– Но у нас сохранились счета, вполне официальные счета, и банковские чеки о получении.
– Не сомневаюсь, – Скорцени пожал плечами. – Вполне возможно, что какой-то ученик де Криниса действительно работал у него в клинике и был хорошо знаком с вашим доктором. Они могли вместе осуществлять аферы. А профессор ничего и не знал об этом. Очень плохо, что вы не знаете фамилии этого ученика. Хотя теперь все равно – все поздно. Вам надо было не ломать гордыню, – он снова опустился в кресло, прикуривая сигарету. – А обратиться ко мне. К этому времени ваш доктор сидел бы в гестаповской тюрьме с уголовниками, а не распоряжался вашими деньгами себе на пользу. А Анна… – он вздохнул, – если она и вправду была больна, скорее всего, ее состояние улучшилось бы, а может быть… ее довели до такого состояния? – вскинув голову, он в упор посмотрел на Людера. – У вас не было такой мысли?
Дверь снова скрипнула. Потом все стихло.
– Как началась ее болезнь? – спросил Скорцени, шеей чувствуя взгляд из-за приоткрытой двери.
– Я говорил вам, что был на фронте. Здесь, в Гармиш-Партенкирхене, вместе с отцом находился Хуберт, – он взглянул за спину Скорцени. – Не надо там стоять, входи сюда, раз ты встал и чувствуешь себя лучше, – позвал брата.
Опять послышался скрип. Отто повернулся. В небольшой проем, – словно он боялся распахнуть дверь шире, протиснулся юноша лет двадцати в темных брюках, светлой рубашке и ярко-синей безрукавке с красными ромбами на груди. Он был худ, очень бледен. Светлые волосы зачесаны назад, под глазами – темные круги, то ли от пережитых в Берлине страхов, то ли от незавершенной еще болезни.
– Входи, входи, Хуберт, – подбодрил его старший брат. – Присоединяйся к нам. Ты говорил, что Анна встречалась в Берлине с фрау Ким. Ты сам это видел?
Молодой человек безмолвно кивнул.
– Ну, вот, расскажи об этом господину штандартенфюреру, – с усмешкой продолжил Людер, подходя к креслу и снова раскуривая потухшую трубку. – А то он не верит.
– Когда она встречалась с Ким? – Скорцени хмуро взглянул на молодого человека. Тот вздрогнул и как-то неуверенно сжал руки.
– Перед тем как уехать из Берлина, – ответил за брата Людер. – Помните тогда, в тридцать восьмом году. Как вы думаете, зачем ей было уезжать, ведь она так любила светскую жизнь, театры, танцы. Чтобы она делала тут, в Гармиш-Партенкирхене? Нянчилась с больным отцом? Сиделка, прямо скажем, из нее была никудышная.
– Я помню, что Анна встречалась с Ким, – ответил Скорцени невозмутимо. – Это было в ресторане «Дом летчиков». Анна тогда очень злилась. Но все происходило в моем присутствии, и могу утверждать наверняка, вряд ли эта встреча нанесла Анне какой-либо вред. Особенно в том, что касается здоровья.
– Да, она злилась, – кивнул Людер. – Вы правы, вы очень хорошо изучили ее характер. Ей не терпелось отомстить. Она вела себя вызывающе, порой смешно. Но надо отдать должное ее молодости, сестра не понимала, кому бросает вызов. Она просто пылала яростью. И вдруг приняла решение уехать из Берлина. Вас это не удивило.
Скорцени только молча пожал плечами, глядя на огонек сигареты.
– Здесь, в Гармиш-Партенкирхене, как говорит Хуберт, – Людер снова взглянул на брата, она сначала была настроена очень воинственно, все время спорила с отцом, строила планы. И вдруг … Стала задумчива, грустна. И чем дальше, тем больше. Сначала все мы объясняли это переживаниями из-за разрыва. Я заканчивал в то время училище и должен был ехать к первому месту назначения, в Польшу. Перед этим заглянул домой, навестить родных. И обнаружил, а это была как раз осень тридцать девятого года, начало войны, что Анна вообще не выходит из комнаты. Она добровольно заточила себя в четырех стенах и не допускает никого, кроме горничной. Днем спит. Ночью гуляет по парку и… воет. Я сам слышал это, господин штандартенфюрер, – голос Людера дрогнул. – Это страшно, поверьте. Страшно, когда касается чужого человека, не то, что родной, любимой сестры. Я вышел ночью к пруду, у которого она бродила. Это было жуткое зрелище. Когда увидел ее – испугался. Вы помните, она была красавицей. Но теперь бродила, точно во сне, с растрепанными волосами, неопрятная. Внешность ее сильно изменилась. Никто не знал, что с ней происходит. На следующее утро к нам приехал доктор Мартин, тогда он впервые заговорил о Шарите, называя имена врачей, которые могут помочь Анне. Среди них он упомянул и фрау Ким, – Людер сделал значительную паузу. Скорцени молчал. – Хуберт не даст мне соврать. Когда он назвал ее, вот здесь, в гостиной, где мы обсуждали положение Анны, в тех самых дверях, – он указал за спину Скорцени, – раздался страшный крик. Там стояла Анна. Прервав вопль, она опрометью бросилась в сад. Я последовал за ней. Сестра сидела на траве, обхватив голову руками. Она сказала мне, взгляд у нее был совершенно осмысленный и полный невысказанной глухой боли: «Только не она, скажи им, только не она»…
– Нет, я не понимаю, – Скорцени пристукнул ладонью по поручню кресла. – Вы что, хотите убедить меня, что от одной встречи с Ким Анна сошла с ума? В самом деле? Но это смешно.
