Дежурный офицер на пограничном пропускном пункте Свалмен, упитанный майор, внимательно изучил мой пропуск и вернул его мне, сказав: «Спасибо». Он вышел из открытой двери караулки, когда мой запыленный спортивный автомобиль подскочил к шлагбауму, преграждавшему путь. Очевидно, майор лично занялся мной, истосковавшись от службы в таком унылом месте, и штабной офицер, который ездит в одиночку и сам ведет машину, явно пробудил его интерес.

«Счастливого пути, господин майор!» И по взмаху его руки шлагбаум в красно-белую полоску поднялся передо мной. Мои прощальные слова утонули в реве выхлопа и визге шин по асфальтовой дороге, которая стрелой летела сквозь приграничные леса, как туннель в бесконечность. Чистый лесной воздух пошел на пользу мотору в этот жаркий августовский день, что вполне отвечало моему стремлению прибавить скорости.

Неделю назад меня вызвали в Гаагу. Отдел кадров департамента внешней разведки ОКВ очень любил – по крайней мере, с нашей, не слишком почтительной точки зрения – назначения на самые неподходящие должности, и несколькими месяцами ранее там решили дать мне шанс отдохнуть от Парижа. Мне предлагали Танжер, Афины или Харьков – последний, вероятно, из-за того, что я не знал ни слова по-русски и никогда не чувствовал себя уютно где-либо к востоку от Эльбы или Одера…

Мой начальник в Париже, мудрый капитан М., находившийся в прекрасных отношениях с адмиралом Канарисом, в итоге отправил телеграмму лично «Большому Ш», как мы называли между собой шефа, и сообщил ему, что вообще-то я – «западник», вследствие чего меня поспешно перевели в Гаагу, руководить отделом IIIF при Аст-Нидерланды.

Не могу сказать, что с большим восторгом оставил свои парижские знакомства и обязанности. Мой отдел, IIIC2 при Аст-Париж, был создан после оккупации Франции в мае 1940 года и не без успеха раскрыл несколько сенсационных случаев шпионажа, в которых были замешаны служащие американского посольства в Париже и офицеры бывшего французского Генштаба. Мне казалось, что там не сделано еще очень много важной работы. Какое применение найду я себе в Голландии, где рейхскомиссар Зейсс-Инкварт[1] «возвращает в лоно Германии родной ей по крови голландский народ», в стране с гражданскими властями и крайней потребностью в полиции безопасности и СД? Во Франции ситуация, по крайней мере, была совершенно очевидна. Оккупация стала результатом военной кампании, и за безопасность, вызванную военной необходимостью, отвечал один лишь главнокомандующий…

Над долиной Мааса собирались черные тучи с золотистыми краями, и, когда за мостом через Маас в Рурмонде началась широкая дорога на Верт, с первой вспышкой молнии хлынул ливень. Зная, что в Гааге меня давно ждут, я не стал тратить времени, чтобы поднять брезентовый верх машины, а лишь пригнулся к рулю, мчась вперед под потоками воды. Мысленно я вернулся на свою родину у Рейна, оставшуюся совсем неподалеку, по другую сторону от границы, где только что побывал с «нелегальным» визитом.

Эйндховен – Бреда – мурдейкский и маасский мосты. Единственным заметным напоминанием о войне и оккупации служили часовые; я был избавлен от зрелища чудовищно изуродованного центра Роттердама. Вот наконец и Гаага.

После недолгого пребывания в Гааге два года назад у меня от этого города осталось впечатление как о старой деве с широким кругом знакомств, которая любит уют и по-прежнему старается привлекательно одеваться на радость своим многочисленным друзьям и поклонникам. Хотя теперь на ярком летнем платье Гааги появились пятна серого армейского цвета, она не утратила ни капли аристократического обаяния.

«Славный парень старой выучки», – подумал я, едва сел напротив начальника Аст-Нидерланды, к которому только что прибыл.

– Каковы были ваши обязанности в Париже?

– Заведовал отделом IIIC2, господин оберет, имея особую задачу поддерживать некоторые контакты для IIIF.

