Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Причина гораздо прозаичнее. Неподчинение начальству.

— У меня такая же история. — Помолчав, Смит поинтересовался:

— Этот ваш мистер Джерран, у него все дома?

— Так утверждают врачи, нанятые страховой компанией.

— Я не об этом.

— Неужели вы рассчитываете, что я стану дурно отзываться о своем работодателе? Снова белозубая улыбка.

— Можно ответить и так. Но вы не находите, что у этого олуха сдвиг по фазе? Или это обидное определение?

— Только по мнению психиатров. Я не с ними беседую. «Сдвиг по фазе» для меня вполне приемлемый термин. Однако хочу напомнить, что у мистера Джеррана превосходная репутация.

— Как у сдвинутого по фазе?

— Ив этом плане тоже. А еще как у постановщика и кинорежиссера.

— Какой же нормальный постановщик повез бы съемочную группу на остров Медвежий в преддверии зимы?

— Мистеру Джеррану нужна подлинность.

— Мистеру Джеррану нужна консультация у психиатра. Неужели он не представляет, каково там в такое время года?

— Ко всему он мечтатель.

— В Баренцевом море мечтателям делать нечего.

И как только американцам удалось высадить человека на Луну?

— Наш друг Отто не американец. Он выходец из Центральной Европы. Если вам потребуются мечтатели, ищите их в верховьях Дуная.

— Далеконько он забрался от берегов голубого Дуная!

— Отто пришлось уезжать в большой спешке. В то время, за год до начала войны, многим приходилось уезжать подобным же образом. Попал в Америку куда же еще, потом пробился в Голливуд. Говорите про Отто все что угодно, но нужно отдать ему должное: он оставил в Вене процветающую киностудию, а в Калифорнию приехал только в том, что было на нем.

— А это немало.

— Тогда он был иным. Я видел фотографии. Конечно, не стройный, как березка, но килограммов на сорок меньше. Во всяком случае, всего за несколько лет, переключившись своевременно с антинацизма на антикоммунизм, Отто добился огромных успехов в создании ура-патриотических фильмов. Критики были в отчаянии, а зрители вне себя от восторга. В середине пятидесятых годов, когда он почуял, что его голливудской карьере грозит крах, преданность новой родине вместе с банковскими вкладами испарилась и Отто перебрался в Лондон. Там он создал несколько авангардистских картин, приведших критиков в состояние экстаза, зрителей в уныние, а самого Отто в число банкротов.

— Похоже, вы хорошо изучили своего шефа, — отозвался Смит.

— Любой, кто прочитал первые пять страниц проспекта к последней его картине, раскусил бы Отто. Я дам вам экземпляр. Нигде не упоминается слово «фильм». Выброшены, разумеется, слова «тошнотворный» и «отчаяние», многое приходится читать между строк. Но Отто весь как на ладони.

— Хотел бы я взглянуть на этот проспект, — произнес Смит. Подумав, добавил:

— Если Отто прогорел, откуда у него взялись деньги? Для съемки фильма, я имею в виду.

— Наивная вы душа. Продюсер зарабатывает больше всего тогда, когда у ворот его студии появляются судебные исполнители. Разумеется, студии, взятой в аренду. Когда банки арестовывают его счета, а страховые компании предъявляют ультиматум, кто закатывает банкет в «Савойе»? Наш приятель, известный продюсер. Таков, можно сказать, закон природы. Занимались бы вы лучше морским делом, господин штурман, — прибавил я дружелюбно.

— Мистер Смит, — поправил он рассеянно. — Так кто же финансирует вашего друга?

— Мой наниматель. Кто именно не знаю. В денежных делах Отто очень скрытен.

— Но на кого-то он все-таки опирается?

— Конечно. — Поставив стакан на стол, я поднялся. — Спасибо за гостеприимство.

— Даже после того, как он снял несколько картин, не принесших барыша?

Глупо, во всяком случае подозрительно все это.

— В киноиндустрии, мистер Смит, глупых и подозрительных людей пруд пруди.

В действительности я не знал, так это или нет, но, судя по компании, подобравшейся на борту судна, подобный вывод напрашивался сам собой.

— А может быть, он нашел такой вариант, который разом решит его проблемы?

— Вы имеете в виду сценарий? В ваших словах есть смысл. Но только сам мистер Джерран сможет рассеять ваши сомнения. Кроме Хейсмана, автора сценария, один Джерран читал его.

