Сюда же прибыл со своей «кассой» из Венгрии штандартенфюрер СС Адольф Эйхман. Он только что забрал из Линца перед самым приходом противника семью и поэтому появился в Бад-Аусзее вместе с женой Верой и детьми.

Перепуганная всем происходящим, Вера сразу же спросила Скорцени о Ким. Но Отто вынужден был разочаровать ее, сообщив, что Ким, как и Ирма, все еще оставалась в Берлине.

— Как это? — ужаснулась Вера. — Там сейчас, наверное, кромешный ад. Там страшно опасно… — она всплеснула руками.

— В ближайшее время мы заберем их, — пообещал Науйокс, — не оставим же мы большевикам своих жен. Они у нас красивые…

— Но как ты теперь попадешь туда? — усомнился Эйхман. — Боюсь, это будет уже невозможно. Еще немного, и кольцо вокруг Берлина сомкнётся…

— Прорвемся… — твердо сказал Науйокс. Эйхман сокрушенно пожал плечами:

— Не уверен. Что ж ты сразу не взял хотя бы Ирму?

— Не успел, — сердито ответил Алик. — Добра всякого слишком много накопили наши шефы, сам знаешь. Бегаем тут ради будущего Германии, о себе подумать некогда, как всегда. А Ким, — да что тут говорить! — она пока последнего солдата не перевяжет, ее оттуда не вытащишь. И Ирма к ней прицепилась… С одной стороны, это хорошо, но с другой… Я ей давно сказал, что надо уезжать. Так у нее, видите ли, на двенадцатом году существования рейха проснулось чувство долга перед народом. Раньше и пфеннига не подавала на зимнюю помощь вермахту, говорила, что все равно генералитет истратит средства на собственные нужды, а теперь — сестра милосердия…

— Ну что ты злишься? — попробовала успокоить его Вера. — Устал?

— Сердце у меня не на месте, вот что, — отрезал Науйокс. — Бомбежки, обстрелы… Могла бы уже давно жить в Швейцарии. Нет, «только с тобой или с Ким!» А Ким уже вторую войну воюет, все фронты объездила, она — хирург, в конце концов, у нее нервы — не то, что у моей.

— Мне надо ехать в Вену, — прервал его Скорцени, прочитав только что полученное сообщение из Берлина. — Приказ, — он показал шифровку Науйоксу. — Закончите тут все сами. Если понадоблюсь, найдешь меня через фон Шираха, гауляйтора Вены. Он будет знать.

— А как же Берлин, Ким? — с неприятным удивлением спросил Алик.

— Как видишь, это после, — ответил Скорцени сухо, но, заметив осуждающий взгляд Науйокса, пояснил: — У меня в Вене мать и брат. Их бросить я тоже не могу. Пойми. Впрочем, — он задумался на мгновение, — бои могут затянуться. И неизвестно, чем все кончится… Обещай мне, — он сжал руку Алика, глядя ему в лицо, — если я опоздаю или со мной что-то случится, ты не оставишь Ким, — он пристально смотрел в глаза друга. — Поклянись.

— Клянусь, — спокойно ответил Алик, — да тут можно и не клясться. Как я ее оставлю…

— Как только закончишь здесь, сразу поезжай, — деловито распорядился Скорцени и позвал адъютанта: — Раух!

— Слушаю, герр штандартенфюрер! — по выработавшейся годами привычке Раух щелкнул каблуками, демонстрируя завидную выправку.

— Мы едем в Вену, — объявил ему Скорцени. — Подготовьте все.

— Слушаюсь!

Командование вермахта склонялось к тому, чтобы принять ультиматум советского командования и позволить русским без боя войти в альпийскую столицу рейха — во избежание разрушений исторической части города.

Однако неожиданный приезд Скорцени резко изменил ситуацию. Штандартенфюрер СС, наделенный полномочиями главнокомандующего, вовсе не собирался сдавать без боя врагу город, где родился и вырос. Он отверг предложения русских генералов и приказал готовиться к отражению штурма.

В частях вермахта царил беспорядок — наблюдались явные признаки разложения, особенно на участках, где шли сильные бои. Предчувствуя близкую развязку, высшие офицеры, да и офицеры помладше, следуя примеру вышестоящих, старались как можно больше награбить и увезти с собой, понуждая солдат жертвовать жизнью, дабы прикрыть их грабеж.

