Мятый плащ с капюшоном окутывал его нескладную персону от макушки до серебряных шпор на видавших
виды поношенных сапогах. Да еще торчали мосластые кулаки, перепачканные чернилами. До Соборной
библиотеки – только ради старинных книг он еще выбирался в город – оставалось не более пятисот шагов.
Может хоть в этот раз повезет? Четыреста, триста, двести… Не обошлось.
Пьяный солдат – здоровенная смрадная туша в заляпанной жиром кожанке. За ним повизгивают
размалеванные девицы.
– Какие люди в столице! Янчик, свет ты наш, неужели не надоело? А, небось, лишние денежки в
кошельке завелись?! Покажи-ка дяде Губерту свои монетки!
Януш пробовал не дышать, пока грязные пальцы хлопали по карманам. Уже давно он хранил все
важное в голенищах сапог, а в кошельке держал мелочь.
– Всего-то? Обеднел ты, Янчик, оскудел брюхом. Ну, хоть перстенек подобрался – и то душе радость.
Ванда, Юна – которой пойдет, та и носить будет!
Девчонки, визжа и скалясь друг на дружку красными ртами, стали наперебой примерять игрушку.
Перстенек было жалко до слез – одна из немногих уцелевших отцовых еще вещей. Но сам виноват, плати.
Перстеньком завладела младшая с виду, рыжая и патлатая красотка. Она прыгала, как дитя,
любовалась собой, ловила лунный свет в фиолетовый чистый камень. Ее товарка стояла, уперев руки в
раскормленные бока, и поливала подружку бранью. Солдат хохотал, хрюкая и пуская слюни.
Януш попробовал тихо свернуть во дворик. Там – он точно помнил – была лестница на крышу, а по
влажной от росы черепице вояка за ним не угонится. Но человек-туша снова загородил дорогу.
– Глядите, красотки, дивитесь! Вроде как рыцаренок, мечом махать ученый, копьем тыкать
ставленый, кулаками махать привычный, так?
Девицы замолкли – намечалось новое развлечение.
– Так вот, милашки, эта орясина – самый что ни на есть трус трусливый. На турнир не ходец, на
войну не ездок, на оленя и то не охотник! Его папаша из дома выгнал в одном доспехе – живи, мол, как
хочешь. Так недоделок броню и ту продал! Ты его честишь по матушке – он молчит. Ты его денежки в свой
кошелек селишь – он молчит. Ты его в морду…
С этими словами солдат врезал Янушу прямым в челюсть.
Кажется, выбил зуб. Или нет? Януш сидел в подзаборной луже, вода текла в сапоги, щека опухала.
Пока вроде все цело. А до закрытия библиотеки не более двух часов. Два!
Чувствительным пинком в бок солдат опрокинул Януша навзничь. Третий удар пришелся в горло.
Точнее, пришелся бы, не умей Януш уворачиваться от отцовского посоха. Четвертый…
Старшая из девиц вцепилась в рукав солдата.
– Оставь мальчишку, Губерт, что он тебе сделал?
– Уйди, дрянь, я его жизни учу! Пусть мужиком будет!
Человек-туша потянул из-за пояса нагайку – такими лупили воров на рынке и шлюх в борделе,
замахнулся…
Старшая девица снова повисла у него на руке.
– Брось, красавчик, пошли веселиться! Смотри задаром, – с этими словами она рванула корсаж,
выставляя наружу большие желтые груди.
Солдат сплюнул ругательство, ухватил заступницу за распущенные космы, отбросил нагайку и всей
пятерней заехал ей по щеке. Януш смотрел, бледнея.
Женщину… По лицу. Женщину!
Доски в заборе, оказывается, едва держались. А штакетина рубит не хуже меча. Когда просветлело в
глазах, оказалось, что Губерт лежит в той же луже и даже орать не может. Девки, вцепившись в плащ, тащат
ветхую ткань в разные стороны и верещат, как дурные. А он, Януш, держит в руках незнакомый легкий
кинжал и уже нацелился было… Благо!!!
Избавить город от этой вонючей туши – благо? Освободить девок от скота и насильника благо?
Оставить жизнь, дабы человек мог раскаяться и начать новую книгу судьбы – ведь бывает же? – благо?!
