удара молнии.
Желтый мох был их ложем, дженов плащ укрывал от ночной прохлады, паутиновым кружевом
путались во сне волосы – пепельные и хлебные. Но горечь таилась в уголках губ влюбленных – джен
готовился стать драконом.
…Это просто – ты должен стать самым лучшим. Непобедимым бойцом, мудрецом, провидцем.
Чувствовать небо кожей, растворяться в воде, понимать, как растет трава. Выбирать без сомнений, решать –
и никогда не жалеть о прошлом. Тогда однажды распахнешь крылья…
Джен был молод – до мечты оставались годы. Они простились на закате четвертого дня, пообещав
друг другу, что каждый год будут встречаться в этом лесу утром праздника Яблонь.
Все лето и осень рита бродила по побережью – от города Брок до Покинутой Гавани. Глина бьется
легко – рисовальщику хватит работы. О джене говорили на рыночных площадях, как о воине – известном,
славном, потом великом. Долгую зиму рита пережидала в рыбачьем поселке – училась плести сети, коптить
рыбу, раза три ходила на лов. А когда отгуляли шторма, на крепкой лодке уплыла в Су.
Джен ждал ее в распадке между холмами. Он стал шире в плечах, посмуглел, разукрасился шрамами.
Прямую гарду его меча портили две зазубрины, улыбку – выбитый зуб. Но джен был горд – он теперь самый
сильный. И в доказательство, он сбегал с холма в море, держа риту на одном плече – и ни разу не сбился с
шага
Праздник выдался добрым – влюбленным досталось восемь дней радости.
Долгий год рита жила в Су – ей хотелось коснуться музыки, складывать звуки так же легко, как цвета
на парадной вазе. И когда джен вернулся, она играла ему на флейте дождливыми вечерами. А он голой
ладонью доставал из костра угли и смеялся над ее ужасом. Джен учился бесстрашию – и стал самым
смелым. Под его поцелуями будущее отступало и пряталось…
А наутро их расставания шхуна «Лис» с Того Берега привезла с собой мор в мокрых трюмах. Рита не
успела уйти из города. Полагая бессмысленной смерть под чужим забором, она стала сестрой в бараке.
Умывала, утешала, укачивала, провожала в последний путь. Скудными, прерывистыми ночами, рите
казалось, что она на ристалище и ведет поединок с болезнью. …Если бы не свидание в утро праздника
Яблонь, то вместе с многими – юными и прекрасными – ее тело лежало бы в общей яме за городом. Рита
выжила и победила.
Когда она снова встретилась с дженом, то не узнала его. Гордый воин превратился в мальчишку.
Сумасшедший влюбленный джен кувырком катался по зеленым холмам и хохотал так, что колокольные
сосны гудели вслед эху. Он постиг мудрость мира и спешил поделиться ей. Три дня рита прожила в сказке.
По слову джена к ней прилетали бабочки, белки спускались с сосен, мелодия чудных деревьев
вторила ее флейте. Стайка золотых светлячков следовала за ней, пока, смеясь, она не попросила джена
отпустить бедняжек. А когда его руки ласкали риту, было не различить – где ее тело отвечает на нежность,
где его ладонь радуется ее коже. Дыхание их смешалось, и сердца бились слитно.
На четвертое утро рита сбежала, боясь, что еще глоток счастья, и она попросит стать спутницей в
путешествии, кое надлежит совершить одному. И получит отказ. И умрет.
Еще год рита ждала в тихом монастыре Бергена. Ей поручили расписывать кельи, чтобы
послушницам было светлее искать мир в душе. И на девственных стенах голубым по белому рита рисовала
драконов и птиц и пророков над небесами. Работа дарила ей крылья.
Новая встреча была страшна. Джен исхудал, синева его глаз выцвела, тропки морщин появились на
лбу и у губ. «Я учился быть самым жестоким», – сказал он рите, – «Не спрашивай меня, как». Ночь и день и
еще ночь рита сидела на берегу моря, держа на коленях голову джена. Они молчали. А когда джен ушел,
рита осталась в лесу.
