красоту и мыслить. Какой же я идиот… с этой мыслью Аврелиан уснул.

Неизбежного похмелья удалось избежать – с утра трибун проснулся, ощущая себя тридцатилетним.

Сорвал со стены гладиус, вылез в окно и голым заскакал по росистому саду, рубя наотмашь прохладный

воздух. Рабыни-садовницы с визгом разбегались, перепуганный управляющий сунулся спросить не нужно

ли чего господину и был послан к воронам. Молодой германец, с которым трибун обычно звенел мечами,

оказался повержен трижды и запросил пощады. Только звон бронзового колокола, возвещающий о трапезе,

заставил Аврелиана вернуться в дом и покорно отдаться в руки брадобрея и одевальщицы.

Завтрак прошёл на удивление сухо. Отец и сын приглядывались друг к другу, обменивались

незначительными вопросами. Первый порыв прошёл, появилась неловкость, каковая всегда случается при

разговоре двух практически незнакомых людей, разделённых и возрастом и воспитанием. Обычно ехидный

Напайос ел молча и почти не пил, казалось сатира что-то тревожит. После трапезы Аврелиан собрал на

заднем дворе всю фамилию – от управляющего до девчонок-посудомоек – и пообещал, что засечёт до

полусмерти, а потом продаст на рынке в Эборакуме любого, кто обмолвится мальчику, какой шлюхой была

его мать. Поглядев на испуганные лица рабов, трибун удостоверился, что они будут молчать, и

распорядился ещё раз насчёт вечернего празднества. Мальчишки-посланцы – кто пешком, кто на шустрых

пони – отправились по фермам и в посёлок ветеранов, а к сторожевой башне на границе владения

управляющий самолично запустил почтового голубя.

Завершив утренние дела, трибун предложил сыну прогулку по его будущему поместью. Невзирая на

некоторое запустение последних лет, ещё оставалось, чем похвалиться – в глухой провинции у моря можно

жить почти так же роскошно, как в столице Империи. Аврелиан гордился бассейном с подогретой водой,

розовыми кустами, капустными грядками, аллеей статуй римской работы. Бронзовая, чернёная фигура

засыпающего сатира очень напоминала Напайоса. Трибун показал сыну очаровательную мраморную

беседку, где любила сиживать Туллия, но говорить о матери они не стали.

Молодой Аврелий не замедлил оглядеть внешние стены виллы и порадоваться, что укрепления

содержатся с должной тщательностью. Он тоже слышал об ордах саксов и рассказал отцу о погроме в Аква

Сулис. По счастью, насытившись добычей, варвары сели на корабли и убрались на континент, но до зимы

могут приплыть и новые. Аврелиан согласился, что да, опасность ходит под боком, с тех пор, как из

Британии вывели легионы, в стране с каждым годом всё неспокойней. У префекта провинции нет ни власти,

ни войск, ни денег, каждый округ обходится своими силами, те, кто посильней – начинают грабить соседей,

будто не римляне вовсе. Сын на это вздохнул: птичий клин, волчья стая и человечье стадо без вожака

непременно собьются с пути, рассеются и погибнут. У Восточного Рима есть император – и государство

растёт и ширится. У Западного – скипетр власти принял капризный ублюдок и варвары едва не обрушили

стены Вечного города. Как говорил великий Цезарь: лучше быть первым в деревне… Аврелиан улыбнулся и

ничего не сказал. Сын оказался не только умён и отважен, но и честолюбив.

Девчонка-рабыня прервала увлекательный разговор. На виллу пожаловали пограничные легионеры.

Удивительно, что так быстро – Аврелиану казалось, что голубь ещё должен лететь над лесом. Или за

беседой они забыли о времени?

Причина оказалась в другом. Одноглазый Валерий и Лупин по прозванию Люпус Эст ввечеру взяли

пленника. Сакса. Скорее всего – шпиона. Татуированный белокурый гигант был ранен, но держался стойко

и глядел на трибуна с такой бешеной злобой, что трибун засомневался в осмысленности допроса. Он

хорошо знал людей – такие почти не ломаются. Экзекутор на вилле, конечно, был, но в обязанности его

входила исключительно порка нерадивых рабов. Но попытка не пытка… Аврелиан велел вести пленника в

подвал, и туда же позвать Верцингеторикса – своему знанию варварского наречия он не очень-то доверял.

