Намокшая блузка прилипла к телу, плотно облегая плечи и рано сформировавшуюся грудь. Закинув руки за голову, Маренн трясла мокрыми волосами и не замечала, как потемневшими от нахлынувших чувств глазами он смотрел на ее обнаженные руки, тонкую талию и вздымающиеся от смеха плечи.

Когда он обнял ее, она замолчала. Его поцелуй обжег ее губы, его сильное, молодое тело впервые оказалось так близко, что она чувствовала каждое движение его напряженных мускулов. Он целовал ее шею, плечи, горячей рукой раздавил приколотую к блузке на груди гроздь черного винограда.

Потоки черно-красного сока, мешаясь с брызгами дождевой воды, текли по ее телу; вместе с поцелуями он пил этот сок с ее обнаженной груди. Солнечные зайчики прыгали по стволу, глянцево-зеленые листья дуба шелестели на теплом ветру, лошади жевали мокрую траву, стрекотали кузнечики, пьяняще пахла вербена…

Когда он расстегнул ее длинную юбку с разрезами по бокам для верховой езды и его руки заскользили по ягодицам, Маренн очнулась от оцепенения. Резким движением она оттолкнула Этьена от себя, застегнула юбку и испачканную виноградным соком блузку, поднялась, отвязала коня и, вставив ногу в стремя, молча села в седло. Он не окликнул ее. Она не оглянулась. И, дав коню шпоры, поскакала в дождь. Над лесом поднималась радуга. В тот день им обоим стало ясно, что детство кончилось. Вечером Маренн уехала в Париж.

Наступал июнь 1914 года. Выстрелом в Сараево началась Первая мировая война. Как когда-то в своих детских мечтах, Этьен Маду стал героем Франции. Командир эскадрильи французских истребителей на Сомме и Марне, в Пикардии и Фландрии, в знаменитой битве на реке Маас под Верденом, крылом к крылу с Гейнемером и Бишопом, он сражался против германских люфтваффе и в бою с эскадрильей «Рихтгофен», которой командовал капитан авиации Герман Геринг, сбил свой семидесятый самолет.

На глазах всей французской армии, перед строем почетного караула, она целовала его, возмужавшего и легендарного, под шевелящимся на ветру трехцветным полотнищем, когда за семьдесят сбитых самолетов генерал Фош вручал Этьену прославленный орден Почетного легиона. Для него оркестр играл «Марсельезу», а летящие шелковые полосы над головой символизировали саму Францию, которую он защищал: красный — ее мужество и гордость, белый — чистоту помыслов и постоянство, синий — правду и честь.

Он был сбит в последних боях на реке Эна. Его самолет, загоревшись, упал на землю. Этьен чудом остался жив, но, выйдя из госпиталя, был обречен на медленное умирание.

Они снова встретились летом в Провансе, как встречались многие годы своего детства. Но опаленные, изломанные войной, они уже не походили на беззаботных детей, некогда веселивших выдумками всю округу.

Похоронив Генри, расставшись навсегда с отцом, прощаясь с Францией, с ребенком на руках, она в последний раз приехала на Лазурный берег, чтобы еще раз увидеть и запомнить любимые пейзажи детства, вдохнуть пленительный запах трав, поцеловать эту землю, эти цветы, наслушаться цикад и… уехать. Уехать навсегда.

Уехать из замка, который больше ей не принадлежал, уехать из страны, которая больше не была ей Родиной, уехать, потому что от всего этого она добровольно отказалась сама.

Теперь у нее не было богатства, не было мужа, не было отца, но был маленький сын и еще было великое имя, прославленное в веках Бонапартом и тем, кого она еще недавно называла отцом, генералом армии-победительницы, выигравшей мировую войну и вернувшей Франции ее величие.

От соседки Маду, старухи Гранж, Маренн узнала, что отец Этьена умер, когда сын был на фронте, что его невеста, дочка местного винодела, с которой Этьен обручился во время своего последнего приезда в отпуск, узнав о его ранении, отказалась от него, что один из сослуживцев Этьена недавно прислал письмо, где просил кого-нибудь из родственников встретить знаменитого летчика на вокзале, так как Этьен слеп и едва передвигается при помощи костылей. Но у Этьена больше не было родственников.

