Гитлер втянул нас, против нашей воли и вопреки всем добрым советам, в войну на два фронта, и обе эти директивы дают ясное представление о том, какое огромное количество задач стояло в действительности перед объединенным штабом обороны в такой ситуации. Но политикой Гитлера в отношении Польши правили нетерпение и безумство; в результате человек, бывший одновременно и главой государства, и Верховным главнокомандующим, так и не дал возможности высшему военному штабу страны сопоставить содержание этих директив с трезвой, реальной оценкой общей политической и военной обстановки; подобный анализ сразу же выявил бы опасность возникновения второй мировой войны. Никаких шагов во исполнение указаний, прозвучавших в заключительной речи Гитлера 23 мая 1939 года, сделано не было; отдел «Л» даже не знал, о чем он там говорил. Поскольку предложение о проведении весной 1939 года широкомасштабных военных учений было отвергнуто, у штаба не было базового материала для каких-либо собственных подготовительных исследований. Его создали просто как личный штаб Верховного главнокомандующего, а не как Генеральный штаб вермахта. Поэтому, чтобы выбрать исходную обстановку для подобных военных учений, ему надо было самым тесным образом взаимодействовать со штабами сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил, а на такое взаимодействие можно было рассчитывать только в том случае, если поступит личный приказ Гитлера[33]. Теперь, когда, вопреки всем заверениям высших политических кругов, западные державы выступили на стороне Польши, Верховный главнокомандующий не подал знака о своих намерениях ни собственному штабу, ни штабам отдельных видов вооруженных сил, что позволило бы им, по крайней мере, проанализировать дальнейшее развитие событий. Это показало отсутствие у фюрера дара предвидения, которое проявилось тогда впервые, но которому суждено было пройти красной нитью сквозь весь опыт командования Гитлера в ходе этой войны.
Внезапный отъезд на фронт, тот факт, что он отделился от собственного штаба и начальников штабов всех видов вооруженных сил, не отвечающие требованиям условия работы в поезде фюрера – все это послужило просто-напросто еще одним примером склонности Гитлера к работе в атмосфере беспорядка и принятых наспех решений. Из пояснений Кейтеля на Нюрнбергском процессе:
«Спецсостав фюрера размещался на учебном полигоне Гросс-Борн (Померания); оттуда мы через день отправлялись в поездки на фронт, продолжавшиеся с раннего утра до поздней ночи, и посещали армейские и корпусные штабы. В каждом штабе фюреру докладывали обстановку; время от времени он встречался с главнокомандующим сухопутными силами. Гитлер очень редко вмешивался в проведение операций; сам я помню только два таких случая. В основном он лишь высказывал свою точку зрения, дискутировал с главнокомандующим сухопутными войсками и вносил предложения. Он никогда не брал на себя столько, чтобы отдавать приказы».
Больше всего власти по руководству боевыми действиями оказалось в руках начальника Генерального штаба сухопутных войск. Хотя за всю кампанию он ни разу не говорил по телефону ни с Гитлером, ни с Кейтелем или Йодлем, ни даже с полковником фон Ворманом – прикомандированным к этому поезду армейским офицером связи[34].
Первый месяц войны принес быстрый и ошеломляющий успех боевых действий в Польше и «чудо» (воспользуемся этим штампом еще раз) французской стратегии позиционной обороны на западе. Это не позволило проверить способность импровизированных органов управления войсками на что-то большее. Все, что от них требовалось, – это «доклады об обстановке», которые проходили так же бессистемно, как и в первые дни сентября в рейхсканцелярии. Доклады базировались на информации, поступавшей дважды в день от сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил в отдел «Л» – то, что осталось от ОКВ в Берлине. Затем следовали бесконечные обсуждения в гитлеровском вагоне-кабинете, которые велись больше для него самого, нежели для аудитории. Вчерне ежедневное «коммюнике вермахта» готовил отдел по связям с общественностью, в форму окончательного проекта его облекал в спецпоезде Йодль и, наконец, сделав обычно несколько собственноручных изменений, утверждал Гитлер. Единственным свидетельством попытки мыслить шире в этот период стало появление директив № 3 и 4 соответственно 9 и 25 сентября. Они касались главным образом переброски на Западный фронт тех сухопутных и военно-воздушных сил, без которых было не обойтись, а также дополнительных превентивных мер против Англии и Франции. В общих чертах эти директивы были разработаны в спецпоезде; затем в «черновом варианте» их направили в отдел «Л», работа которого заключалась в том, чтобы просмотреть этот проект вместе с оперативными отделами всех видов вооруженных сил. Когда проект был таким образом проработан и утвержден, его вернули Йодлю, который через Кейтеля получил подпись Гитлера и отвечал за рассылку.
