И тут Остербур нанес удар. Не в то же самое место, немного ниже, под глаз, но опять кольцом. Тайхман почувствовал, как лопнула под правым глазом кожа и кольцо вошло в его плоть. «Они забьют меня насмерть», – подумал он. Тогда он прижал подбородок к груди, оттолкнулся от пола и перекатился через голову вперед. Это позволило освободить левую руку. Мекель соображал очень медленно. Во время своего кувырка Тайхман увидел, как Фёгеле, стоя на столе с правого борта, разбил бутылку пива о голову Остербура. У него прояснилось в голове, подумал Тайхман. Фёгеле понял, что Остербуру уже достаточно, и, не сходя со своего стола, заехал ногой прямо в лицо Мекелю.

– Так держать, Фёгеле! – крикнул Тайхман. – Добей его. – Но тут ему пришлось переключить внимание на Хинша, который надвигался на него.

Фёгеле был маленьким смелым человечком, но он не имел опыта в серьезных драках. Ударив Мекеля, он в нерешительности застыл на столе, слегка напуганный своей собственной смелостью. Но для Мекеля одного удара ногой было мало. Он схватил Фёгеле и швырнул его через весь кубрик. Фёгеле ударился о деревянный край койки, расположенной по левому борту.

Тайхман тем временем двумя короткими хуками в подбородок привел Хинша в состояние грогги и окончательно вырубил его свингом. Потом он ударил Шмуцлера ребром ладони и повернулся к Мекелю. Правой ногой он со всей силы врезал ему по голени. Мекель взвыл и ухватился за больное место. Его голова при этом оказалась у края стола. Холодный расчет, который в таких случаях никогда не подводил Тайхмана, подсказал ему, куда надо ударить, чтобы вырубить Мекеля, не подвергая себя риску получить ответный удар. Тайхман молниеносно схватил Мекеля за волосы и дважды ударил его головой о край стола. Было ясно, что Мекель оглушен. Он поднял голову, но, прежде чем Тайхман смог нанести ему решающий удар, Фёгеле, снова забравшийся на стол, с силой врезал ему ногой в лицо. Но Мекель все еще не собирался отключаться – он только слегка смешался. Тайхман ударил его ногой в живот, и он стал хватать ртом воздух. Тайхман вновь увидел, как Фёгеле летит по воздуху и приземляется у правого борта. И все-таки Тайхману удалось перехитрить Мекеля, слабостью которого была замедленная реакция. Прежде чем тот понял, что происходит, Тайхман врезал ему левой рукой по шее, причем кулак попал точно между подбородком и яремной веной. Мекелю этого хватило – он бесславно свалился под правый стол.

Но тут сзади на Тайхмана напал Лауэр и замолотил ему по голове маленькими кулачками. У Тайхмана был твердый череп; удары Лауэра его просто раздражали. Ему и делать-то ничего не пришлось – Лауэр остановился сам, отбив себе костяшки пальцев.

Тайхман перевел дыхание и оценил обстановку. Зрелище битвы его порадовало. Он увидел, что Хейне тоже дерется, а это означало, что, в сущности, битва была ими выиграна. В драку включились и новички. Сигнальщик по имени Харрис отвешивал отличные панчи – он, по-видимому, знает в этом толк, с удовлетворением подумал Тайхман. Фёгеле тоже держался молодцом. Удивительно, как быстро он пришел в себя после полетов через весь кубрик. Фёгеле снова забрался на стол и колотил полными пивными бутылками по головам моряков правого борта. Когда бутылки закончились, он заорал:

– Принесите еще, я их всех замочу!

Но желающих получить бутылкой по черепу не нашлось. Поле битвы было усеяно осколками тарелок, пивных бутылок, остатками пищи и выбитыми зубами, не говоря уж о раненых. Хуже всех выглядел Мекель – его лицо напоминало сырой гамбургер, в остальном же все было в порядке.

Глаза его остались целыми, и он даже мог говорить. Лёбберман, наоборот, потерял передние зубы. Это была заслуга Штолленберга. Один зуб вонзился в его руку и торчал там. Штолленберг извлек его с помощью маникюрных щипчиков, которые ему дал Хейне, и протянул его Лёбберману. Остербур лишился возможности пользоваться своими вставными зубами, поскольку его нижняя челюсть оказалась свернутой на сторону.

