Но, по счастью, ответ Павле пока не требовался. Испепеляющий взгляд полковника, пробуравив глаза злостного нарушителя дисциплины в течение полминуты, вдруг стал грустно-спокойным. Начальник выпустил ворот Павлы, и, отвернув голову в бок, достал папиросу изо рта и стряхнул пепел.
— Нечего тебе мне ответить, сынок. — Устало констатировал он. — Хоть не врешь, и не изворачиваешься, и то хлеб. И что мне с тобой делать теперь? А!?
Павла думала. Сейчас ей было нужно сказать что-то важное. Что-то такое, что определит ее дальнейшую судьбу. Молчать было нельзя, но служить дальше под началом этого человека было бы, наверное, безумно трудно. Она поняла, что он не поверил бы любым объяснениям старшего лейтенанта.
— Товарищ командир полка! Разрешите обратиться!?
Полковник, с вялым интересом, покосившись в сторону Павлы, развернулся к ней лицом, и спокойными движениями застегнул ворот. Голос его стал ледяным.
— Обращайтесь.
— Прошу вашего разрешения, по окончании моего отпуска, отбыть с места службы для прохождения дальнейшей учебы!
— Чего?! Ну-ка, повтори, что ты сказал! Хотя нет, не надо, все я расслышал. Что, обида заиграла? Да?
— Никак нет!
— Не ври! Уж мне-то, своему командиру, мог бы и не врать. Хотя не врать теперь ты, видимо, уже не можешь. Из-за отстранения от полетов, или из-за задержки награждения, а может, ты за того неподтвержденного сбитого обижаешься? Зря. Дурак ты, Колун! Я бы тебя через полгода в комэски вывел, если бы ты бросил …й маяться. А потом и орден бы твой пришел. Тебе бы только от твоего давления проклятого вылечиться. А ты… Эх, и дурило!
Командир постучал себя по бритой голове, и, прикурив новую папиросу, отбросил под ноги выкуренный бычок.
— Что, летать тебе не дают, чтоб не гробанулся, так ты решил сразу от водки сдохнуть?
Полковник глядел уже мягче, но интонации его словно бы снимали шкуру с Павлы.
— Я же тебя, щегла три раза от медкомиссии отмазывал! Я же тебя для чего начальником парашютной службы поставил? Чтоб ты, дурило, успел себя в порядок привести. А летом тебя бы снова в небо выпустили. Сходил бы обследовался, может и вылечил бы чем-нибудь эту свою хреновину. А, Паша?
Последний вопрос прозвучал с почти нежной просительной интонацией. Павла стояла и молча, думала. "Вот так подарочек! Там порок сердца и рак, и тут, на тебе! Хрен редьки не слаще. А я, было, обрадовалась, думала, повезло… Эх!"
— Куда учиться-то пойдешь?
— Сначала в Академию, на курсы повышения хочу попробовать. А не выйдет, то на авиаконструктора пойду учиться. Либо в Москву, либо в Ленинград, либо еще куда.
— Тоже мне, Туполев. И что, ты там Пашка сконструируешь?
— Да хоть реактивный самолет!
— Эх ты, мечтатель, мечтатель…
В этот момент Павла почувствовала ярость. Ярость на свои хвори в обоих телах, и на такую же несправедливую свою новую судьбу. В своей следующей тираде она громко выразила обуревающие ее чувства, уже плохо следя за языком.
— Хочешь, верь, хочешь, не верь, Иваныч. Но не могу я на земле больше болтаться, как г..но в проруби! А реактивный самолет я сделаю, и летать научу, если только мне подмогнут немного!
Павла снова задохнулась от собственной смелости. "Я ж его Иванычем назвала! А ну как этот полковник это за неуважение примет? Ой! Я там по-бабьи ничего, часом, не выдала? Вроде нет! Фу-ух!". Но полковник смотрел ей в глаза уже без тоски во взгляде. Последний пассаж его явно заинтересовал.
— Что еще за реактивный самолет? Ну-ка, давай, старлей, связно доложи своему командиру эту идею!
Павла поняла, что снова настал момент, от которого будет многое зависеть. Она задумалась, вздохнула и начала рассказ.
— Вы, товарищ полковник, устройство высотного турбокомпрессора себе представляете?
— Не выкай, не на службе. Я для тебя вне строя – Иваныч. И причем тут компрессор?
— Дело в том, что турбина этого устройства, нагнетает воздух, который под давлением используется для окисления топлива при детонации в двигателе. Так?