Офицеры отдела «Л» в Берлине не были сильно загружены; однако они считали своей обязанностью поддерживать как можно более тесный контакт со штабами трех видов вооруженных сил. Отдел «Л» взял также на себя ежедневные доклады об обстановке, чтобы держать в курсе другие подразделения ОКВ, по-прежнему находившиеся в своих кабинетах мирного времени. На таких совещаниях обычно присутствовали следующие лица: начальники отделов, офицер, отвечающий за журнал боевых действий, и офицеры связи из разведки и контрразведки, из управления экономики и военной промышленности, отдела по связям с общественностью, службы связи, транспортного отдела и министерства иностранных дел. После того как донесения из действующей армии, информация из-за границы и другие важные сведения были представлены всем присутствующим, я, как начальник отдела «Л», собирал внутреннее совещание для своих подчиненных и рассказывал им обо всех соображениях или намерениях высшего начальства, о которых смог что-то узнать, затем давал указания насчет специальных заданий. В мои обязанности, как начальника отдела «Л», входило информировать о военной обстановке «заместителя фюрера» Рудольфа Гесса. Это происходило в его кабинете на Вильгельмштрассе. Единственное, что запомнилось от этих встреч: после моего краткого изложения ситуации не произносилось больше ни одного слова.
Кроме того, я прилагал немало усилий, чтобы поддерживать, насколько это было возможно, личный контакт со своим начальством. Первый рейс, который я совершил с этой целью примерно 10 сентября, был в Ильнау, в Верхнюю Силезию, куда поезд фюрера переехал из Померании. У меня опять-таки создалось впечатление лагеря, живущего в состоянии лихорадочной активности, абсолютно чуждой для нормальной жизни верховной ставки. Несмотря на успешные операции в Польше и продолжающееся затишье на западе, у человека, прибывшего в ставку, вскоре создавалось безошибочное впечатление, что находившимся там людям неспокойно. Особенно это проявлялось в энергичных усилиях, направленных на создание армейских резервов. Для этого Гитлер сначала потребовал увеличения людских ресурсов, мобилизацию которых поручили Гиммлеру и Далюге, и создал «полицейскую дивизию». Объяснение могло быть одно, выдвинутое официально: в полиции большой резерв хорошо подготовленного личного состава. Партийная и политическая подоплека этой меры обеспокоила, однако, даже Кейтеля; Йодль ухитрился уйти от необходимости занять определенную позицию в этом первом щекотливом деле такого рода. Но это ничего не меняло, и штабу Йодля с помощью отдела «Л» пришлось готовить необходимые приказы – факт, который в глазах армии еще теснее связал ОКВ с партией.
Вторжение Красной армии на территорию Польши представило мне еще одно, даже более убедительное, доказательство того, что у нас изначально не было организованной ставки, способной действовать самостоятельно или давать указания другим. Примерно в полночь с 16 на 17 сентября мне в Берлин позвонил наш военный атташе в Москве генерал Кёстринг и сообщил о неминуемом вторжении русских частей в Восточную Польшу. Кёстринг, как он позднее признался, был явно не в курсе планов наверху; на другом конце телефонного провода я, начальник оперативного отдела ОКВ, счел его информацию невразумительной, так как понятия не имел ни о каких договоренностях по этому поводу или о возможности, что такое может произойти. Единственное, что мне оставалось, – так это заверить его, что сразу же передам его сообщение. Даже Кейтель и Йодль ничего об этом не знали. Один из них, впервые услышав о выдвижении русских, ответил шокирующим вопросом: «Кто против?» Ценные часы были затрачены на подготовку соответствующих приказов. Серьезные и кровопролитные столкновения между немецкими и русскими войсками становились теперь реальнее, поскольку они продвигались навстречу друг другу и их разделяли лишь остатки польской армии, а местами наши армии уже выдвинулись на 200 километров за демаркационную линию, о которой Риббентроп договорился с русскими, но не проинформировал об этом вермахт.