– Может, твои зубы подойдут Медузе, – сказал Хейне.

– Нет уж, лучше жить вообще без зубов, чем с его зубами, – проворчал Лёбберман, – слишком много шлюх их облизывало.

После того как они выпали у него в самый неподходящий момент, Остербур стал отдавать их на хранение своему напарнику. Кроме того, у него на голове был небольшой порез, нанесенный бутылкой Фёгеле. Зато Бюлову было очень плохо. Его уложили в койку и стали делать холодные компрессы. Моча Бюлова была красной от крови. Штолленберг почти не пострадал, если не считать уха, которое стало похоже на цветную капусту, распухшего века и пореза на правом кулаке. Шмуцлер потерял чувство равновесия, которое вернулось к нему лишь некоторое время спустя.

Вскоре в матросский кубрик пришел старший квартирмейстер. Питт, унтер-офицер судовой полиции, сделал доклад по всей форме. Старший квартирмейстер объяснил свое появление тем, что один из кочегаров сообщил ему, что матросы убивают друг друга.

– Это гнусная ложь, – заявил Питт. – Вы же сами прекрасно видите, что все мы живы.

– Да уж, зрелище не из приятных, – констатировал квартирмейстер.

– Ничего страшного не произошло, – возразил Питт, – мы просто утрясали кое-какие разногласия. Я требую, чтобы вы назвали мне имя этого кочегара.

Чтобы придать веса своим словам, он вытянулся по стойке «смирно». Так он и стоял, требуя информации от старшего по званию, вдохновляясь мыслью о том, что защищает своих товарищей, и свято веря в то, что кочегар совершил по отношению к ним величайшую несправедливость.

– Я не знаю его имени, – ответил старший квартирмейстер.

– А как он выглядел?

Старший квартирмейстер посмотрел на Питта, затем перевел взгляд на матросов, покачал головой, повернулся и стал подниматься по трапу на палубу. На полпути он остановился, снова покачал головой и со смешком произнес:

– Разбирайтесь сами.

– Что он хотел этим сказать? – спросил Питт, когда старший квартирмейстер ушел.

Тайхман, Мекель и Остербур отправились в старшинский кубрик, и один из старшин, окончивший ускоренные медицинские курсы, занялся ими. Он забыл то немногое, что знал, подумал Тайхман, увидев, что горе-лекарь делает с Мекелем. Но старшина с радостью выполнял свою работу. Зашивая Тайхману бровь, он делал много лишних стежков и порой попадал иглой не в то место, куда нужно, восклицая при этом: «Опля!» Тайхман молча страдал, пока не увидел, что в иглу не вставлена нитка. Все пришлось начать сызнова. «Медик» был в основательном подпитии, и Тайхман очень обрадовался, когда тот сказал ему, что порез под глазом зашивать не нужно.

После этого матросы вернулись к прерванному ужину. Пива оставалось еще много, несмотря на боевые действия Фёгеле. Правда, оно уже порядком нагрелось, но никогда еще теплое пиво не казалось им таким вкусным. Остербур, который из-за своей шатающейся челюсти не мог пить из горлышка, пил из кружки – стаканов на борту не было. Мекелю тоже было трудно справляться со своим пивом. Старшина забинтовал ему голову целиком, оставив только небольшое отверстие для рта. Хейне расширил его с помощью ножниц, после чего тот уже мог пить нормально. Раненым досталось по две дополнительные бутылки. По предложению Мекеля, Фёгеле дали еще три бутылки – за храбрость во время его первой потасовки на борту их корабля. Пиво быстро ударило Фёгеле в голову, и он тут же улегся спать. Питт нанес Бюлову визит вежливости и пообещал, что сам лично проследит, чтобы ему ставили холодные компрессы всю ночь.

– Приятель, – сказал ему Бюлов, – как только поправлюсь, тут же сойду на берег, чтобы проверить, работает эта штука или нет. Вы, мерзавцы, лишили моряка единственного удовольствия, которое у него осталось. Ну почему жизнь такая…

– Не переживай, – успокоил его Питт, – он у тебя будет работать. Не может же он навсегда улечься из-за какой-то ерунды. Мой еще и не такое видал. Мы пойдем вместе, и я найду тебе такую шлюху, которая заставит его работать. Уж это я тебе гарантирую.

– Рад слышать, – ответил Бюлов.