Марине хотелось, чтобы он приходил домой пораньше, потому что у него всегда находилось время зайти к ней в комнату или просто погладить по голове, подмигнуть, улыбнуться. Он замечал ее – это было так важно, потому что если бы не он, Марине было бы совсем тяжко в новой обстановке. Почему она нужна ему больше, чем родной матери? Марина была еще слишком мала, чтобы видеть в этом какой-то подвох. Хотя девочки постарше советовали ей быть настороже. Марина не понимала, как ей себя вести? Со всех сторон подружки говорили о том, как несладко живется с мачехой или отчимом. Пророчили Марине постоянные упреки, ухаживания за братьями и сестрами, к которым всегда будет больше внимания. А получалось все очень странно: тяжелее всего отношения у девочки складывались не с отчимом, а именно с матерью.

Теперь, по прошествии нескольких месяцев, она была уверена, что Глеба и Романа мама любит крепче. Слезы катились по щекам девочки – все изменилось, и эти изменения доводили ее до отчаяния. Дни стали шумными, суетливыми, наполненными постоянными криками матери: она была недовольна всем, что касалось дочери. Марина не так ела, ходила, смотрела, не так помогала, плохо училась. Петр молчаливо наблюдал за их притиркой, высказывая свой взгляд на происходящее по вечерам, когда детей не было рядом.

– Что ты рычишь на девчонку? – снова и снова недовольно спрашивал он. Татьяна уже лежала в постели, предвкушая долгожданный отдых. – Нет сил слушать. Придираешься по пустякам, что с тобой?

– А ты не обращай внимания, Петя. Устаю я. Глеба скоро в садик отдам – времени больше будет, может, тогда и полегче станет. Хотя какое там легче? Марина, уроки, родительские собрания.

– Ты об этом не переживай, школа и Марина на мне, а мальчишки подрастут быстро, оглянуться не успеешь, – успокаивал Татьяну муж. Он встречал ее чуть насмешливый взгляд и терялся. У него очень редко получалось высказать все, что накипело на душе. Татьяна всегда с ироничной улыбкой слушала его советы, замечания, как бы давая понять: сказать ты можешь все, а прислушиваться или нет – мое дело. Вот и снова он не смог собраться и высказать, что не может видеть, как страдает Маринка. Со временем он проникся к девочке большей симпатией, чем предполагал. – Я понимаю, что тебе нелегко, Танюша. Но справедливости ради попрошу – на Маринку не кричи. Нельзя так, понимаешь? Она достойна другого отношения.

– Пустое, все забудется. Я ведь не держу зла на то, что меня секли розгами.

– Кто?

– Мой добрый папа, земля ему пухом. В деревне с этим полный порядок. Чуть что – церемониться не станут.

– Было за что?

– Ему казалось, что было, – улыбнулась Татьяна. Она снова хитро прищурила свои карие глаза и щелкнула языком. Раскинула руки в стороны. – Родители всегда думают, что поступают верно. Можно обижаться на их запреты, но время проходит, и ты понимаешь, что они правы.

– Твои мысли идут вразрез с поступками.

– Нет, Петя, просто не так легко в один миг исправить ошибки, совершаемые годами.

– Для тебя Марина – ошибка?

– Не знаю, смотрю на нее и хочу вспомнить что-то светлое из той жизни, какие-то мгновения, чтобы согреться ими, – и нет ничего.

– Зачем же тепло от разбитого горшка? – обиженно спросил Петр. – Не пойму я тебя.

– Ты не принимай буквально мои слова, Петенька. С тобой я только и жизнь узнала. Но ведь говорила я тебе, что многого сама в себе еще не поняла.

– Пора бы.

– Да ладно тебе. Все станет на свои места. Время нужно. Главное, что мы вместе и твоя душенька теперь спокойна. Правду я говорю?

– Да, так правильно, – согласился Петр. – Для меня все трое – мои дети, понимаешь?

– Конечно, только мне кажется, она смотрит зверем, ревнуя к Глебу и Роману. Что у нее в голове, понять не могу? Она никого не любит.

– Гй нужно показать пример – только и всего, – задумчиво произнес Петр. Он провел пальцами по нежной коже щеки жены. – Люби человека, и он станет мягким, податливым, как глина, а окати его холодом равнодушия – затвердеет, словно алмаз. Вот тут-то и начинаются проблемы.

– Петя, ты когда успеваешь свои философские наблюдения делать? На стройке? Дома?

– Опять ты все в шутку хочешь перевести.

– Что же мне остается? Первый час уж, а я, зная, что завтра подъем ни свет ни заря, слушаю твои нотации. Любовью лучше бы занялись, а ты все о высоких материях, – Татьяна откинула одеяло, приглашая мужа ложиться в постель.

– Ты спи, Танюша, я пойду на детей посмотрю, да выйду покурить на лестницу.

