– Значит, не жилец, говоришь, – я почесал уже по-явившуюся на подбородке щетину.

– Однозначно, – вскрыв банку, Леха вытащил первую оливку и отправил ее в рот.

– Канал связи хоть пока установили?

– А то, утром мы ему делаем звонок, вечером он нам. Как звонки перестанут идти, все, приплыли.

– А если телефон вырубится?

– Мобильными обменялся.

– Молодец, – кивнул я. – У него там, небось, оружия под самую макушку да защиты разнообразной. Вот бы до нее добраться.

Подойдя к окну, Марк с минуту обозревал окрестности и под конец заявил:

– Бешеных стало меньше, как ушли куда.

– Знамо дело куда, – хмыкнул я, – к санитарным кордонам они ушли. Там и харч, и зрелище. Тут им уже через неделю делать будет нечего. Если кто и останется, так старые да хворые, типа без рук да ног, а остальные пойдут свою агрессию выливать.

– То есть у нас есть шанс? – Марк захлопнул створки и уселся на подоконник.

– Возможно, и есть, – кивнул я. – Во всяком случае, так думать приятнее. Провиант пока есть, питьевая вода тоже, дергаться ближайшие пару недель вообще смысла не вижу, а потом посмотрим.

Смерть штука странная. Есть она всегда, и преследует тебя по пятам, но ты то ли внимания на нее не обращаешь, то ли намеренно игнорируешь. Продолжаться эта игра может долго, дольше, чем думают одни, меньше, чем думают другие, и не касается это тебя только до того момента, пока лоб в лоб с безносой не столкнешься.

Сеанс связи с запертым в полицейском отделении снайпером прошел по плану. Обменявшись свежими новостями и поделившись планами на безрадостное будущее, мы разошлись по кабинетам, а поутру я обнаружил некрасивую картину. Заболел юрист, крепко заболел и так неинтересно, аж до хруста в зубах. Нездоровый внешний вид, жар, круги под глазами и жалобы на ломоту были тем тревожным сигналом, который означал начало конца.

– Полежи пока, – накрыв забывшегося в тревожном сне Леху своим пиджаком, я вышел в коридор и, привалившись к стене, прикрыл глаза.

«Вот оно, – роились у меня в голове мысли, – и к нам пришло. Как ни таились, как на рожон ни старались не соваться, а и до нас костлявая добралась. Что же теперь?»

– Теперь только ждать.

Открыв глаза, я с недоумением уставился на подошедшего тем временем Марка. Должно быть, последние слова я произнес вслух.

– Ждать, – повторил он. – Бежать куда-то, суетиться, смысла не вижу. Если мы с тобой болезни подвержены, значит, скоро сляжем. Раньше, позже, не важно. Конец один.

– Что же это получается? – тяжело вздохнул я. – Мы с тобой как мамонты? Вымрем.

– Хуже, – улыбнулся Марк. – Мамонтов хоть нашли потом, а от нас с тобой и костей потом не сыщут. Наша цивилизация вообще штука хрупкая. Малейшее дуновение ветра, шаг в сторону, и опыт и знания, накопленные в течение сотен лет, рушатся в пыль, а мощная военная машина не способна справиться с самым крохотным и ничтожным на первый взгляд врагом, микроскопическим вирусом, который, небось, и под микроскопом-то не сразу разглядишь.

– Как думаешь, Марк, откуда все это? – Присев на стоящий рядом стул, я вытащил последнюю сигарету и, повертев ее в пальцах, отправил назад.

– Моя теория проста как два пальца, – улыбнулся охранник, устраиваясь рядом. – Считаю я ее единственно верной и на все остальные плюю с высокой колокольни.

– А именно?

– Вояки, зуб даю. – Марк в сердцах ударил ладонью по колену. – Только у них хватило бы и сил и возможности изобрести что-то настолько смертоносное, чтобы весь мир накрыло, и только у них хватило бы разгильдяйства, чтобы в один прекрасный момент выпустить джинна из бутылки.

– А сторонний вариант развития событий ты, как понимаю, в расчет не берешь? – вяло поинтересовался я.

Вся наша беседа шла в виде апатичной пикировки смертельно уставших людей. Людей, которым настолько все надоело, что даже говорили они с какой-то отрешенностью, ленцой, равнодушием в потухших глазах.

