В этом доме на пересечении 10-й авеню и 13-й стрит находилось не менее пятнадцати организаций. Дом принадлежал кому-то из членов адвокатской семьи Лоуренсов, и он, не найдя ему лучшего применения, сдал в аренду мелким и средним бизнесменам. Доход ему поступал немалый, меньше, конечно, если бы такой дом стоял на Уолл-стрит, но, по сравнению с тем же Бронксом, арендаторы платили просто сумасшедшие деньги. Дом был отдан в аренду с правом реконструкций, не требующих утверждений в архитектурном комитете. Это здание было возведено перед самой Великой депрессией, когда экономика еще цвела и обещала многого. Потом, когда грянул кризис, Лоуренсы еще кое-как держались на плаву и дом не продавали. И сейчас это здание являлось наглядным примером того, как вдумчивая политика приносит плоды.
На первых двадцати этажах располагались фирмы по торговле недвижимостью, общественный комитет по вопросам нравственности, подрядные строительные организации, профсоюз докеров, издательство «Новый Амстердам» и еще с десяток организаций, ничем друг с другом не связанных…
Пятнадцать последних этажей занимала та самая контора, куда уже поднимался на лифте старой конструкции Мартенсон. Лифт давно хотели заменить на скоростной, имеющий эпатажный дизайн, но именно Малкольм восстал, заявив, что эта сетчатая кабина и монотонный гул тросов напоминают ему босоногое детство, когда он нищим мальчишкой считал за удачу прокатиться в лифте. Мартынов знал, что босс его беззастенчиво лжет. У Малкольма никогда не было босоногого детства. Его предки Мак-Кольмы, перебравшиеся через океан и обустроившиеся в Новом Амстердаме, родом были из Ирландии. Их погнала в столь далекий путь не нужда, а уголовное преследование правительства. Намышковав на родине немалые средства и превратив их в золото и камни, предки «босоногого» Малкольма перевезли их в только что появившееся поселение и с успехом вложили в дело в виде инвестиций. В дальнейшем род президента «Хэммет Старс» не бедствовал, а процветал. В конце XIX столетия самый предприимчивый из Мак-Кольмов сменил фамилию на более благозвучную Малкольм, и нынешний представитель династии с рождения не знал ни голода, ни холода, ни босоногого детства.
Выходя из лифта в просторный холл тридцать третьего этажа, где располагался кабинет Стива Малкольма и где сидела за огромным, как озеро, дубовым столом его секретарша «на доверии» Сондра, Мартынов осмотрелся и быстро оценил обстановку.
Вместо Сондры в кресле ласкала ногти другая, не менее соблазнительная красотка. Значит, Сондры на работе нынче нет. Из охраны Мартынова встретили у лифта двое в форме, в лицо он знал только одного. За те два месяца, что его не было в Нью-Йорке, изменилось многое. Малкольм не любил менять штат без видимых причин, и это тоже подразумевало кое-какие перемены. Андрей готов был поклясться в том, что Малкольм отсутствует, по ряду признаков. Во-первых, двери на этаже были закрыты, чего никогда не наблюдалось, когда босс находился в офисе. Во-вторых, была заперта и его дверь. Малкольм приветствовал американские традиции демократичных отношений между боссом и подчиненными, при которых вторые могут называть первого на «ты» и закидывать ноги на его стол, Мартынов же презирал это и считал лживыми ценностями. Идея открытых дверей в рабочее время, когда подчиненный и начальник могут прийти друг к другу и что-то сказать без препятствий, Андрея забавляла. Он всегда с иронией наблюдал за тем, как вся эта компания, стараясь походить на настоящее американское общество, играет в игру «Мы – самые лучшие в мире». Сначала Андрей полагал, что это, на самом деле, игра. Есть и в России такие коммерческие структуры, где шефом устанавливаются правила, и эти правила неукоснительно соблюдаются средним и низшим звеном. Например, утренние сборы, при которых все поют гимны в честь процветания компании и хлопают друг друга по плечам. Но потом он сообразил, что ошибался. Американцы не играют. Это их ритм жизни, их правила. Которые они считают за образец.
Но сегодня эти правила были нарушены, и Мартенсон понимал, почему.