– Тогда буду спать, – отворачиваясь к стене, сказала Татьяна. Она не могла понять, почему он так себя ведет. Хочет показать, какой он заботливый отец, так она это видит. А с Мариной все будет хорошо. Семь лет всего девочке – есть время привыкнуть друг к другу. Только бы не слышать так часто нравоучений Петра на этот счет. – Спокойной ночи, Петенька.

– Спокойной, Танюша.

Петр вышел из спальни и сначала зашел в комнату мальчиков – тишина, сонное царство. Поправил одеяло Глеба, едва коснулся кудрявой головки младшего. Потом заглянул в комнату Марины. Почему-то он сразу понял, что девочка не спит. Подошел к окну, задернул шторы. Провел рукой по подоконнику, холодный воздух коснулся ладони – пора утеплять окна. Середина ноября все-таки, хотя осень в этом году на удивление теплая, сухая. Наверное, совсем скоро настанут сырые, промозглые дни – пора бы.

– Спокойной ночи, – Петр вздрогнул, не ожидая услышать голос Марины.

– Спокойной, девочка. Честно говоря, мне показалось, что ты не спишь.

– Да, лежу и думаю.

– О чем, если не секрет? – Петр осторожно присел на краешек ее кровати.

– О том, что когда у меня будут дети, я обязательно буду их одинаково любить. Я буду покупать им конфеты, ходить с ними гулять, а перед сном – обязательно рассказывать сказку или просто разговаривать о чем-нибудь.

– Правильно говоришь, одобряю. Только эти мысли рановато поселились в твоей голове. Пока нужно об учебе думать, а остальное приложится в свое время, – улыбнулся Петр.

– Я стараюсь, честное слово, какя стараюсь. Только мама ничего хорошего не замечает. Я ей мешаю, наверное. – Голос девочки перешел в сдавленный шепот. Марина вдруг зашмыгала носом, и Петр быстро нашел в темноте ее маленькую ручку, крепко сжал.

– Мы с мамой очень тебя любим. Это правда. Так получилось, что мы долго жили врозь, но теперь мы всегда будем вместе, обещаю.

– И ты не бросишь нас, как это сделал мой папа? – продолжая хлюпать носом, спросила Марина.

– Никогда.

– Смотри, ты пообещал. – Голос девочки стал тверже. Петр еще раз сжал ее маленькую ладошку. – Если ты когда-нибудь передумаешь, я уйду с тобой, а маме останутся Глеб и Роман.

– Мариночка, мы – одно целое. Поверь, девочка, и перестань думать о расставаниях, о том, кто с кем должен остаться. Мы с мамой не собираемся разводиться. Мы любим друг друга.

– Ты проводишь меня завтра в школу? – резко поменяла тему Марина.

– Хорошо.

– Тогда спокойной ночи.

– Спи, детка, пусть тебе приснится то, о чем ты мечтаешь. – Петр поднялся и, осторожно ступая, вышел из комнаты.

На душе у него было очень тяжело. Две сигареты, выкуренные на едва освещенной лестничной площадке, не принесли желаемого успокоения. Столяров достал было еще одну, но в последний момент передумал и, бормоча что-то под нос, зашел в квартиру и запер за собой входную дверь. Постоял в темном коридоре, прислушиваясь к тишине. Гму казалось, он слышит глухой стук собственного сердца. Петру хотелось зайти в спальню и застать уже спящую жену. Сегодня он не был настроен на любовные игры. Все его мысли были о Марине. Эта семилетняя девочка должна быть счастлива, и он собирается сделать все для этого!

А счастье проходило мимо – оно не желало задерживаться в руках у Марины. В шестнадцать лет она уже точно знала, что жизнь не удалась. Она оканчивала школу безнадежно влюбленной в мальчика из параллельного класса. Все свои мысли она доверяла толстой тетрадке, которую завела еще в восьмом классе. Свои первые стихи, тайную влюбленность, перепады настроения и взгляды на происходящее вокруг она записывала аккуратным ровным почерком в мелкие клеточки. Мама осталась верна себе: проблемы старшей дочери интересовали ее по-стольку-поскольку а с отцом на некоторые темы Марина стеснялась говорить, даже когда он сам пытался вывести ее на откровенную беседу. Он больше, чем кто-либо, чувствовал изменения настроения дочери. Часто ему казалось, что для полного и безоговорочного родства с ним ей не хватает только рыжих волос – в остальном она переняла все его привычки, вкусы. Им нравилась одинаковая еда, одинаковые фильмы, прогулки пешком, походы в лес. Даже Глеб и Роман не настолько разделяли его взгляды на жизнь и частенько ссорились с ним и между собой. Марине удавалось играть роль громоотвода в этой мужской команде. Петр восхищался ее умением дипломатично разрядить обстановку. Мама предпочитала не вмешиваться даже тогда, когда обстановка слишком накалялась. Она придерживалась мнения, что наименьшая опека способствует более открытым, доверительным отношениям, особенно в переходном возрасте. Она смотрела сквозь пальцы на откровенные выходки сыновей, но малейшие промахи дочери не обходились без словесных уколов или многозначительных, убийственных взглядов.