Мать взяла сказки Андерсена, открыла на середине, долго стояла, глядя в книгу, а потом опустилась на постель и позвала:

— Миш, иди сюда!

Пришел отец, увидел книгу и, недовольно покачав головой, проворчал:

— Опять ты… Валь, ну зачем!

Мать ниже склонилась над книжкой, раскрытой на сказке «Гадкий утенок».

— Катька тут лебедя нарисовала… видишь. — Она показала на край странички.

Отец сложил руки на груди.

— Валь, ну чего теперь… у нее все хорошо, письма вон какие пишет.

Мать вздохнула и, погладив страничку с рисунком, пробормотала:

— Я тогда так кричала на нее, сказала, что она собака этакая, так прямо и сказала, книжку испортила своей мазней.

Отец переминался с ноги на ногу и посматривал на дверь. Ему не терпелось уйти, но он не смел, и в попытке утешить неуклюже похлопал по плечу.

— Она и не помнит наверняка.

Мать хмыкнула.

— Помнит, конечно. Дети они ведь ничего не забывают… Я на нее замахнулась, а она руками голову прикрыла и заплакала. Я ее этой книгой сгоряча огрела.

Отец решительно забрал у нее книгу и поставил на полку.

А мать тихо произнесла:

— Если бы у меня были крылья, я бы улетела от тебя и никогда не вернулась. Так она мне сказала… это в пять-то лет.

Катя помнила. В детстве она часто смотрела на иллюстрации гадкого утенка, представляя на его месте себя.

И ей всегда хотелось поскорее дочитать до того момента, когда утенок становится лебедем.

Отец вышел из комнаты, а мать еще недолго посидела на кровати и вновь занялась уборкой, терла-терла тряпкой давно чистые полки, как будто вместе с ними хотела очистить свою совесть.

Девушка уткнулась лбом в шершавую кору дерева и закрыла глаза. Никогда еще в жизни ей не хотелось так сильно обнять маму, сказать, что все-все ей простила и помнит только хорошее. Пока жила с родителями, думала, что соскучиться по их вечным упрекам невозможно. А оказалось, в отношении к ней отца и матери упреки были лишь частью, и разлука сумела показать, что часть та менее значительна, чем любовь, забота и опека.

Катя сидела за стволом, не шевелясь, и думала, как бессмысленны сейчас ее эмоции, чувства. Ведь изменить было ничего нельзя, а даже если бы выдался шанс, она бы все равно не отказалась от полета на своих крыльях, о которых так долго мечтала. Лайонел был прав, говоря, что раскаяния никогда не перепишут готового романа, они могут лишь бессмысленно желать повернуть время вспять. Так и она хотела, но не для того, чтобы изменить свое главное решение, а просто очистить совесть.

Девушка горько усмехнулась. Иной раз ей казалось: все поступки человека продиктованы его эгоизмом, все, абсолютно все было подчинено великому эго.

— Я позвоню, — едва слышно прошептала Катя, глядя через щелочку между занавеской и стеной на сгорбленную спину матери. Затем соскользнула с дерева, но прежде чем приземлилась, ощутила острую боль во всем теле. Яркая вспышка ослепила, перед глазами виднелись лишь несколько высоких темных силуэтов, послышались голоса:

— Работает! Отлично!

— Осторожно, не трожь ее. Не трожь, говорю!

— Направляй на нее. Вот так. Да!

Девушка упала, ударившись головой о корни тополя, но в затылке боли не почувствовала, поэтому вскочила на четвереньки. Однако удар ногой в спину уложил ее на землю, прижав щекой к рыхлой мягкой земле, кое-где поросшей короткой травой.

— Пальни-ка, — приказал мужской голос. Послышался приглушенный щелчок, и Катя содрогнулась от удара вошедшей в шею пули. На миг свет исчез, девушка рванулась и побежала. Она неслась не разбирая дороги, в голове грохотал вальс Хачатуряна из драмы «Маскарад».

Аллея, парк, арки, дворы, переулки, переулки, переулки…

Позади давно уже никого не было, но девушка сбавила скорость лишь очутившись на хорошо знакомой длинной улице с полуразвалившимися грязными домами. Вдали, на фоне бархатисто-темного неба виднелась серая струйка дыма из черной трубы на повороте.

Но стоило девушке пойти шагом, как позади раздался шум приближающейся на огромной скорости машины, дорогу осветил ксенон фар.