Попался сакс просто – они с приятелем вышли к границам имения, завидели пост и под шумок

решили башню поджечь. По счастью, следуя обычаю римлян, старики держали внизу гусей и птицы

заголосили, почуяв чужих. Одного сакса парни пробили дротиками, второй попал в сеть, потому и

доставлен был почти что неповреждённым. Оставалось понять – а зачем это саксы вышли в лес погуляти?

Как и ожидалось, пленник молчал. Ни обещание сохранить жизнь, ни угроза кнута, ни даже

раскалённый нож не пробудили его разговорчивость. Неопытный в таких делах Аврелий тайком кривился,

его мутило. Трибун тоже не любил пыток. Пожалуй, самым логичным было бы усилить охрану башни, а

упрямца сковать и загнать в эргастерий, чтобы осенью продать на первом же торгу. Но в допрос вмешался

хмурый Напайос. Он проверил верёвки, стягивающие могучее тело пленника, потрогал бицепсы… и

погладил сакса по плечу – раз, другой. Чуткие смуглые пальцы побежали по шее, коснулись кудрявой

золотой бороды, опустились к груди… Сатир расплылся в улыбке, медленно облизнул губы большим

языком, всмотрелся в синие глаза сакса, ухмыльнулся ещё шире. Ладони продолжали свою работу. Мускулы

сакса вздулись, лицо покраснело, взгляд замутился – это было так отвратительно, что Аврелий Младший

отвернулся к стене. А Напайос всё ухмылялся. Он снова огладил плечи пленника, прошёлся пальцами вдоль

спины – тело мужчины выгнулось от противоестественного удовольствия, слёзы потекли из-под стиснутых

век. Сатир хрипло расхохотался:

– Он будет говорить. Правда, милый?

Сакс хрипло пробормотал что-то. Верцингеторикс перевёл:

– Если опустить брань – говорит, что да, будет. Только пусть от него уберут этого демона.

Спустя час трибун уже раздавал команды. До визита отряда Вульфингов оставалось не более двух

суток. У врага было четыре стяга бойцов, с копьями, луками и железными мечами. У него – едва наберётся

четыре десятка нормально вооружённых, с доспехами и щитами – неполная центурия. Если вооружить

рабов и пастухов – ещё полсотни. Помощи просить неоткуда. А гонцов мы послали вовремя – к вечеру все

соседи соберутся на праздник. Женщин, стариков и стада отправим в пещеры, в меловые копи за дальними

холмами. Туда же тех рабов, что не могут или не пожелают сражаться, трусам не место в строю. Аврелий…

Да, сынок, ты возглавишь отряд ветеранов из прибрежных домов и проследишь, чтобы все уцелели. На тебе

будут дети и женщины. Если виллу сожгут – выведешь их в Эборакум. Приказы не обсуждать!!! Вперёд.

Перепуганный управляющий наотрез отказался покидать виллу и занялся привычным делом –

подсчётом и выдачей вина и еды. Валерий на самом быстром коне отправился снимать дозор с башни и

вывозить оружие. Люпус Эст и десяток самых сильных рабов разобрали на досточки якобы заброшенные

теплицы. В них таился самый большой секрет Аврелиана Амброзия, сюрприз для нежданных гостей – две

катапульты и шесть штук «скорпионов» пробивающих дротиками деревянную стену. Оставалось молиться,

что этот сюрприз сработает. Взъерошенный, злой Напайос вильнул хвостом и пропал куда-то. Трибун не

стал упрекать сатира в трусости – боец из козла был, как из навоза гладиус.

К закату вся фамилия и все соседи, кто был в состоянии держать оружие, собрались на вилле.

Аврелиан встречал гостей у ворот и рассказывал, какой праздник их ждёт, чтобы жёны и дети, не

задерживаясь, двигались дальше. Кое-кто поспешил назад на фермы, надеясь успеть выпустить скот и рабов,

остальные включились в оборону имения. Наспех скованными бронзовыми полосами укрепили ворота,

сразу за ними спешно вырыли большую яму – на случай, если противник ворвётся внутрь. Катапульты надо