– Капитан велел уходить в скалы по правому отрогу горы. – Большим пальцем Кейси ткнул в сторону темного пятна, грозно нависшего над ними. – Минут через пятнадцать нас догонит. – Он устало улыбнулся, посмотрев на капрала. – Сказал, чтоб мы оставили ему ящик и рюкзак.

– Помилуй, – взмолился Миллер. – Я и сам себе кажусь ростом с гномика. – Посмотрев на Стивенса, лежащего без сознания под тентом, он перевел взгляд на грека. – Пожалуй, Андреа…

– Конечно, конечно.

Тот быстро нагнулся, закутал в дождевик юного лейтенанта и без труда выпрямился.

– Пойду впереди, – вызвался Миллер. – Может, поровней дорогу вам со Стивенсом выберу. – Закинув через плечо взрывную машинку и рюкзаки, капрал даже присел: он и не подозревал, что настолько сдал. – Для начала, – поправился он. – А потом ты нас обоих потащишь.

При расчете времени, необходимого для того, чтобы догнать Брауна и остальную группу, Мэллори намного ошибся. Прошло больше часа, а он все не мог напасть на след своих товарищей. С двумя пудами на спине не очень-то поспешишь.

Не только он был повинен в задержке. Оправившись от неожиданного открытия, немцы снова принялись осматривать поверхность утеса, действуя дотошно и медленно. Мэллори опасался, что кто-нибудь из солдат вздумает спуститься по раструбу вниз. Отверстия от крючьев тотчас бы выдали присутствие диверсионного отряда. Но никому из немцев мысль эта и в голову не пришла. Они, видно, решили, что часовой сорвался и разбился насмерть. После бесплодных поисков солдаты о чем-то долго совещались, но тем дело и закончилось. Поставив нового дозорного, немцы собрали свою поклажу и двинулись вдоль утеса.

Что-то уж очень быстро оторвались от него друзья. Правда, рельеф местности улучшился. Метров через пятьдесят рассыпанные у подножия склона валуны стали попадаться гораздо реже, сменившись щебенистой осыпью и влажно блестевшей галькой. Может, он с ними разминулся? Вряд ли. Сквозь пелену смешанного с градом дождя заметен был голый склон, но никого на нем не было видно. Кроме того, Андреа не станет останавливаться, пока не отыщет хотя бы сносное укрытие, а здесь, на каменистых отрогах, нет ничего и отдаленно похожего на убежище.

На друзей и их укрытие Мэллори наткнулся совершенно случайно. Он перелезал через узкую длинную гряду, как вдруг откуда-то снизу услышал гул голосов и заметил тусклое пятно фонаря, пробивавшееся сквозь ткань брезента, который свешивался с карниза над нишей у его ног.

Почувствовав на своем плече чью-то руку, Миллер вздрогнул всем телом и круто обернулся. Увидев капитана, он сунул пистолет снова в карман и оперся спиной о скалу.

– Полегче с оружием! – произнес Мэллори, снимая с натруженных плеч лямки, и удивленно посмотрел на улыбающегося грека. – Что за веселье?

– Сию минуту я объяснял одному нашему другу, – снова усмехнулся Андреа, – что он узнает, что ты рядом, лишь когда ты коснешься его плеча. А он, по-моему, не поверил.

– Хотя бы кашлянул или как-то еще предупредил, – оправдывался Миллер. – Нервы у меня ни к черту, шеф. Совсем не то что двое суток назад.

Недоверчиво посмотрев на капрала, Мэллори хотел ему ответить, но осекся, увидев бледное как пергамент лицо Стивенса с рюкзаком под головой, обмотанной бинтом. Юноша пристально смотрел на капитана.

– Наконец-то оклемался, – улыбнулся Мэллори, глядя в бескровное, как у мертвеца, лицо. Стивенс в ответ раздвинул в улыбке бледные губы. – Как себя чувствуешь, Энди?

– Ничего, сэр. Нет, правда. – В темных глазах юноши застыло страдание. Скользнув рассеянным взглядом по забинтованной ноге, лейтенант вновь поднял глаза. – Очень виноват, что так вышло, сэр, – растерянно произнес он. – Как глупо получилось, черт побери.

