«Я Гелий Понтий Венусил Капелла, римский гражданин, кваттуовир и магистрат города. А ты кто таков?»

«Я Марк, сын Публия, из клана Гиртулеев и из рода Понтиев», – отвечает отец.

«Зачем пожаловал ко мне?» – спрашивает Гелий.

«Я тут проездом, – отвечает отец. – Двигаюсь со своей турмой к рейнской армии, в распоряжение Публия Квинтилия Вара. А к тебе завернул, чтобы приветствовать тебя этим солнечным и радостным утром и пожелать здоровья и благополучия».

Лицо Гелия тут же теряет спокойствие и надменность. Гелий удивлен. Гелий растерянно восклицает:

«Я же Венусил! А ты Гиртулей. Разве тебе неизвестно, что между нашими кланами давно существует… Как бы тебя не обидеть… Клянусь Меркурием, не припомню, чтобы кто-нибудь из Гиртулеев желал мне здоровья и благополучия. Ведь все вы готовы…»

Отец не дает Гелию договорить:

«Ты не понял, почтенный Гелий Капелла. Я из ветви Пилатов. Мой отец, Публий Понтий Пилат, никогда не враждовал с Венусилами. А мой дед, Квинт Понтий Первопилат, начальник личной охраны божественного Юлия Цезаря…»

Теперь уже Гелий Понтий Капелла не дает отцу договорить. Он раскрывает ему свои объятия. Приглашает войти в дом. Кличет слуг. Велит приготовить баню, накрыть триклиний возле бассейна под деревьями. Он и конников отца приглашает пожаловать в свое имение. Всю турму велит немедленно вести в усадьбу. И лишь настойчивое сопротивление отца ограничивает число приглашенных тремя декурионами. За ними тотчас посылают на берег реки. А пока суть да дело, радостно-возбужденный хозяин рассказывает нам, что его дед, Луций Понтий Капелла, однажды сподобился принимать у себя божественного Юлия Цезаря, когда на седьмой год Галльской войны Цезарь избрал Вьенну в качестве пограничной базы и перегруппировывал здесь свою кавалерию. Цезарь несколько дней прожил у Луция Капеллы, а при Цезаре неотлучно находился – кто бы вы думали? – Квинт Понтий Пилат, то есть дед моего отца и мой прадед.

«Пилаты – не Гиртулеи!» – восклицал Гелий Капелла. И тут же поправлялся: «Нет, я хочу сказать, что среди Гиртулеев Пилаты – прекрасные люди, близкие нам родственники и гости дорогие!» И тут же снова восклицал: «Какие вы Гиртулеи! Вы – Пилаты! Прекрасные, знаменитые люди! Истинные Понтии!»

Похоже, Марк Пилат уже не рад был, что решил нанести визит этому шумному, словоохотливому и чересчур гостеприимному человеку. Отец ведь, как я понимаю, действительно только поприветствовать его хотел и тем самым продемонстрировать презрение к нарбонским и лугдунским своим родственникам. А в результате пришлось целый день провести в доме совершенно чужого ему человека: греться и прохлаждаться с ним в бане, три часа завтракать, два часа осматривать владения Гелия Капеллы и потом еще пять часов обедать-ужинать, возлежа в триклинии в обществе собственных декурионов и множества разных Венусилов, со всего города сбежавшихся поглазеть на «Гиртулея, который не Гиртулей», «прекрасного Пилата», «истинного Понтия».

Нас с Лусеной боги, однако, миловали. Поняв, в какую западню он сам угодил и нас увлек, отец упросил Гелия, чтобы нам показали город. Нам выделили носилки и многочисленную свиту.

VIII. С западного берега Родана, где среди прочих богатых вилл разместилась и вилла Гелия Капеллы, нас по понтонному мосту перенесли на восточный берег. Там, на левом холме, между двух речных потоков, расположился собственно город: форум, храм Ромы и Цезарей, бани и рынок. А на правом холме, за городской стеной, которую тогда только начали строить, – священная роща и несколько каменных и деревянных святилищ аллоброгов.

Сперва нас доставили в городской дом Гелия Капеллы и заставили его тщательно осмотреть. А после наша экскурсия разделилась на две группы. Лусена пожелала побывать в священной роще и посетить храм галльской богини Тутелы, о которой была наслышана. Ее туда понесли на носилках. Я же с тремя сопровождавшими меня рабами принялся пешим порядком осматривать базилику, курию, римский храм, рынок и бани.

