— С ними потом разберемся, — отмахнулся Макс. — Сегодня вон сходим, поглядим на вторые, а потом примемся за твой план.

Помолчали.

(«И кто меня, дурака, за язык тянул?! Может, он уже забыл давно обо всем. Так я вот напомнил. Эх…») («Няужо ен бы забыуся? Дарэмна я учора сказау. Дурацкая идзея. Але не адмауляцца ж цяпер…»)

— А, кстаци, вяроуку я уже знайшоу.

— Ну и отлично. Эй, а чего они к магазину сворачивают?

Как раз в это время дядя Юра обернулся, чтобы сообщить:

— Игорь Всеволодович где-то зажигалку «посеял». Зайдем, купим спичек — а потом к кругам.

— Говорю ж тебе, что-то с ним не так, с этим корреспондентом, — прошептал Дениске Макс. — Нервный он какой-то.

Приятель скептически хмыкнул:

— Кожный, хто штось губиць, по-твоему, «не такой»? Гэта смишна.

Ну что тут сказать?

Если честно, Игорь предпочел бы купить зажигалку, но он подозревал, что в местном магазине таковых не продают. И стоило молодому человеку оказаться внутри здешнего «универсама», как его подозрения, нагло разорвав кокон надежды, превратились в бабочку уверенности: «Не продают».

Он иронически улыбнулся самому себе, глядя на оклеенные допотомными обоями стены, на старенькие весы и обшарпанный прилавок. Единственным признаком того, что лавочка все же каким-то образом связана с современностью, был карманный калькулятор, с кнопками, цифры на которых уже давным-давно стерлись.

Продавщица, кстати, смотрелась в этом «музее» на удивление естественно — эдакая пенатша без определенного места прописки. Не исключено, что и жила она в магазине, во всяком случае, вела себя здесь по-хозяйски, с изрядной долей хамовитости.

— Соли няма, — заявила Пенатша, едва только покупатели нарисовались на пороге.

И, не отвлекаясь, продолжала работать челюстями.

— А мы не за солью, — сказал Юрий Николаевич.

Эти, казалось бы, самые обычные слова, привели продавщицу в невероятное изумление, чуть не закончившееся катастрофой. Подавившись очередной порцией семечек, Пенатша долго кашляла, колотила себя в грудь кувалдоподобным кулаком и наконец, немного прийдя в себя, грозно вопросила:

— Што гэта вы, нетутэшния, да?

— Точно.

— А то я гляджу, зусим збожаволили людзи, — успокаиваясь, произнесла она.

— Соль им не патрэбна! Эт!

И неодобрительно покачала головой, мол, вот ведь какие еще есть в наше время чудаки.

— А чаму вы вырашыли, што нам патрэбна соль? — вмешался Игорь, почувствовавший в этой детали нечто очень важное. Да и впрямь, странно, когда вдруг продавщица заявляет вам с порога…

— «Чаму»?! А таму! Иван Пятрович зайшоу и сказау, што… — тут она оборвала себя и с подозрением уставилась на чудаковатых покупателей: — А вы да нас надоуга ци як?

— Не очень.

— Я-асна… Тады да…

— Так, выбачце, пра соль…

Пенатша нахмурилась:

— Соли няма. Ды й вы ж не за ей прыйшли, так? А за чым?

— За запалками, але…

— Дык вось вам запалки! И не мешайце мне працаваць, кали ласка.

Остапович хотел было заметить Пенатше, что «працюет» она странно; или это новая профессия такая, по выработке семечковой шелухи? — хотел, но не стал заедаться. И так ведь ясно, что ничего продавщица уже не скажет.

Они вышли из магазина, и Юрий Николаевич расхохотался:

— Клятая баба! Ловко она нас отбрила, ничего не скажешь!

— Табе смешна?

— Чего ж не посмеяться? — удивился Журский. — Или тебя настолько обеспокоил факт отсутствия соли в здешней продлавке? Хочешь материал сделать?

Игорь покачал головой:

— На кой ен, гэты матэрыял? А соль… Няужо табе не паказалась странным, што тут усе запасаюцца соллю?

— Не показалось, — сказал Юрий Николаевич, выискивая взглядом Максима с Денисом, оставленных у магазина и теперь невесть куда задевавшихся. — Лето ж на дворе, огурцы-помидоры солить надо? Надо. Вот вам и разгадка тайны, Ватсон.

— Можа быць. Але хто такий гэты «Иван Пятрович»?

Журский пожал плечами:

— В Камене отыщется штук пять Иванов Петровичей… О, вот они где!