Оставив сына под присмотром Гранж, Маренн отправилась в дом винодела, чтобы попытаться убедить Матильду изменить решение. Она шла по деревне в солдатской гимнастерке, защитного цвета юбке и военных сапогах, с нашивкой Красного Креста на рукаве и высшей солдатской наградой Франции «Medaille Militair» на груди. На нее смотрели из окон, выходили на улицу, восхищались, удивлялись, сочувствовали. Все знали, кто был ее отец, знали, что она была на фронте, что муж ее погиб, что она вернулась с ребенком, что ранняя седина в волосах и застывшая бледность лица свидетельствуют о нелегких испытаниях, которые ей довелось вынести.

Матильда встретила ее враждебно. На все доводы Маренн дочь винодела сказала: «Нет!»

— Когда-то он был самым красивым парнем в округе, и все девчонки завидовали мне. Он был героем Франции. Но теперь война закончилась, и кому он нужен, инвалид! Он даже работать не может!

— Но он любит тебя! — Маренн в отчаянии бросила ей последний аргумент.

— Любит? — Матильда, подбоченясь, со злостью посмотрела на нее. — Любит! Ты что, смеешься надо мной, принцесса? Он всегда любил только тебя. Это все знали. А на мне он решил жениться, когда узнал, что у тебя другой. Мы и не встречались-то с ним ни разу. Просто он пришел к отцу и попросил моей руки. Но пока он был героем и все газеты твердили о нем, все это можно было терпеть. А теперь зачем? Так что иди, встречай его сама, и нечего мозолить мне глаза!

На следующий день, взяв Штефана на руки, Маренн пошла на вокзал. Людей на вокзале было много — встречали возвращавшихся с фронта солдат. Матильды среди них не оказалось.

Поезд пришел около полудня. Прижимая ребенка к груди, Маренн с трудом протискивалась сквозь толпу встречающих, переходя от вагона к вагону, но нигде не видела Этьена.

Пройдя вдоль перрона от начала и до конца, она остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам. «Может быть, мы что-то спутали, Штефан?» — спросила она малыша, но Штефан молча таращил глазки и с любопытством смотрел вокруг. Нет, она не могла ничего спутать. Она внимательно прочитала письмо — сегодня в полдень. «А вдруг он не может выйти из вагона?» — промелькнула у Маренн тревожная мысль. Надо скорее идти обратно, пройти весь поезд…

Но, увы, — поздно. Поезд уже отходил от перрона. Толпа быстро рассеялась, и на платформе Маренн увидела одинокую фигуру офицера с погонами капитана авиации, опиравшегося одной рукой на костыль, а другой тщетно пытавшегося нащупать вещевой мешок, который лежал рядом с ним на земле. Маренн почувствовала, как острая боль пронзила ее сердце — Этьен, это был он.

Но нет — это не мог быть он! Она помнила его высоким, сильным, с широким разворотом плеч и покрытым бронзовым загаром торсом, синеглазым, с волнистыми черными волосами и никогда не меркнущей белозубой улыбкой… Жизнерадостным и молодым.

Теперь его черные волосы были обожжены и седы. Некогда яркие синие глаза померкли и, не различая ничего вокруг, застывше-безучастно смотрели на мир. Лицо обезображено ожогами и превратилось в один сплошной шрам. И только орден Почетного легиона на парадном мундире и целый ряд орденов и медалей меньшего достоинства да капитанские погоны на плечах сверкали на солнце, напоминая о том еще совсем недавнем дне, когда приказом Главнокомандующего Антанты этот двадцатилетний юноша был причислен к сонму героев и навсегда записан в историю Франции.

Маренн подошла к нему. Наклонилась, подняла вещевой мешок.

— Этьен, — позвала она негромко, — Все хорошо, Этьен. Мы уже почти дома.

Она видела, как напряглись скулы на его изрытом ожогами лице. Он протянул руку, повернул голову в сторону, откуда как ему казалось, доносился год ос.

— Кто здесь? — он не сказал, а проскрипел. Маренн вздрогнула, но, собравшись с духом, подошла еще ближе и взяла его обожженную руку в свою.

— Это я, Этьен, Мари. Ты помнишь меня?

— Мари? — он высвободил руку, дотронулся до ее плеча. — Мари? Да, Мари… Я чувствую этот запах, за пах ее волос… Я запомнил его. Где она? Где Мари? — он беспомощно поворачивал головой.