Катя вскрикнула от боли, но тут кто-то прыгнул прямо перед машиной, загородив девушку от света. А затем чья-то рука схватила ее за запястье и поволокла куда-то. Через миг девушка уже стояла в небольшом пустом помещении, пахнущем плесенью, где окна были забиты деревянными балками, а возле бетонной стены стояло два стула, один из них без спинки, с разодранной обивкой сиденья. Вата серыми клочьями валялась на полу.

Девушка осторожно посмотрела через плечо на Ксану, стоящую в проходе. Одетая в легкое темно-синее платье, мягкие туфли без каблука, с заплетенными в косу волосами, она выглядела необычно невинно.

— Спасибо, — пробормотала Катя, наблюдая, как по ноге из раны сочится тонкой струйкой кровь. Такой же ручеек пустила почти затянувшаяся рана на шее.

— Нужно вынуть пули, — сказала служанка и решительно усадила Катю на стул, а сама опустилась перед ней на корточки и вынула из маленьких ножен, пристегнутых к чулку, нож.

Катя не шевелилась, пока Ксана ковыряла лезвием у нее в ноге, и даже закрыла глаза, не желая ничего видеть.

«Как она успела так быстро появиться?» — не давала покоя мысль. Ощутив прикосновение губ на своей лодыжке, девушка распахнула глаза, голос ее дрогнул:

— Ксана, мне очень повезло, что ты оказалась рядом… ты куда-то шла? Я нарушила твои планы? Мне жаль.

— Ну что вы. — Служанка подняла на нее глаза, не отрывая губ от ее кожи, откуда несколькими секундами ранее вынула пулю. — Я всегда рядом.

От подобного признания девушке окончательно сделалось не по себе. Неловко было говорить той, кто ее только что спасла, рискуя собой, что лучше обойтись без поцелуев. Похоже, Ксана относительно этого имела совсем другое мнение. Она потерлась щекой о ногу, нежно погладила по краям ранки пальчиками, затем выпрямилась и осторожно разрезала кожу на шее. Пока она вынимала серебряную пулю, Катя прикидывала, как ей лучше поскорее смыться.

— А Лайонел дома? — спросила девушка.

Ксана выронила ножик, тот противно брякнулся на пол и закрутился на месте, пока острие лезвия не указало на светлеющий в темноте проход.

— Его нет, — сухо ответила служанка, опуская в маленький кармашек на платье серебряные пули.

Катя помолчала, потом со вздохом пробормотала: «Мне пора» и хотела подняться, но рука служанки легла ей на плечо.

— Нужно обождать, охотники все еще кружат рядом.

Против такого аргумента было не поспорить. А Ксана взяла ее за руку и присела рядом на раскуроченный стул без спинки.

Девушка с трудом боролась с желанием вырвать у нее свою ладонь. От Ксаны пахло терпкими, по-мужски грубоватыми духами, а нежные легкие поглаживания становились все настойчивее.

— Ксана… — нерешительно начала Катя, та приложила палец ей к губам, заставив замолчать.

— Не нужно ничего говорить…

Девушка взволнованно облизнула губы. У нее создалось впечатление, что она в школе и на нее цыкнула учительница во время урока.

«Ну да, она же собиралась обучить меня разным премудростям», — невесело подумала Катя, лихорадочно соображая, что следует предпринять в сложившейся ситуации.

И в то мгновение, когда Ксана наклонилась чуть вперед, круглое лицо с большими карими глазами стало неумолимо приближаться, Катя выдохнула:

— Лайонелу это не понравится!

В стенах помещения раздался приглушенный смех.

— Да что нам Лайонел, лишь бы тебе понравилось! — Служанка обвила рукой ее шею, но Катя высвободилась и отскочила к окну.

Ксана вновь рассмеялась, уже звонче и веселее.

— Поиграем, — улыбнулась она, медленно поднимаясь.

Только Катя сделала шаг, чтобы обойти служанку и проскользнуть к выходу, та преграждала ей путь, оказываясь быстрее и проворнее.

Устав от этих нелепых попыток сбежать, девушка отступила к стене.

— Я очень благодарна, что ты оказалась рядом в нужный момент, но…

— Катя, — оборвала ее Ксана, нежно глядя на нее. — Лайонел не для тебя. Милая, поверь, он не способен на верность и на длительные отношения. Он холодный и расчетливый, и тебя не достоин.