Честно признаюсь тебе: город не произвел на меня впечатления. Во-первых, по сравнению с нашей Кордубой и другими городами, которые мне удалось видеть хотя бы издали, Вьенна показалась мне маленьким и каким-то чуть ли не захолустным поселением. Во-вторых, ее непросто было осматривать, так как чуть ли не все общественные здания – и многие из частных домов – были облеплены строительными лесами и либо сооружались заново, либо достраивались, перестраивались и декорировались; как тут получишь общее впечатление, когда от стука молотков и скрежета пил гудит в ушах, а в глазах рябит от досок и подъемных машин?

Часа через два после полудня мы встретились на берегу реки, возле моста. Я воссоединился с Лусеной, поднялся в носилки, нас перенесли через Родан и вернули в загородную усадьбу Гелия Венусила, где выделили комнату, в которой уже был накрыт не то поздний завтрак – прандиум, не то меренда – ранний побед. Мы утолили голод и жажду. А после часа два или три отдыхали на мягких ложах, некоторое время обмениваясь впечатлениями, но вскоре забывшись сладким, истомным послеполуденным сном.

Вечером меня и Лусену позвали на шумный и многолюдный пир. Но я, с твоего позволения, не стану его вспоминать и описывать. Скажу лишь, что на стол подали павлина, которого я еще никогда не пробовал до этого.

IX. Но вот что вспомню и непременно отмечу: в этой Вьенне Фортуна будто дважды посмотрела в мою сторону и две встречи мне уготовила.

Она познакомила меня и Лусену с Гелием Понтием Капеллой, который вследствие этого короткого знакомства скоро сыграет важную роль в моей судьбе. Да, вроде бы, по мстительной прихоти отца мы забрели во двор к потомственным соперникам клана Гиртулеев. Но кто сказал, что Фортуне не подвластны человеческие прихоти, и не ее рук дело внезапные людские поступки и решения, которые порой изменяют не только отдельные судьбы, но и самый ход истории?

Вторая же не менее знаменательная встреча произошла во время моей прогулки по городу. На форуме возле курии я увидел человека в длинном пестром балахоне и с белым тюрбаном на голове. Его сопровождали два рослых и иссиня-черных африканца, вооруженных палками. А сам этот господин, низкорослый, но плотно сбитый, шествовал по площади, чуть подняв голову и взгляд свой вперив в небо, уставив его в одну точку, всем видом своим показывая, что под ноги он не желает смотреть и уж ни за что на свете не позволит себе заметить кого-нибудь из окружающих.

Представь себе, на некотором расстоянии от меня человек этот вдруг содрогнулся, остановился, опустил голову и принялся торопливо и раздраженно протирать пальцами глаза, точно в них попала пыль или соринка. А после мотнул головой, как бы вытряхивая из глаз слезы, и с удивлением принялся оглядываться по сторонам, пока взгляд его на меня не наткнулся и на мне не замер. Он долго и словно с болью меня разглядывал. А затем обернулся к своим африканцам и заговорил с ними на совершенно незнакомом мне языке, несколько раз сердито и властно ткнув пальцем в мою сторону.

Тогда один из африканцев двинулся в нашу сторону и, к нам подойдя, спросил на ломаной латыни:

«Кто эта мальчик?».

Я не успел ответить. Не только потому что растерялся, а потому что один из сопровождавших меня рабов выступил вперед и строго объявил:

«Этот мальчик – гость и родственник почтенного Гелия Понтия Капеллы. А тебе какое дело, раб?!»

«Мне – никакое. Моя хозяин хотела знать», – ответил негр.

«Ну, так я объяснил тебе. И ступай лучше своей дорогой».

Грозный африканец тут же отошел. И мы пошли дальше. А странный господин в тюрбане и балахоне остался стоять посреди площади, провожая нас пристальным и тревожным взглядом.

Мы обогнули курию, и тогда я спросил:

«А кто это?»

«Это наша местная достопримечательность – царь Архелай, – охотно и усмешливо ответил мой экскурсовод. – Три года назад великий Август отнял у него царство и поселил в нашем городе. Но он, вишь, до сих пор строит из себя царя. Никак не может отвыкнуть».