Он никогда не любил говорить о своём прошлом, точнее, о годах до основания им этой школы. Так, отделывался общими фразами, ну вроде "когда я был молодым, всё было иначе…", но так ведь любой взрослый человек говорит, не так ли?

Но вот однажды Ричард сидел в кабинете Рудольфа, когда тому принесли письмо…И письмо это было от уже не жившего на свете человека. Дельбрюк, обычно выпроваживавший из помещения всех посетителей и запиравшийся изнутри до утра, на этот раз Ричарда выгонять не стал.

Он прочёл письмо и отложил его в сторону. Поднялся со стула, обитого красной парчой, походил взад-вперёд. Уставился в окно. И ещё – он молчал, и молчание это было красноречивее выступления любого герольда. По щеке его заскользила капелька влаги. Ричард готов был поспорить – солёной влаги.

– Знаете, Ричард, какая судьба постигла семерых моих учеников за последние пятнадцать лет? – он спрашивал, стоя к Магусу спиной.

– Они погибли? – едва слышно спросил Ричард.

Горло свело судорогой, говорить было трудно как никогда.

– Можно и так сказать, – вздохнул Рудольф.

Что-то стукнуло по стеклу с той стороны. И ещё раз. И ещё. Это дождь это просто дождь. Он был, наверное, холодным, этот ноябрьский дождь, очень холодным – но он был кипятком по сравнению с голосом Дельбрюка.

– Только двое из них пали в бою, одного скосила лихорадка. Разгорячённый, Анри выпил воды в полдень, и уже вечером он умер…Остальным повезло куда меньше. Они сошли с ума.

Комната наполнилась тенями, которые отбрасывали растекавшиеся по окну ручейки.

– Они проиграли в битве с миром.

Раздался стук. Сперва Ричард подумал, что это с текло треснуло от веявшего холодом голоса Дельбрюка, но потом понял: это капля. Простая капля дождя.

– Говоря проще, сошли с ума. Просто сошли с ума. А их талант был куда как слабее Вашего или моего…

Ричарда поражала эта способность Рудольфа в любом состоянии придерживаться светских манер. Даже с нашкодившим учеником он говорил, как глава городского совета с показавшим себя не с лучшей стороны казначеем. То есть когда человека убить хочется десятками разных способов, а приходится растекаться мыслью по древу и соблюдать правила этикета. Даже если хочется вместо слов ударить промеж глаз. Нет, не так: особенно если хочется ударить промеж глаз.

– А это значит, что и я… – сглотнул Ричард.

Он, конечно же, думал, что если не справится однажды с этими воспоминаниями, то случится нечто плохое. Но чтобы смерть? Хотя… Он уже видел, что такое смерть. И он не боялся этого. Страшнее то, что будет перед нею и после.

– И я – тоже, Ричард, тоже мог бы быть, как они, – Рудольф коснулся указательным пальцем левой руки стекла.

Там, за окном, вовсю стучал дождь. Мерно так. Будто бы ничего не случилось. А где-то умирали люди. А дождь всё шёл и шёл. А где-то сходил с ума маг.

– А какого это – проиграть миру? – задал вопрос Ричард.

И тут же пожалел. Плечи Рудольфа поникли. Он обернулся, старый, уставший, почти сдавшийся натиску мира человек.

– Каково это, Вы спрашиваете? – глаза его сверкнули.

Ричард взглянул в тёмную бездну. Но что же была там, на дне её? Ведь не могла же она быть по-настоящему бездонной! Не могла же?..

Рудольф улыбнулся. Хитро так, со смыслом. И улыбка эта была такой страшной и одновременно (а может, потому?) завораживающей, что Магус даже подумал: неужели Дельбрюк тоже…

– Ненадолго ты станешь…едва ли не столь же сильным, как сам Палач. Но он не придёт за тобою. Сперва. Ни к кому он не приходил в те мгновения упоения силой и властью, ведь, впустив мир внутрь, маг сам становится миром. Соприкасается с теми стихиями напрямую, тогда как до этого лишь усилием воли и мысли направлял их. И это потрясающее чувство. Вседозволенность. Всемогущество. Всесилие. Заметьте, Ричард, я говорю слова на "все". Именно так: если маг до того ограничивал себя каждый день, каждое биение сердца своего смирял, то теперь – вот она, свобода! Никаких рамок!

Дельбрюк говорил с упоением, будто бы бедняк об открывшемся ему во сне золотом городе. Но – всё-таки во сне. Сказка была недосягаема и оттого сладка безмерно. Рудольф закатил глаза, и мысли его витали где-то за окраиной этого мира.

– А что же приходит потом? – спросил завороженный Ричард.

– А потом…Потом…– слова застыли в горле учителя, не желая выбираться наружу. – Потом…

***

– Не лезь, Олаф, это наше дело, – сквозь зубы произнёс Ричард, всё своё внимание обратив на Дельбрюка.

Тот выглядел помолодевшим – и это после стольких лет! Возможно, истерзанный десятками сражений и годами борьбы с миром Ричард выглядел старше своего учителя. Может быть, так оно и было. Ведь когда умираешь каждую ночь, каждое мгновение, впору состариться до срока. А Дельбрюк здесь, отгородившись от окружающего мира, сохранял себя в наилучшем состоянии.

– О Вас ходят легенды, учитель, – Ричард не отрывал взгляда от Дельбрюка.

И кто бы мог сказать, что за чувства бередят его душу? Злость на учителя, изменившего делу всей своей жизни и запершегося здесь? Зависть: ведь Магусу приходится тратить жизнь свою на разъезды по миру во имя заработка на книги, тогда как…А, ладно! Кто их поймёт, магов?

– Большая часть из них выдумана пьяницами, ещё половину переврали, об оставшемся даже я судить не возьмусь.

Дельбрюк улыбнулся точь-в-точь как в прежние годы. Легко так, отчего усики его несколько топорщились, мягко. Столько тепла прежде было в этой улыбке! Сейчас же – холод, и больше ничего.

– Зачем всё это, учитель? – Ричард обвёл глазами замковый дворик.

– Вы хотите узнать, зачем эта клетка? Для мира, мой дорогой ученик, для мира. Я сковываю мир внутри меня. Хотите заглянуть?

Рудольф сделал шаг вперёд, а Ричард двинулся ему навстречу.

Они остановились в полушаге друг от друга. Ричард поднялся на цыпочки: только сейчас Олаф понял, что ученик ростом ниже учителя. Быть может, ростом мага измерялся талант…Хотя Везучий страстно надеялся, что Магус будет посильнее Дельбрюка. Иначе им несдобровать! Ведь Рудольф…

– Загляните в мою душу, Ричард. Если, конечно, не боитесь, – от этой улыбки лапы мороза расползались по коже.

И Ричард заглянул…И отшатнулся. Он увидел там тьму. Но тьму – живую, клокочущую…Души у Рудольфа больше не было: она погибла в боях с миром, и только безумье кое-как защищало Дельбрюка. А то, что он был безумен, ученик понял очень быстро. Рудольф был…другим, совсем другим. Он уже больше не был тем мудрым учителем, оплакивавшим каждую смерть своих учеников. Теперь он выстроил из собственных грёз замок и придал ему видимость жизни. Но – только видимость. На большее маги не способны. Ведь сражающийся с миром, с самой природой, не сможет призвать их на помощь в своём трудном деле.