Оберет наклонил маленькую голову, чтобы лучше слышать, и при этих словах неодобрительно поднял брови.

– В Берлине отлично известно, что нам здесь крайне нужен всесторонне подготовленный специалист для IIIF, и я искренне надеюсь, что вы отвечаете этим требованиям. Вам понадобится день-другой, чтобы войти в курс дел IIIF, так сказать, как вражеских, насколько они нам известны, так и наших собственных. Но не обольщайтесь – я должен сознаться: в том, что касается активности англичан в этой стране, мы не более чем блуждаем в потемках. Абвер-Ш в Берлине требует неослабной бдительности, а Бентивеньи и Роледер после своего последнего визита отнюдь не склонны к лести в наш адрес. Именно поэтому уходит ваш предшественник. Конечно, вполне возможно, что тревога ложная – просто полиция безопасности занялась имперским строительством или же партия и СС что-то затевают в Берлине. Нужно ли призывать вас к осторожности в отношениях с этими господами? Здесь, в Голландии, ЗИПО и СД куда более недоверчивы и куда менее довольны местным политическим раскладом, чем где-либо. Генерал Христиансен – отличный служака и старается изо всех сил, но нацисты тоже прижали его к ногтю, хотя сам он этого, похоже, не понимает, и в случае каких-либо разногласий на него нельзя будет полагаться. Что касается военной стороны вопроса, то, к счастью, генерал Швабедиссен все держит под контролем. В противном случае боюсь даже думать, что может случиться, если нам снова придется сражаться. Вдобавок генерал – очень компанейский человек. На днях он со своим штабом был у нас на обеде… – Оберет Хофвальд, казалось, забыл о своих проблемах, мыслями возвратившись к этому пышному приему.

Лишь гораздо позже я понял, каким хитроумным тактиком и ловким дипломатом был оберет, – именно таких людей адмирал Канарис любил ставить на самые уязвимые позиции, что помогало ему удерживать на плаву корабль абвера вплоть до 1944 года. В сущности, оберет с удовольствием предоставлял нам полную свободу, когда все шло хорошо, и я нередко получал от него мудрые советы, когда дела на нашем «втором фронте» против полиции безопасности снова пошли из рук вон плохо.

Когда моя машина доехала до бульваров Схевенингена, день подходил к концу, и я увидел перед собой безбрежные просторы Северного моря. Остановился посмотреть на него, прежде чем войти в здание штаба и отыскать свою комнату. Черт возьми, почему портье не спросил меня, как я прибыл – по воздуху или по морю? Ах да – я же до сих пор в форме, и идет война. Глядя на море, я ухитрился почти забыть о ней.

Монотонный шум прибоя эхом отдавался в стенах большого белого здания, подчеркивая тишину, наступившую после того, как оркестр в холле сыграл в последний раз марш: «…Мы идем, да, мы идем на Англию!» Морские просторы были темными и пустынными, ничто не привлекало внимания, кроме бесконечного бега белых грив. По широкому, усеянному звездами небу над ничейным Северным морем, которое и разделяло врагов, и объединяло их, бежали облака, и, пока я стоял там, мне стало ясно, что вода всегда оставалась неотъемлемым элементом Голландии и ее истории. Бесчисленные столетия море вгрызалось в плоские берега этой страны, но голландский народ неизменно побеждал его, преодолевая самые сложные проблемы. По воде голландцы достигали далеких стран на севере, западе и юге, вписав славную страницу в историю. Не отсюда ли ждешь нового поворота?

Передо мной стояла определенная задача: смотреть на запад и выяснять, что затевает враг под этими звездами, на этих темных водах и в воздухе над ними, – враг, знаменитый своим давним опытом и непревзойденный в искусстве тайной войны. В прошлом году нам преподали много поучительных уроков во Франции, Норвегии и Греции, и мне стало совершенно ясно, что значит столкнуться с таким суровым противником, как британская разведка, на которую работают лучшие голландские добровольцы, готовые рисковать жизнью.