Малкольма нет. Нет и Флеммера, зятя его блядовитого. Нет никого, кто мог бы повести с ним разговор, при котором обе стороны будут понимать, о чем говорят. Сейчас в офисе находятся люди либо незнакомые ему, либо известные. Но не способные по существу сказать ни слова. Как, например, этот охранник Кеннет, который улыбается ему и делает это искренне. Он даже не знает, что Мартенсону сейчас нельзя не только улыбаться, но и смотреть в его сторону опасно.
– Привет, Эндрю, как дела?
Вот еще одно правило американской игры, которое Андрея сначала забавляло, а потом стало раздражать. Кеннет, придурок ты искренний и добрый, разве Мартынов скажет, как у него дела? Дела, прямо можно сказать, херовые, но зачем тебе об этом знать? Зачем Мартынову об этом рассказывать? Американцу на этот вопрос нужно отвечать сразу и с ослепительной улыбкой:
– Exellent!
Кеннет согласно кивнул и кивнул напарнику. Который вот только сейчас сообразил, что прибыл свой.
Следуя по мраморному полу холла к озеру, в котором тонула секретарша, Мартынов гонял во рту спичку – настоящую, русскую, деревянную! – и размышлял, как правильно задать вопрос. Клон Сондры был, по-видимому, настолько же туп, насколько изощрен в сексе. Иная на берегу этого озера не могла оказаться априори. Малкольм набирал сотрудников, четко формулируя их обязательства и уровень IQ применительно к каждой должности. Охрана: спортсмены, без царя в голове и вредных привычек. Секретари: без царя в голове, склонность к проституции, знание ПК, хроническое тупоумие, масса вредных привычек.
– Здравствуй. – Мартынов посмотрел на место, где должен был крепиться к одежде бейдж, и не увидел его. Бейдж был прикреплен к абажуру настольной лампы, черт побери… Сандра. Так звать новую секретаршу…
Для Мартынова открылся еще один принцип подбора секретарей в офис «Хэммет Старс».
Несмотря на то что ругательство было произнесено на русском, секретарше это не понравилось. Она оторвалась от процесса заточки ногтей пилкой и посмотрела на посетителя так, как смотрят путаны 10-й авеню на вернувшихся из Персидского залива матросов 9-го флота США, требующих минета бесплатно и прямо посреди улицы.
– Мистера Малкольма нет, – сказала она, опустив презрительный взгляд.
– А я разве говорил, что прибыл к Стиву? – усмехнулся Мартынов.
Через пару секунд Сандра, почти Сондра, соизволила оторвать взгляд от кутикулы на указательном пальце. Мартынов не удивился бы, если бы узнал, что сейчас перед ним именно Сондра, но уже после второй пластической операции, сделанной по капризу Малкольма, изменившей форму носа, цвет глаз и размер подбородка. Первой операцией, на которую Сондра пошла без колебаний, было введение имплантов в грудь и увеличение размера губ. Барби гигантских размеров. Оглянувшись, Андрей увидел лицо улыбающегося Кеннета. У всех американцев вдоль носа складки – это от постоянных улыбок по любому случаю.
– Крошка, – улыбаясь той же улыбкой имбецила, Мартынов постучал пальцами по другому берегу озера, – сейчас ты оторвешь свою восхитительную задницу от кресла и проводишь меня в мой кабинет.
В глазах секретарши появилась тревога, но реле соображения включено еще не было.
Обойдя стол, Мартынов выкатил уже не на шутку испуганную Сандру из-за стола, упер в сиденье ее кресла ногу и с силой толкнул вдоль бесконечного коридора. Сандра взвизгнула. Каждый раз, когда ее вращающееся кресло оборачивалось в сторону Кеннета и его напарника, ее безумные глаза спрашивали: «Быть может, вы мне объясните?..» Но кресло стремительно укатывалось все дальше и дальше…
Напарник Кеннета понимающе кивнул, когда Кеннет остановил его за рукав и с бледным лицом что-то зашептал на ухо. Наверное, он говорил: «Я могу рассказать тебе случай, когда этот сумасшедший русский избил троих охранников на входе, отказавшихся его узнать».
Сандру пришлось подталкивать еще два раза: кабинет Эндрю Мартенсона, советника мистера Малкольма по вопросам внешних связей, находился в конце коридора. Пребывающая в состоянии делирия красотка даже не пыталась встать с кресла, она была шокирована новым для нее обращением и сидела, вцепившись маникюром в сиденье.