Последнее касалось не многочисленной когорты Петровых сыновей, а ребят, которые, как выяснилось, решили дожидаться взрослых в компании местных пацанов. Вся шайка устроилась за поворотом, на скамеечке, и о чем-то отчаянно совещалась. Появление Журского и «корреспондента» было воспринято ими на удивление равнодушно.

— Прывет, хлопцы! Чаго такия невяселыя?

Они посмотрели на чужаков, взвешивая, стоит ли доверяться им.

Решение принял, разумеется, белобрысый.

— Чаго ж весялицца. У Аксанки-вунь бяда.

Только теперь Игорь понял, что невысокий хлопчик с волосами каштанового цвета, угрюмо тыкавший носком сандалеты ножку скамейки, на самом деле — девчонка. Правда, наряжена она была по-мальчишечьи, так что неудивительно, что поначалу Остапович и принял ее за одного из местных сорвиголов.

— А что случилось? — спросил тем временем у «народа» Юрий Николаевич. — Кто-нибудь тебя обидел?

Оксанка вздохнула, зыркнула из-под взлохмаченных бровей на незнакомца:

— Не.

— Тогда…

— Шчаненок яе загубыуся, — объяснил вездесущий Захарка. — Тольки нядауна бацьки падарыли — и вось…

Похоже, он был искренне расстроен случившимся. Да и все остальные ребята — тоже; ни один не зубоскалил и не злорадствовал по поводу пропажи.

— Давно потерялся?

— Сення, — ответил вместо девочки белобрысый. — Мы ужо абшукалися — няма.

— Ну ничего, я уверен, он обязательно отыщется, — заверил ребят Юрий Николаевич. — Мы сейчас пойдем в сторону Прудков, где вторые круги, — и если увидим какие-нибудь следы пропажи, обязательно вам скажем. Договорились?

Те безрадостно закивали.

— Эх, жалко ребенка! — вздохнул Журский, когда они вместе с Максимом и Денисом уже покинули компанию.

— Сама винавата, — безжалостно отозвался Гордеичихин внук. — Вывела гуляць без поводка. Хотя, конечно, жалко…

— Может, еще найдем его, — предположил Максим.

Игорь ничего не сказал — он едва дрожащими руками пытался прикурить от спички.

Человек сидел к ним спиной и подниматься не стал, даже когда компания подошла к незнакомцу вплотную. И головы не повернул.

Сперва Юрий Николаевич решил, что это чертячник явился наконец /за тем, что принадлежит ему по праву/ чтобы поговорить. Но разглядев редкую поросль рыжих волос, понял: не чертячник.

«Хотя такой же старый и зловредный сукин сын!» «Старый и зловредный сукин сын», словно услышав его мысли, хохотнул и похлопал рукой по земле рядом с собой:

— Сядайце, пагаворым.

Обернулся, взглянул сурово:

— Ну, каму кажу: сядайце! Ци баицеся, чэцвера таких маладцоу, аднаго драхлага хрыча?

Журский не отвечал — его внимание привлекло то, как испуганно уставился на одноногого Макс. «Видимо, они уже раньше встречались. Вот черт! Небось, успел здорово запугать пацана».

— Да тога ж, мы не прадстаулены, — продолжал Серебряк. — Хто гэта, Карасек?

— Журналист из Минска, приехал, чтобы написать материал про круги на полях. Слышали, небось, о таких, а, Иван Петрович?

— «Иван Петрович»? — переспросил Игорь.

— А што, вы, малады чалавек, ужо наслуханы пра мяне? — изумленно заломил бровь Серебряк. — Вельми прыемна. И вельми цикава…

Но закончить реплику Журский ему не позволил. Указав на небо, он кивнул Остаповичу:

— Солнце. Тебе ведь нужно нормальное освещение, чтобы сделать снимки, так? Тогда рекомендую поторопиться. Похоже, собирается к дождю.

На это одноногий только засмеялся:

— Лоука, Карасек, лоука — ничога не скажыш. Не скажыш жа, так? А шкада, Карасек, шкада, — вздохнул он, кое-как поднимаясь с земли.

Опершись на свою палку, Серебряк некоторое время стоял, словно не замечая остальных, потом сокрушенно покачал головой и побрел куда-то в сторону леса. Сделав пару шагов, обернулся:

— Ты, Карасек, помни, аб чым мы з табою размауляли. И вы, хлопчыки, не забывайце аднаногага хрыча, Иван Пятро-вича! — зарифмовал он.