- Нет мне прощения…
- Есть, - вдруг сказала Тала. – То есть будет тебе прощение, если…
- Если – что?
- Пригласи меня, пожалуйста, еще раз, - попросила она, улыбаясь.
И сердце неожиданно томительно сжалось.
Саадан пристально посмотрел на нее.
- На «Лилию»? Хорошо, договорились. Между прочим, ты великолепно танцуешь.
Тала заулыбалась:
- Благодарю, сударь, - и добавила неожиданно серьезно: - Ты, между прочим, тоже…
Музыка поет - так пронзительно и нежно, что ком встает в горле. Отчего так хорошо? И твердые руки держат ее так уверенно и бережно… почему она раньше не замечала, не видела этого?
- Тала… - негромкий голос спокоен, как всегда, но в глазах – странный, незнакомый, почти сумасшедший блеск. – Я давно хотел тебе сказать…
Но последние такты мелодии медленно повисли в воздухе – и Тала хотела спросить, но не смогла. Танец кончился, пары рассыпались. Саадан поклонился ей, улыбнулся, подал руку, вывел из круга – все, как всегда. И, уже усаживаясь на стул у стены, Тала подняла голову и проводила его взглядом.
К ней подбежали девушки, смеясь, о чем-то спросили – Тала не слышала. Она смотрела на идущего к выходу юношу и молчала. А Саадан, дойдя до двери, обернулся. И посмотрел на нее – прямо, строго.
И этот взгляд почему-то преследовал ее весь вечер.
Всю ночь они бродили по улицам, смеялись и пели, а потом бродили вдоль берега реки. Когда, вернувшись домой на рассвете, Тала рухнула спать, ей снова приснился этот танец – но уже в степи, в выжженной солнцем степи, где было небо - до края горизонта - и пронзительные крики птиц. И Саадан смотрел на нее так же внимательно и ласково, а она не решалась поднять на него глаза – странное чувство вины сковало ее, словно цепями. И она не могла произнести ни слова…
Проснувшись в полдень, Тала выкинула этот сон из головы. Ее ждали в Гильдии магов Огня. Слишком важное дело предстояло сегодня – собеседование.
* * *
Занятия молодых магов проходили, в основном, в Гильдиях, изредка прихватывая здания Университета. Вообще у Университета отношения с волшебниками уже много лет держались самые лучшие. Часть преподавателей-магов, отчитав лекции студиозусам, неслись на всех парусах в разные концы столицы, каждый в свою епархию. Юные волшебники каждый год приходили в Университет на практику; это, конечно, головная боль для ректора, зато польза от помощи их наставников была куда больше, чем все расколотое, залитое, разрушенное и засыпанное магами-недоучками.
Четыре строгих, скромных здания в разных концах города, четыре Храма Силы, четыре тайны… Туда и попасть-то было не так просто – выпускники Академии из кожи вон лезли, чтобы прослыть лучшими из лучших и получить право входа в заветные высокие двери. В столице ходили слухи, что маги-ученики приносили страшную клятву, едва ли не кровью: о том, чему вас тут учат - никому… Родные счастливчиков, получивших рекомендацию для поступления, даже не пытались расспрашивать; сами же маги лишь многозначительно улыбались.
Талу отец никогда не расспрашивал. И жену урезонивал, когда она, особенно на первых порах, подходила к дочери с расспросами. Тала благодарно поглядывала на отца; настойчивое любопытство матери сильно донимало ее.
Два года обучения в Гильдиях пролетели почти незаметно; строгая тишина университетских аудиторий и библиотек, шумные, полные споров и хохота, ночные сборища, дрожь в коленках перед очередным экзаменом, волнение и радость от понимания – могу! Вихрь веселой, шумной жизни кружил их в своем водовороте, листопадом роняя странички календаря, весенним ветром в лицо обещая жизнь – яркую, радостную. Правда, очень неожиданным стало одиночество, когда впервые за много лет Тала вошла в высокие, тяжелые дубовые двери Гильдии – одна. А те, без кого так долго не мыслила она своей жизни, вошли в такие же двери, но – другие. Гильдии магов разбирали будущих коллег.
