалась жизнь этого семейства. Часто случалось и такое, что главы семейств, лежа на этом сооружении, принимали гостей и вели с ними светские беседы. Если же семейство ничего, кроме крыши над головой, не имело, то и в таком случае семейная кровать составляла центр жизни и этого семейства. В ней зачинались, рождались и росли члены семьи, в ней же вместе спали по ночам все члены того или иного семейства.
По-видимому, я все же задремал, размышляя о значимости в семейной жизни французских кроватей, потому что проснулся от легкого прикосновения руки того же самого слуги, который меня довел меня до этой гостевой комнаты Пале-Рояля. Он стоял, согнувшись в глубоком поклоне, говорил о том, что мне пора подниматься и идти в обеденную залу, где меня уже ожидают.
Переход из сумрака дворцового коридора в ярко освещенную почти тысячью свечей обеденную залу оказался несколько резковатым для моих глаз. Мне пришлось зажмуриться, а когда я снова раскрыл глаза, то уже стоял перед большим обеденным столом, за которым вальяжно расположились около двадцати французов.
Рядом же со мной стоял, внимательно всматривался в мое лицо монсеньор Филипп II герцог Орлеанский. Ему, видимо, очень хотелось насладиться моей первой реакцией на то, что я только что увидел. Не желая терять своего лица перед монсеньором и его гостями, я мгновенным взглядом обежал лица людей, сидевших за столом, и улыбнулся им всем. За столом сидели: герцогиня Беррийская, дочь монсеньора Филиппа, Луи Франсуа дю Плесси герцог де Бронкас, Шарль Арман де Гонто герцог де Бирон, Жана де Монбуасье граф де Канийак, Бройль, маршал Вильруа. А также несколько мужчин непонятного рода и происхождения, весьма смахивающие на дворянский сброд, а также несколько женщин, которые были очень красивыми, но были мне совершенно незнакомы.
Все эти лица с улыбками и без оных наблюдали за мной. В тот момент я вдруг ощутил самого себя, как будто стоящего на эшафоте! Передо мной расхаживал палач в красной рубахе, с острым топором в руках. Это было настолько необычным и одновременно болезненным ощущением, что я не знал, как себя повести в этом обществе паяцев и аристократов. Но мне на помощь пришел герцог Орлеанский, который выступил вперед и, дружески толкнув меня кулаком в плечо, обратился к собравшимся гостям за столом с небольшой речью:
– Дорогие друзья, сегодня наша семья пополнится еще одним приятным нашему обществу человеком. Он в будущем, как и мы все, наверняка, станет истинным братом греховодником, по крайней мере, у него имеются для этого большие задатки. Прошу любить и жаловать, графа Ивана Орлоффа, первого иностранца в нашем сугубо французском сообществе. Граф, русский человек, но он уже успел себя зарекомендовать большим любимцем французских женщин. По слухам, постоянно циркулирующим в парижском обществе, граф Орлофф, оказался большим специалистом по зачатию детей мужского пола. Поэтому от парижских дам у него нет отбоя! Одним словом, я рекомендую вам, этого русского графа в друзья и приятели!
– Слуги, – монсеньор Филипп II герцог Орлеанский обратился к прислуге, находившейся в обеденном зале, – проведите, пожалуйста, графа на его место, которое с этого момента становится его законным постоянным местом за столом, за которым собираются только мои друзья!
Мое место находилось в нескольких шагах, по левую руку от герцогини Беррийской, полное имя которой до замужества было Мария Луиза Орлеанская. В пятнадцать лет она, будучи дочерью герцога Орлеанского, была выдана замуж за младшего сын
Людовика Великого Дофина
и
Марии Анны Баварской
. А справа от меня сидел мосье, которого я еще не встречал, не много о нем слышал, при моем приближении он вежливо привстал, чтобы вполголоса произнести:
– Позвольте представиться, сиятельный граф, маркиз де Аржансон к вашим услугам!
От этих слов и от его колюче-пронзительного взгляда, у меня мурашки побежали по телу. Ну, как же сейчас мне приходится сидеть рука об руку, за одним столом вместе с генеральным инспектором французской полиции маркизом де Аржансоном! Не каждый день такое может случиться! Этот на первый взгляд, казалось бы, совсем старый человек в ежовых рукавицах держал криминалитет всего Парижа. Как генеральный инспектор полиции, он ввел немало толковых нововведений в управление и действия всей парижской полиции, от чего повысился эффективность ее работы! Но сами парижане, по-прежнему, страшно боялись полиции, не желали иметь дела с полицейскими, они смертельно ненавидели маркиза де Аржансона!
Во время ужина я старался в одинаковой мере уделять внимание, как своей соседке, прекрасно сохранившейся сорокалетней красавицы, Алоизы де Куртине, сидевшей справа от меня, так и маркизе де Аржансон. Поддерживал с ними великосветские беседы, старался женщине подложить на тарелку еще какого-либо деликатеса, хотя основной работой по обслуживанию гостей занималась прислуга. Она внимательно следила за сменой блюд, а также за тем, что находилось на тарелках гостей. Эта же прислуга вовремя наполняла бокалы гостей вином, она работала быстро, неприметно и весьма эффективно. Гостям же оставалось только есть вкусные блюда, подаваемые прислугой, пить хорошие вина, а также поддерживать беседу с соседями по столу.
Должен заметить, что разговоры за столом велись на весьма деликатные или пикантные темы. Но я бы сказал, что никто в моем присутствии не выходил за рамки общего приличия. Хотя по столице бродили упорные слухи о том, что о каком-либо приличии не было и речи в тех разговорах, которые велись за вечерним столом монсеньора Филиппа II герцога Орлеанского! Парижане взахлеб рассказывали друг другу о том непотребстве, о фривольности, об оргиях и о вакханалиях, якобы, творимых за столом герцога Орлеанского.
Пока я ничего подобного не замечал, разве что, женщины, которые сегодня присутствовали за столом, свои бокалы вина поднимали и тут же их опустошали несколько чаще, чем бы это позволялось приличиями?! Две или три из них после второго или третьего бокала вина начали поглядывать в мою сторону, изредка подмигивая бровью. Это было так интересно, так сексуально, что я не удержался и мило улыбнулся одной такой рыжеволосой бандитке, на что она немедленно продемонстрировала какую-то фигуру из трех пальцев.
– Дорогой граф, вы зря заигрываете с мадам Шарлоттой Демар! Она уже давно любовница Филиппа! – Тут же пояснил мой полицейских сосед справа.