Предназначенный для эвакуации раненых транспорт использовался совсем не по назначению. Раненых оставляли без помощи и поддержки в госпиталях, а иногда и просто на улице, а на машины и в транспортные самолеты грузили мебельные гарнитуры, богемские сервизы, ковры…

Прибыв в Вену, Скорцени решительно положил конец мародерству, публично казнив, невзирая на чины, лиц, захваченных на месте преступления. Пострадали также и те, кто распространял среди солдат пораженческие настроения. Уставшие, измотанные боями части заменили свежие подразделения эсэсовцев.

Несмотря на все предпринятые меры, Скорцени, конечно, с горечью понимал, что переломить ход событий он уже не в состоянии. Силы гарнизона — малочисленны, количество боеприпасов и продовольствия ограниченно — их хватит всего на несколько дней. Резервов — никаких. С такими ресурсами противостоять мощи двух воодушевленных победами в Венгрии фронтов — перспектива удручающе безнадежная.

Но Вена никогда не сдавалась без боя, какой бы враг ни осаждал ее. Эхо знал с юных лет каждый венец. Когда-то она до последнего жителя, будь он стариком, женщиной или ребенком, противостояла турецким ордам. Вену можно захватить, сломать, но покорить и унизить сдачей — никогда.

Скорцени навестил гауляйтора в его резиденции. Голубоглазый протектор, бывший шеф гитлерюгенда фон Ширах, находился на «боевом» посту — в своем кабинете. Полный энтузиазма, он писал воззвание к армии, призывая ее сражаться насмерть. Фон Ширах был уверен, что Вена выстоит, как выстояла и в предыдущие века. Но Скорцени, трезво оценив ситуацию, отнюдь не разделял оптимизма этого нового принца Савойского.

Воспользовавшись временным затишьем — русские, получив ответ, готовились к штурму, — Скорцени прямо от фон Шираха поехал в район Деблинг, чтобы забрать мать и брата и перевезти их в безопасное место.

Вот промелькнули за окном машины затемненные окна гостиницы «Империал» на Каргнер Ринг, рядом с площадью Шварценберга. В 1943 году он останавливался здесь с Муссолини по пути из Рима в Берлин.

Вот и сам герой наполеоновских войн, укутанный от бомбежек мешками с песком. Машина мчит по возвышенности, все выше и выше — на холм. Уже замелькали знакомые с детства дома…

Старый Деблинг — привилегированный квартал Вены, место, где всегда жили самые богатые и известные граждане столицы: коммерсанты, банкиры, политики… Теперь Деблинг превратился в изрытый окопами и траншеями передовой рубеж обороны немецких войск. Многие здания разрушены, в садах и парках расположились пехотные и артиллерийские подразделения. Всюду снуют солдаты, слышатся команды офицеров, кто-то срочно требует связь. Гражданских почти не видно. Какая-то женщина, закутанная в платок, вынесла еду своим военным «постояльцам»…

«Вот так и мама, наверное, — с болью подумалось Скорцени. — Варит кофе-суррогат по-турецки тем, кто занял под траншеи ее любимый розовый сад…» Он упрекал себя за то, что поздно сумел вырваться к ней. Но ничего, она все-таки не одна, с ней брат. Он должен позаботиться о ней…

Что это? По приказу штандартенфюрера шофер резко затормозил. Скорцени выскочил из автомобиля: где дом? Где старый отцовский дом? Не может быть… Вместо дома перед ним расстилался огромный котлован, заполненный водой — в нем плавал какой-то скарб. Старинные ели и каштаны вокруг покорежены, некоторые словно срезаны ножом под самое основание… Конечно… Так и есть. Бомба… Бомба попала в дом…

Ошеломленный и растерянный, он стоял перед широкой ямой, поглотившей его детство, его прошлое, его мечты. Но мама? Где же мама? Удалось ли ей спастись?! Увы…

Соседка, пожилая баронесса, дружившая с их семьей долгие годы, едва сдерживая слезы, сообщила ему, что за несколько недель до его приезда во время бомбардировки города авиацией его мать и брат не успели уйти в бомбоубежище. Они остались в доме, в который попала бомба. Там они и погибли. Их похоронили на Деблингском кладбище, в фамильном склепе. Но теперь туда не попасть — там уже русские. Мать все время хотела ему написать, но только не знала куда, он забыл сообщить ей новый берлинский адрес… Забыл сообщить адрес.