– Метеорит, что ли, твой? – хмыкнул Марк. – Эка невидаль. Посмотри на небо, там этих метеоритов падает каждый день вагон и маленькая тележка. Не верю я в эту заразу со звезд. Подумай сам, каменюке надо пройти сквозь плотные слои атмосферы, а это равносильно обжиганию в доменной печи. Высокие температуры выжгут любую бактерию, любой вирус, затесавшийся на метеорит, не оставляя ему ни малейшего шанса.

– Значит военные?

– Почти наверняка.

– Что будем делать с Лехой? – наконец задал я волнующий меня вопрос.

– Не жилец, – Марк сморщился как от зубной боли. – Болезнь протекает быстро. Еще вчера скакал как козел, а сейчас головы от дивана поднять не может. Я бы на твоем месте поосторожнее был ближайшие пару суток.

– Перекинется и бросится?

– Сначала умрет, думаю. Видел, что в новостях показывали?

Почесав затылок, я попытался восстановить в голове картинку прошлого репортажа с борта журналистского вертолета, который, расходуя драгоценные запасы топлива, барражировал над погибающим в агонии городом. Стремительно менявшаяся картинка на экране то уносилась вверх, почти в облака, то спускалась на землю и, наконец, выхватила из общей разрухи здание морга, из отрытых ворот которого шли усопшие. До последнего момента их сдерживала тяжелая железная цепь, наброшенная на ручки двери кем-то из служителей. Видимо, под общим напором хлипкие двери, не рассчитанные на столь активные усилия, попросту были выломаны из петель, и теперь покойники, нестройными, раскачивающимися из сторону в сторону рядами, медленно выбирались из старого двух-этажного строения с грязными окнами.

– Мертвецы идут, – сказал тогда Леха.

– Мертвецы давно уже ходят, – напомнил я.

– Нет, – отмахнулся он, – ты не понимаешь. Это действительно самые взаправдашние мертвецы. Привезли-то их уже мертвыми. Многие пролежали не один день в холодильных камерах, и все равно они идут.

Действо действительно было потрясающее. Завораживающее, чарующее и в то же время тошнотворное и отталкивающее. Мертвецкий марш, неспешный и неотвратимый. Некоторые мертвяки, еще не отошедшие от низких температур, и потому не такие прыткие, как их сородичи, падали под пулями пятящихся военных, но армия покойников продолжала наступать, протягивая к живым свои синие негнущиеся руки.

– Видел, – кивнул я. – Даже больше, чем следовало бы. Ты, кстати, нашему снайперу отзвонился?

– Нет, – Марк закинул ногу на ногу. – Пытался минут двадцать с утра, все без толку.

– Выстрелов тоже с крыши не слышно, – поделился я.

– Думаешь – все?

– Уверен. – Достав из кармана последнюю сигарету, я закурил, бросив скомканную пачку в угол и отлепившись от кресла, толкнул дверь кабинета, где в горячечном бреду метался по дивану Леха.

Осторожно притворив за собой дверь, я уселся напротив, положив на колени автомат, с которым не расставался уже вторые сутки. Подперев одной рукой голову и стряхнув на пол пепел, я посмотрел на часы. Было десять минут третьего.

Леха зашевелился, застонал и вдруг открыл покрасневшие глаза, уставившись в меня цепким, колким взглядом.

– Похоже, все я, Костик, – произнес он еле слышно растрескавшимися губами.

Плеснув в кружку немного холодной воды, я поднес ее к губам больного и, дождавшись, пока он утолит жажду, произнес:

– Бред, Леха. У тебя просто жар. Налопался вчера просроченных устриц, вот и скрутило. Завтра еще потравишь и проснешься как новенький.

– Нет, – юрист попытался привстать, но силы окончательно оставили его, и он тяжело рухнул на диван. – Нет, это конец. Слабенький я оказался. Вон как скрутило.

– Да не сгущай ты краски, – начал было я, но был остановлен слабым кивком.

– Костик, – Леха раскашлялся и потянулся за кружкой. Отхлебнув немного, он посмотрел на меня помутневшими глазами. – Костик, обещай мне.

– Что угодно, Леха, – я жизнерадостно кивнул.

– Обещай, что не позволишь мне топтать землю, после того, как я перерожусь. Не хочу я этого. Неправильно это и мерзко. Я бы из окна сиганул или, как логист, повесился, если бы сил хватило. Обещай мне, как только подниматься начну, сразу пулю в голову.