Василий Иванович уже глядел с нескрываемым изумлением.
— Ну, так. Дальше.
— А теперь представим ракету. За счет чего она летит?
— Порох, там запрессован в нее. Разве не так?
— Так-то оно так, но что такое порох?
— Хм… Взрывчатка.
— В данном случае не взрывчатка, а топливо и окислитель. Топливо, это то, что горит и повышает этим горением температуру рабочему телу. При этом в паровом двигателе рабочее тело вода и водяной пар, а в двигателях внутреннего сгорания и в реактивных двигателях, топливо и есть это самое рабочее тело. Ну, в поршневых и воздушно-реактивных еще и воздух тоже становится рабочим телом. А вот окислитель…
Павла, раскрасневшись, криво усмехнулась и даже прищелкнула пальцами.
— В пороховых смесях окислителем является селитра, или ее аналог, если бы не они, хрен бы заряд в снарядах, торпедах и морских минах детонировал! Ведь воздуху туда нет доступа. Так?!
Полковник даже опешил от такого напора.
— Ну, так, вроде.
— А ты, Иваныч, представь, что тот напор воздуха, который дает компрессор, попадает в камеру сгорания, куда по трубе подается жидкое топливо, и в этой камере сгорания происходит детонация топлива. Представил?
— Ну. А дальше-то что?
— А то, что чем выше скорость аппарата, тем мощнее воздушный напор, идущий через турбину, то есть тем больше окислителя. А значит, тем меньше топлива требуется жечь в камере сгорания, зато можно получить более высокую температуру реактивной струи. Ведь воздух нагревается от горящего топлива и еще дополнительно увеличивает тягу. А значит мощнее реактивная тяга и скорость… Иваныч, понимаешь, скорость растет?!
Павла добавила последние слова звенящим почти шепотом.
— Паша, может, к врачу сходим, а? Здесь недалеко поликлиника есть. Успокаивающее тебе пропишут какое-нибудь. Давай, а? Ты хоть сам услышал, что ты сейчас смолол? Эдак ведь все топливо выльется через эту твою камеру, и сгорит нахрен в воздухе, без всякой пользы. Да никакого бензобака на такой самолет не хватит.
— Иваныч, не спеши. Какой двигатель самый на сегодня экономичный?
— Ну, дизель, наверное.
— А почему дизель?
— Да хрен знает почему! Причем тут дизель?! Ты Павлуша совсем с ума съехал уже…
— Дизель, товарищ полковник, потому самый экономичный, что окисление в нем происходит в момент максимального сжатия воздуха, то есть окислителя.
— Паша! Ты здоров? Все, я карету скорой помощи вызываю!
— Стой, Иваныч, дослушай! Для работы дизеля требуется в несколько раз больше воздуха, чем для работы обычного бензинового двигателя внутреннего сгорания. А вот топлива меньше. Теперь понял меня?
— Ни хрена я не понял, ты все в кучу собрал. И ракеты, и дизель, и компрессор у тебя перемешались.
Павла сейчас включила все свои таланты оратора и популяризатора. Ее пылкая полубессвязная просветительская речь, стала не лекцией, а скорее выступлением на митинге.
— Иваны-ы-ыч! Ты просто представь. Ты нажимаешь кнопку запуска, а вместо винта и поршней в цилиндрах, начинает вращаться колесо турбины, засасывая спереди воздух, и гонит его к камере сгорания, где воздух и топливо встречаются и вспыхивают. И этот факел горит, как газовая горелка, на кухне, нагревая мощный поток воздуха, идущий от турбины. И этот нагретый воздух создает тягу как три мотора М-25 с двухлопастными винтами вместе взятые. Ну же, Иваныч?!
Полковник, только что обеспокоенно глядевший на спятившего, по его мнению, подчиненного, вдруг широко улыбнулся.
— А запускать ты свою фантазию как будешь, кривым пускачем?!
— Электродвигатель на валу смонтировать и всего делов. А запускать можно хоть от аккумулятора, хоть от аэродромной сети, хоть от автопускача.
— Ну, ты даешь! Я уж думал ты меня снова на…ть решил. И просто мне очередную сказку рассказываешь. Ты, что, и, правда, все-все продумал?
— Не только продумал, товарищ комполка. Здесь в Харькове в авиационном институте сейчас преподает один интереснейший человек – Люлька Архип Михайлович, вот он эту теорию своим студентам и рассказывает.