От размышлений его избавил грузный согласный топот. Патруль! Януш отбросил кинжал, рванул
плащ – ткань затрещала и лопнула – и ужом юркнул в присмотренный дворик. Ушел!!!
Дорога по мокрой черепице была сегодня сложнее, чем представлялось. От напряжения дрожали
ноги, и дважды Януш едва не сорвался на мостовую. Зато ночь – чуть не первая за сентябрь – выдалась
ясной. В подступающих сумерках прорезались молочные звезды. Крыши блестели, как лаковые, колокола на
Закатной башне отсверкивали серебром. Люди внизу походили на суетливый рой пестрых бабочек... А вот и
лестница к дому!
В мансарде стоял фантастический беспорядок. Шелуха от орехов, трубочный пепел, ломаные перья,
бумаги, посуда, рубашки и башмаки. Было все, кроме еды. Ни в кухонном шкафчике, ни на полках – ни
крошки хлеба, ни единой картофелины. Пришлось спускаться к хозяйке на два этажа вниз. Рыхлая злая
старуха, она почему-то благоволила к Янушу и за мелкую мзду подкармливала его и даже стирала белье.
Через час, сытый и обихоженный, Януш уже сидел у себя в продавленном кресле и попыхивал старой
трубочкой. День прошел не то чтобы очень сладко, но случалось и куда хуже. И все еще удавалось
держаться. А рядом… Руки сами собой потянулись к знакомому фолианту:
В пяти годах ходьбы отсюда, в Черных горах, есть огромная пещера. И в пещере этой лежит книга,
исписанная до половины. К ней никто не прикасается, но страница за страницей прибавляется к
написанным прежде, прибавляется каждый день. Кто пишет? Мир! Горы, травы, камни, деревья, реки
видят, что делают люди. Им известны все преступления преступников, все несчастья страдающих
напрасно. От ветки к ветке, от капли к капле, от облака к облаку доходят до пещеры в Черных горах
человеческие жалобы, и книга растет. Если бы на свете не было этой книги, то деревья засохли бы от
тоски, а вода стала бы горькой. Для кого пишется эта книга?
Для меня.
Пока есть на свете слабые и обиженные, пока люди бывают друг с другом зверее хищников, в мир
является Рыцарь. Защитник, спаситель, преданный паладин Дамы Надежды. Он читает скорбную книгу, а
потом выезжает на белом коне биться с драконами, населяющими сердца. Если же Рыцарь не обнажает меч,
в мире не остается света.
А там где нет Добра, нет и Зла. Я не могу открыть двери Дракону. Я не сделаю первый шаг!
Сказка про феечку
Устраивайтесь поудобней, любезные мои читатели, запасайтесь попкорном и кока-колой. Я расскажу
вам сказку… бзз… расскажу вам сказку… бзз… сказку…
Далеко-далеко, за семью лесами, за семью морями, за тихой речкой, за синим долом, в хрустальном
домике на одуванчиковой поляне жила-была феечка. Как и все феечки по соседству, была она златокудрой и
синеглазой, беззаботной, смешливой и взбалмошной. Как и все феечки, умела творить чудеса – добрые и
полезные по хозяйству. Одевалась она в паутинный шелк, кушала таинственный плод маракуйя, воздушные
бисквиты и птичье молоко, умывалась исключительно свежей росой. По утрам нашу феечку будили
чудесными серенадами два прекрасных принца по очереди, по вечерам – убаюкивал ветер (в теплые ночи
феечка очень любила спать в гамачке под яблоней). А дни кончались до невозможности быстро – знаете,
сколько дел приходится переделать порядочной юной феечке? Надо успеть на все танцы в округе, почесать
язычок со всеми соседками, осчастливить хотя бы взглядом всех принцев в пределах видимости, пожелать
доброго вечера всем деревьям, придумать чудо, переписать рецепт варенья из розовых лепестков… А еще
хочется погулять под луной на крыше, окунуться в любимое озеро, набрать ромашек, сшить себе новое
платьице, улететь на сто миль и вернуться обратно – пусть решат, что меня похитили и поищут. Видите
сами – наша феечка исключительно занятая особа.
И вот, однажды, апрельским днем (а в стране феечек бывают только апрель и август), феечка
проснулась в своей уютной постельке, умылась и отправилась завтракать. Но, поскольку всю эту неделю она
