– Мне пора, – объявил он. – Мэтт, ты оставил грузовик в гараже?

Мэтт кивнул и сказал, что утром попросит кого-нибудь подвезти его в гараж. Патрик обернулся к Мередит. На протяжении всей веселой игры она чувствовала на себе его взгляд. Теперь же он улыбнулся – нерешительной, угрюмой улыбкой:

– Спокойной ночи, Мередит.

Мэтт тоже встал и спросил, не хочет ли она пойти на прогулку. Радуясь каждой отсрочке, которая могла бы помешать ей отправиться спать, вне себя от тревоги, Мередит кивнула:

– С удовольствием.

Ночной воздух был теплым и свежим, а луна проложила по двору широкую дорожку. Не успели они спуститься с крыльца, как сзади возникла Джули с перекинутым через плечо свитером и учебниками в руках:

– До завтра! Джоэль ждет меня в конце подъездной дорожки. Я еду к ней домой готовить уроки.

Мэтт, сдвинув брови, резко обернулся:

– В десять часов вечера?

Джули на миг остановилась, опершись на перила, и раздраженно улыбнулась.

– Мэтт! – охнула она, закатив глаза, возмущенная таким бесцеремонным вмешательством в ее дела.

Мэтт согласно кивнул:

– Передай Джоэль привет.

Джули поспешно сбежала по ступенькам и помчалась к концу дорожки на свет фар, а Мэтт, обернувшись к Мередит, спросил ее о том, что, очевидно, не давало ему покоя:

– Откуда ты знаешь о захвате собственности и нарушении границ?

Мередит, откинув голову, любовалась полной луной, висевшей в небе, словно огромный золотой диск.

– Отец много говорил со мной о бизнесе. Как-то у нас возникла проблема, связанная с нарушением границ зоны, когда мы построили филиал универмага в предместье города, и еще одна, с полосой отчуждения, когда подрядчик залил асфальтом автостоянку.

И поскольку он задал вопрос первым, Мередит, в свою очередь, спросила о том, что мучило ее вот уже много часов. Остановившись, она сорвала листок с низко висевшей ветки, безуспешно пытаясь не выказать осуждения.

– Джули сказала, что у тебя степень магистра по управлению предприятием. Почему ты позволил мне думать, что не поднялся выше простого плавильщика, который отправляется в Венесуэлу, чтобы попытать удачи на нефтяных полях?

– А что заставило тебя считать, что все плавильщики – обычные люди, а магистры – что-то особенное?

Мередит расслышала мягкий упрек в его словах и вся сжалась. Прислонившись к стволу дерева и чувствуя спиной шершавую кору, она сказала:

– Я похожа на сноба?

– А ты и есть сноб? – спросил он, сунув руки в карманы и внимательно изучая ее.

– Я… – Она поколебалась, пристально вглядываясь в смуглое лицо, испытывая странное искушение сказать ему то, что он так хотел услышать, но твердо отказываясь от соблазна: – Возможно.

Мередит не расслышала отвращения в собственном голосе, но Мэтт все понял, и обаяние его неожиданной ленивой улыбки заставило сильнее забиться ее сердце.

– Зато я сомневаюсь.

Эти три слова доставили ей огромную радость.

– Почему?

– Потому что снобы не заботятся о том, снобы они или нет. Чтобы ответить на твой вопрос, могу сказать: отчасти я скрыл это, потому что степень ничего не означает для меня, по крайней мере пока не могу ею воспользоваться. Сейчас у меня множество идей и планов, которые, однако, могут не сработать так, как было задумано.

Джули сказала, что многие считают Мэтта слишком замкнутым, и Мередит могла легко поверить этому. И все же по временам она чувствовала себя настолько настроенной на одну волну с ним, что, кажется, могла читать его мысли.

– Думаю, что ты позволил мне считать тебя простым литейщиком еще и потому, что хотел посмотреть, значит ли это что-нибудь для меня. Это… что-то вроде испытания, не так ли?

Мэтт невольно хмыкнул:

– Скорее всего. Кто знает, может, я никогда не поднимусь на другую ступень…

– Но теперь ты возвысился от сталелитейных заводов до нефтяных вышек, – пошутила она, смеясь глазами. – Наверное, потому что хотел получить работу пошикарнее.