– Вы забываете, что фрау Ким одна из лучших в Европе психотерапевтов, – невозмутимо ответил Людер. – Она может вылечить, но в такой же степени способна и вызвать болезнь.
– Я сказал вам уже, капитан, что все это сущий бред, – произнес Скорцени, резко поднимаясь. – То, что Анна не хотела лечиться у Ким, это я понять могу. Но что Ким намерено нанесла ей вред – исключено. Это просто невозможно.
– Но у фрау Ким для того были основания, – возразил Людер.
– Какие? – усмехнулся Скорцени. – Если вы имеете в виду меня, я уже имел честь сообщить вам, что я думаю на этот счет.
– Не только вы. Ее сын.
– Что? Сын? Штефан? – Скорцени снова насторожился. – И что же Штефан? Какое отношение он имел к Анне?
– Я говорил, отпуск, полученный мной, длился несколько суток, – продолжил фон Блюхер. – Нужно было уезжать на Восток. Зная, что мне уже не удастся попрощаться с Анной утром, так как она наверняка будет спать, я решил зайти к ней ночью. Она сидела на постели, бледная, худая, но спокойная. Почти такая же, какой я помнил ее прежде. Она попросила присесть рядом. Взяла за руку. Некоторое время молчала. Потом произнесла едва слышно: «Я попросила отца сделать так, чтобы служба этого англосаксонского ублюдка превратилась в ад. Она отомстила мне». Простите, я передаю ее слова. Конечно, она имела в виду сына фрау Ким, который был англичанином по отцу, – Блюхер взглянул на Скорцени, и тот кивнул, подтверждая. – Он как раз готовился поступить на службу в танковые войска. Конечно, такая просьба не делает Анне чести, но, насколько мне известно, отец очень любил Анну и предпринял кое-какие действия. Влияние фон Блюхеров в армейской среде велико…
– Если вам неизвестно, – жестко оборвал его Скорцени, – Штефан погиб в июле сорок третьего года. Возможно, ваш отец и старался как-то негативно повлиять на его судьбу, но в условиях военного времени, тем более на Восточном фронте, вы знаете, это не так просто. Если у Штефана и случались неприятности, то уж точно не по просьбе Анны. Он сам вполне заслуживал нагоняи, которые получал. Погиб он с честью, за что награжден «Железным крестом», и ему присвоено офицерское звание. Я не думаю, что Ким пошла бы на столь крайние меры, о которых вы говорите, чтобы избавить его от мелких армейских недоразумений. Для этого у парня хватало защитников в генеральских погонах.
– Я не знал, что он погиб, – капитан явно смутился.
– Она подсела к Анне в кафе, – послышался слабый, точно приглушенный голос второго фон Блюхера. – Эта женщина. Она подсела в кафе.
– Ким подсела к Анне в кафе? – в голосе Скорцени слышалось явное сомнение. – Когда? Для чего?
– Наверное, потому что Анна говорила фрау Ирме, что «щенок этой потаскушки заплатит за мамочку сполна». А фрау Ирма, конечно, все передала своей новой подруге.
– Это невероятно, – Скорцени пожал плечами в явном замешательстве. – Ни о каком вступлении Штефана в армию в тридцать восьмом году еще не могло быть речи, он еще должен был закончить школу. На его будущее даже не строилось никаких планов. Как Анна могла говорить тогда о том, что ваш отец способен повлиять на его карьеру, и уж тем более, даже если она так далеко заглядывала вперед, у Ким не было никаких оснований начинать волноваться столь рано. Нет, здесь явная нестыковка. Кто рассказал вам об этой встрече? – Скорцени резко повернулся к Людеру. – Сама Анна? Может, она что-то придумала?