Нет, они встречались по-прежнему, конечно. Но все меньше времени оставалось на эти встречи, все больше затягивала новая жизнь, такая сложная после беспечности Академии. Боевые и целительские заклятия, изучение карт земных и небесных, строгие, подчас жесткие тренировки порой не давали вздохнуть; в последний год недостижимой мечтой Талы стало просто выспаться. Пальцы ее были постоянно обожжены, на платьях то и дело приходилось зашивать дыры от случайных искр; впрочем, и платья носить приходилось все реже, потому что карабкаться по винтовой лестнице в Башню или ловить нужный для заклинаний ветер ночью в мужской одежде было все-таки удобнее.
Саадану и Кервину, к тому же, все чаще приходилось уезжать – то на побережье, то в горы, то еще куда-то, о чем они предпочитали помалкивать. Тала не сердилась за их молчание – ей тоже часто приходилось держать язык за зубами; секреты Гильдии – они все-таки секреты Гильдии. Но когда все четверо собирались вместе, все чаще стала замечать она, что трое юношей говорят о чем-то, понятном лишь им, а при ее появлении – случайно или намеренно – замолкают.
Однажды они условились встретиться, как обычно, воскресным вечером. Тихо гуляла по столице неторопливая осень, вторая осень после выпуска из Академии. Тала опоздала – накануне она поздно вернулась с занятий, к тому же сильно обожгла руку и почти до утра не могла уснуть. Боль приглушила плотная повязка с мазью, которую выдали в Гильдии, но до конца прогнать не смогла, и Тала, уже под вечер подходя к обрыву, на котором собирались они обычно в погожие дни, издалека услышала смех и не смогла сдержать раздражения. Конечно, им весело без нее.
Юноши, смеясь, сидели на залитом солнцем обрыве над рекой. Это было их любимое место; час пешей прогулки – и уже не слышно шума большого города, узкая тропинка, петляя по лесу, поднимается все выше и круче, и мало желающих карабкаться иногда почти отвесно ради крохотной, незаметной со стороны полянки, скрытой переплетением сосен. С трех сторон поляну обступали деревья, с четвертой она обрывалась почти отвесно – внизу величаво несла свои воды река, сияли солнечные блики на воде. Леден, столица, любимый и лучший на свете город, лежал у реки, мирно и добродушно поблескивая башнями Храмов Силы, крышами домов, куполом королевского дворца. Два больших плоских камня на середине поляны, возле которых друзья устроили костровище, образовывали что-то вроде стола; стульями служил изогнутый ствол упавшего дерева.
На расстеленном плаще валялось несколько яблок, бутерброды, возвышалась плетеная бутыль с вином. Наполовину пустые бокалы стояли в стороне. Тирайн, едва удерживаясь на ногах от хохота, балансировал на краю обрыва, дирижируя отломанной веткой, и что-то вдохновенно рассказывал. Остальные то и дело взрывались смехом.
- Ну, конечно, - проворчала Тала, подходя вплотную. – Меня подождать совести не хватило.
Она опустилась на бревно, не забыв подвернуть платье, чтобы не измять. Потянулась к бутылке, едва взглянув на опасно стоящего на кончиках пальцев, на одном чувстве равновесия Тирайна. Еще год назад ахнула бы, наверное, кинулась бы спасать непутевого… то, что непутевый чувствовал землю под ногами так же, как собственное гибкое, молодое тело, Тала поняла уже потом. Им всем порой свойственно было такое вот азартное то ли самолюбование, то ли риск на грани – жизнь кипела в крови, счастливое озорство – я могу! – требовало выхода.
- Упадешь если – домой не приходи, - только и проронила девушка.
- Огненный маг не в духе, - захохотал Саадан. – Тир, пригнись – сожжет!
Тала в непонятном порыве раздражения резко и коротко вздохнула, как учили на занятиях, взмахнула здоровой левой рукой. Маленький огненный шар вспыхнул в воздухе, метнулся к сидящему на камне Саадану, ослепляя, чтобы сбить с ног. Это была уже не игра, и Кервин коротко ахнул, срываясь вперед. Но Саадан – то ли инстинктивно, то ли от удивления – взметнул в воздух сжатые ладони; сиренево-серый щит взлетел меж них на мгновение, и рдеющий искрами шар ударился о почти невидимую преграду и отлетел назад. И прянул в лицо девушке, еле успевшей отклониться. Резко откинувшись назад, Тала потеряла равновесие и кувыркнулась на песок.