Целое лето и целую осень и целую долгую зиму она плела самую прочную в мире сеть. Из стеблей
сон-травы, из серебряной паутины, из жил оленя и льняных нитей, из собственных бедных волос. А в начале
весны тронулась в долгий путь. К Скале Безумцев у черного озера Эсвольд.
В день весеннего равноденствия человек, захотевший преобразиться в дракона, должен подняться на
эту скалу без крюков и веревок. И прыгнуть вниз с высоты пятисот шагов. Если дракон – полетит, если нет –
разобьется о воду. Поднимались, говорят, многие.
Рита видела, как джен начал восхождение. И, едва он скрылся за поворотом тропы, стала раскидывать
сети. Если не выйдет лететь – прочные нити прервут падение и джен останется цел. Неважно, что все годы
до встречи со смертью, он будет проклинать риту и ее дар – лишь бы жил. К закату сети опутали берега так,
что и камешек не проскользнет мимо…
Рита не разглядела, когда джен прыгнул, услышала только ликующий крик. И – от самой воды взмыл
в небо медноцветный дракон – могучий, прекрасный, гордый! Он самый-самый, он настоящий, он смог!
Рита плакала.
Облака раскрывались как занавес, под ударами звонких крыльев. Джен-дракон парил, расплетая
потоки воздуха, падал к самой глади черной воды и вновь поднимался ввысь. Неборожденным недоступно
такое счастье – как здоровому не понять калеки, впервые встающего с ложа. …Еще один кувырок через
облако, еще один выдох искр, еще один пируэт… Крылатый на мгновение замер в воздухе, оглянулся на
звезды, ища направление, и устремился на запад, уверенно и упорно, как стрела выбирает свою мишень. На
запад, в сторону побережья, к звонкозвучной сосновой роще у белых стен города Су. К завтрашнему утру
праздника Яблонь.
Рита долго смотрела, как теряется в синих тучах стремительный силуэт. Ночь будет грозной – первый
гром после зимней спячки. Но разве какая-то буря способна остановить первый в жизни полет?
Рита ждала, пока джен скроется за горизонтом. Потом неторопливо, на ощупь, смотала сети.
Погладила на прощанье тугие, намертво крученые канаты. Впервые за годы распахнула серебристо-
стальные крылья. С места прыжком подняла в полет тело. Дохнула на груду сетей – она занялись мгновенно.
Тайна останется тайной. Пора спешить. К завтрашнему утру…
Художник, или Сказка о найденном времени
Максиму Качёлкину, с благодарностью
… А началось все банально до невозможного – по улице шел человек. По обычной, узенькой и сырой
улочке Замоскворечья – из тех улочек, обрамленных двухэтажными купеческими усадьбами, что прячут в
себе совершенно другой, неспешный и милый город, – шел обычный, невысокий, слегка сутулый пожилой
человек. Лет пятидесяти с небольшим наверное, в не слишком свежем джинсовом костюме, с маленькой
полуседой бородкой, в тяжелых очках, с плетеной авоськой из которой выглядывало горлышко
ностальгической бутылки кефира, осененное зеленой фольгой. Человек шел, не торопясь, как ходят люди
после работы, огибал лужи, щурился близоруко на толстые фонари (я как раз хотела сказать, что был вечер)
… Вот он поскользнулся на мокрой глине, поднял голову, чтобы полюбоваться роскошным тополем –
влажные, свежие листья в электрическом свете дают удивительно сочный зеленый тон, вот двинулся
дальше… Обычный человек, как вам кажется… Но!
Не последнее место в его жизни сыграло имя – ну подумайте сами, какая судьба ждет в России
человека, записанного в свидетельстве о рождении, как Аркадий Яковлевич Вайншток. Тем более, если отца
звали Яков Гедальевич, а маму – Лариса Ивановна, и к пятому пункту она относилась разве только
фамилией мужа.
Проще говоря, наш герой был «шлимазл» – чудак, лишенный дара удачи, обычно спасающего
блаженных… С детства одержимый желанием рисовать, запечатлеть окружающий мир на покорном холсте,
он слишком поздно понял, что сил, подобающих для мечты, – просто нет. Малюя афиши в кинотеатрах,