– Это была не глупость, – медленно, с расстановкой произнес капитан, – а преступная халатность. – Мэллори понимал, что на него смотрят все, но его заботил один Стивенс. – Преступная и непростительная халатность, – продолжил он ровным голосом. – И преступник этот я. Я предполагал, что ты потерял много крови еще в лодке, но не знал, что у тебя на лбу такая рана. А знать следовало. – Криво усмехнувшись, новозеландец продолжил: – Послушал бы ты, что мне наговорили эти два недисциплинированных типа, когда мы поднялись на скалу… И они были правы. В таком состоянии тебя нельзя было оставлять внизу одного. Я, видно, рехнулся. – Мэллори вновь усмехнулся. – Надо было поднять тебя, как куль с углем, по примеру Миллера и Брауна, этого неустрашимого дуэта альпинистов… Не могу понять, как ты сумел подняться. Да ты и сам не знаешь, я в этом уверен. – Подавшись вперед, Мэллори коснулся здорового колена юноши. – Прости, Энди, честное слово, я не представлял себе, что тебе так досталось.

Стивенс смутился и в то же время обрадовался, бледные щеки его окрасились румянцем.

– Не надо, сэр, – умоляюще произнес он. – Так уж получилось. – Он умолк, пронизанный нестерпимой болью в изувеченной ноге. – Похвалы я не заслуживаю, – продолжил он спокойно. – Вряд ли я помню, как поднимался.

Удивленно выгнув брови, Мэллори смотрел на юношу, не перебивая его.

– Я перепугался до смерти, – признался Стивенс, не удивляясь своим словам, которые прежде ни за что не осмелился бы произнести. – Никогда еще за всю свою жизнь я не испытывал такого страха.

Качая головой, Мэллори поскреб щетинистый подбородок. По-видимому, он был действительно изумлен. Посмотрев на Стивенса, он лукаво улыбнулся:

– Оказывается, ты еще новичок в этих играх, Энди. – Капитан снова улыбнулся. – Ты думаешь, я смеялся и распевал песни, поднимаясь по скале? Думаешь, я не испытывал страха? – Закурив сигарету, новозеландец посмотрел сквозь клубы дыма на юношу. – Страх – это не то слово. Я цепенел от ужаса. Да и Андреа тоже. Мы повидали всякого, поэтому не могли не бояться.

– Андреа? – засмеялся Стивенс, но тут же вскрикнул от боли в ноге. Мэллори решил было, что тот потерял сознание, но юноша продолжил хриплым голосом: – Андреа! Не может быть.

– Андреа действительно испытывал страх, – ласково проговорил рослый грек. – Андреа и сейчас испытывает страх. Андреа всегда испытывает чувство страха. Потому-то я и цел. – Он посмотрел на свои большие руки. – Потому-то столько людей погибло. Они не испытывали чувства страха. Не боялись того, чего следует постоянно бояться, забывали, что следует остерегаться, быть начеку. Андреа же боялся всего и ничего не упускал из виду. Вот и вся разгадка.

Посмотрев на юношу, грек улыбнулся.

– На свете не бывает ни храбрецов, ни трусов, сынок. Храбрецы все. Для того чтобы родиться, прожить жизнь и умереть, нужно быть храбрецом. Мы все храбрецы, и все мы боимся. Человек, который слывет смельчаком, тоже храбр и испытывает страх, как и любой из нас. Только он храбр на пять минут больше. Иногда на десять или двадцать или столько, сколько требуется больному, истекающему кровью, испуганному мальчишке, чтобы совершить восхождение на скалу.

Стивенс молчал, потупив взор. Никогда еще он не был так счастлив, не испытывал такого внутреннего удовлетворения. Он давно понял, что таких людей, как Андреа и Мэллори, не проведешь, однако он не знал, что друзья не придадут никакого значения тому, что он боится. Стивенс хотел что-то ответить, но не находил слов. Ко всему прочему, он смертельно устал. В глубине души он верил, что Андреа говорит правду, но не всю правду. Юноша был слишком измучен, чтобы разобраться, в чем же дело.

Миллер громко прокашлялся.

– Хватит трепаться, лейтенант, – произнес он решительно. – Ложись, тебе надо поспать.

Стивенс изумленно посмотрел на американца, потом перевел взгляд на Мэллори.

– Делай, что велено, – улыбнулся тот. – Слушай своего хирурга и врача-консультанта. Это он наложил тебе на ногу шину.

– Неужели? Я и не знал. Спасибо, Дасти. Пришлось вам… нелегко со мной?

– Для такого спеца, как я? – небрежно взмахнул рукой Миллер. – Обычный перелом, – соврал он с легким сердцем. – Любой бы справился… Помоги-ка ему лечь, Андреа. – Кивнув капитану, янки произнес: – На минуту, шеф.