Мэтт последним усилием воли противился искушению схватить ее в объятия и заглушить смех губами. Она еще так молода и избалована, а он уезжает в чужую страну, где элементарные удобства считаются роскошью. Внезапный сумасшедший порыв взять ее с собой продолжал терзать мозг – совершенный бред. С другой стороны, она такая храбрая, милая и беременна его ребенком. Его ребенком. Их ребенком. Возможно, идея не так уж безумна.

Откинув голову, он тоже посмотрел на луну, пытаясь не думать о навязчивой идее, но тут же обнаружил, что пытается найти самое разумное решение.

– Мередит, – сказал он, – большинству женатых пар требуется не один месяц, чтобы узнать друг друга до свадьбы, а у нас всего несколько дней и меньше недели после свадьбы, когда мне придется отправиться в Южную Америку. Как думаешь, сумеем мы втиснуть пять-шесть месяцев в два-три дня?

– Наверное, – протянула она, сбитая с толку неожиданной напряженностью в его голосе.

– Вот и хорошо, – пробормотал Мэтт, почему-то растерявшись и не зная, с чего начать теперь, когда она согласилась. – Что бы ты хотела узнать обо мне?

Проглотив непрошеный смущенный смех, Мередит оцепенело взглянула на Мэтта, гадая, ждет ли он вопросов о наследственности, которые она могла бы задать отцу своего будущего ребенка.

– То есть… – нерешительно начала она, – я должна узнать, не было ли в твоей семье сумасшедших и нет ли у тебя приводов в полицию?

Мэтт, в свою очередь, едва удержался от смеха и с притворной торжественностью объявил:

– На оба этих вопроса могу ответить отрицательно. Как насчет тебя?

Мередит серьезно покачала головой:

– Ни безумия, ни приводов.

И тут он заметил, как весело блестят ее глаза, и во второй раз за несколько минут испытал непреодолимое желание схватить ее в объятия и прижать к себе.

– Теперь твоя очередь спрашивать, – напомнила она. – Что ты хочешь узнать?

– Только одно, – объяснил Мэтт с беспощадной откровенностью, упираясь обеими руками в ствол. – Ты хотя бы наполовину так сладка, как я думаю?

– Возможно, нет.

Он выпрямился и улыбнулся, уверенный в том, что она ошибается.

– Давай поговорим, прежде чем я забуду о том, что мы должны тут делать. В интересах полной истины, – добавил он, когда они повернулись и направились по тропинке, ведущей к шоссе. – Я только сейчас вспомнил, что имел два привода.

Мередит остановилась как вкопанная, а он, повернувшись, добавил:

– Когда мне исполнилось девятнадцать.

– Но что ты сделал?

– Дрался. Участвовал в уличных потасовках, если сказать точнее. Перед смертью матери я умудрился убедить себя, что если у нее будут лучшие доктора и лучшие больницы, тогда она не умрет. И у нее было все самое лучшее. Когда деньги по страховке кончились, отец продал сельскохозяйственный инвентарь и все, что мог, лишь бы оплатить счета. Но она все равно умерла.

Мэтт говорил старательно-бесстрастным тоном.

– Отец запил, а я не знал, что с собой делать, и много месяцев после этого каждый день искал, с кем бы подраться, на ком сорвать злость. И поскольку не мог добраться до Бога, в которого так верила мать, был рад надавать тумаков любому смертному. В Эдмунтоне совсем нетрудно затеять драку, – добавил он, сухо улыбаясь, и только сейчас осознал, что исповедуется восемнадцатилетней девушке в таких вещах, в которых не признавался никому на свете. И эта самая восемнадцатилетняя девушка смотрит на него со спокойным пониманием взрослой, умудренной жизнью женщины. – Два раза копы успевали вмешаться и забирали всех в каталажку. Но в этом нет ничего особенного. Только в Эдмунтоне знают о приводах.

Тронутая его доверием, Мередит тихо сказала:

– Ты, должно быть, очень любил ее.

И понимая, что ступила на очень зыбкую почву, вздохнула:

– Я совсем не знала мать. Она уехала в Италию сразу после развода. Думаю, мне повезло… потому что лучше уж совсем не видеть кого-то, чем любить и потерять.

Мэтт отлично понял, в чем она пытается убедить его, и не стал обескураживать ее.