Дело было совсем не в том, что мостик расположен выше палубы. Спускаясь по трапу по правому, подветренному, борту, я убедился, что шторм действительно разыгрался не на шутку. На себе ощутив, насколько крепок и студен ветер, я обеими руками держался за поручни. Амплитуда качки составляла градусов пятьдесят — ощущение не из приятных; правда, однажды мне довелось попасть в шторм на борту крейсера, мачты которого описывали дугу в сто градусов, и все же корабль уцелел.

В самую непроглядную ночь на море не бывает абсолютно темно; даже если линию, разделяющую море и небо, нельзя четко провести, вы все-таки знаете: море более темное. В ту ночь видимость была не больше двух миль из-за нависшего над морем морозного тумана — явление обыкновенное для Норвегии, где воздух, спускающийся с ледников, соприкасается с теплыми водами фьордов, или, как было на сей раз, когда теплый ветер, дующий с Атлантики, поступает в полярные области. Единственное, что я смог разглядеть, — это белые гребни, срываемые ветром, и волны, которые перехлестывали через бак траулера и с шипением срывались в море. В такую ночь хорошо сидеть, надев шлепанцы, у камина.

Повернувшись к двери, я наткнулся на какую-то фигуру, стоявшую под трапом и державшуюся за ступеньки, чтобы не упасть. Лица не было видно, но по соломенным волосам я узнал Мэри. Это была Мэри Стюарт, или дорогая Мэри.

Я назвал ее так, чтобы не путать с другой Мэри, служившей помрежем у Джеррана, которую окрестили «маленькая», Мэри Дарлинг. Хотя первую Мэри звали Мэри Стюарт, настоящее ее имя было Илона Вишневецкая. Рассудив, что с таким именем известности в мире кино не добиться, она почему-то выбрала себе шотландскую фамилию.

— Дорогая Мэри, — произнес я, коснувшись ее щеки (нам, докторам, позволено). — Что вы тут делаете в столь поздний час и в такую стужу?

Щека у нее была холодна как лед.

— Ваше пристрастие к свежему воздуху переходит границы разумного.

Войдите в помещение, — продолжал я, взяв ее за руку, и ничуть не удивился тому, что она дрожит как осиновый лист.

Дверь вела в пассажирский салон — довольно узкое помещение во всю ширину судна. В дальнем его конце был расположен встроенный бар, где за металлическими застекленными дверцами хранились запасы спиртного. Дверцы были неизменно заперты, а ключ лежал в кармане у Отто Джеррана.

— Не надо тащить меня, доктор, — спокойно произнесла своим высоким голосом Мэри Стюарт. -Я и сама умею ходить.

— Почему вы вышли на палубу? Это опасно.

— Неужели врачу так трудно поставить диагноз? — отозвалась она, потрогав пуговицу черного кожаного пальто. Я понял, что дикие прыжки «Морнинг роуз» не прошли для Мэри даром.

Мэри откинула назад спутанные ветром волосы. Лицо ее было бледно, под карими глазами появились синяки. Скуластые, характерные для славян щеки придавали девушке особую прелесть. Она была латышка, и в ее внешности было много славянского. Внешность, ядовито замечали некоторые из коллег Мэри Стюарт, была единственным ее достоинством. Две последние (и единственные) картины с ее участием, по слухам, провалились с треском. Она была молчалива, холодна и высокомерна, за что я один из всех любил ее.

— Врач не застрахован от ошибок. Во всяком случае, здешний, — ответил я, силясь придать своему лицу «докторское» выражение. — Зачем понадобилось вам забираться на этой развалине в столь гиблые места?

— У меня личные проблемы, — проронила она, помолчав.

— Профессия врача связана с разрешением личных проблем. Как ваша мигрень? Как ваша язва? Как ваш бурсит?

— Мне нужны деньги.

— Всем нужны деньги, — улыбнулся я. Не встретив ответной улыбки, я оставил Мэри одну и направился на главную палубу.

По обе стороны коридора располагались пассажирские каюты. До переоборудования траулера в этой части корпуса находились трюмы. Хотя корпус был обработан горячим паром, подвергнут фумигации и дезинфекции, тут стоял неистребимый запах ворвани. И в обычных-то обстоятельствах атмосфера была в достаточной степени тошнотворной, при подобной же качке на скорое исцеление от морской болезни нечего было и рассчитывать. Постучавшись в дверь первой каюты по правому борту, я вошел.

3
{"b":"18830","o":1}