– Вставай, – сказал он громко. – Ну давай же! Вставай!

Я не спал. Я не сомкнул глаз с той минуты, как лег. Я застонал, затем открыл якобы затуманенные сном глаза. Но за спиной Ханслетта никого не было.

– Что это? Тебе чего? – Молчание. – Что за черт! Ведь еще только пятый час.

– Ты еще спрашиваешь у меня, что произошло! – сказал Ханслетт раздраженно. – Полиция. Они уже на борту. Говорят, что дело срочное.

– Полиция? Ты сказал – полиция?

– Ну да. Вставай немедленно, они ждут.

– Полиция? На борту нашего судна? Что за…

– О боже! Сколько ты еще выпил, после того, как я пошел спать? Полиция. Их двое, и с ними два таможенника. Они говорят, очень срочное дело.

– Шли бы они лучше к дьяволу со своей срочностью! Прямо посреди этой дьявольской ночи! Они что, считают нас переодетыми грабителями почтовых поездов? Ты что, не мог им объяснить, кто мы такие? Ну ладно, ладно, ладно! Я уже иду.

Ханслетт ушел, а секунд через тридцать я последовал за ним в салон. Их было четверо – двое полицейских и два таможенника. Это сборище не показалось мне таким уж мерзким. Старший, высокий и плотный, с загорелым лицом сержант поднялся. Он окинул меня холодным взглядом, посмотрел на пустую бутылку из-под виски и два грязных стакана на столике, потом снова на меня. Ему явно не нравились богатые яхтсмены, Богатые яхтсмены, которые пьют ночь напролет и встают на рассвете с мутными глазами, со взъерошенными волосами, бледные и с головной болью. Не любил он богатых изнеженных яхтсменов, одетых в шелковые китайские халаты с драконами, с шотландскими шарфами, небрежно обмотанными вокруг шеи. Мне и самому не нравятся такие типы, особенно эти шотландские шарфы, что в таком ходу у яхтсменской братии. Но должен же я был хоть чем-то скрыть синяки на шее.

– Вы владелец этой яхты, сэр? – спросил сержант. Довольно вежливый голос, принадлежащий несомненно уроженцу западной Шотландии. Большую часть времени от потратил, чтобы выговорить слово «сэр».

– Если вы мне объясните, какое это имеет отношение к вашим чертовым делам, – сказал я неприветливо, – то я, может быть, отвечу, а может быть, и нет. Частное судно – это то же самое, что частный дом, сержант. Вам следовало бы спросить разрешения, прежде чем вваливаться сюда. Или вы не знаете законов?

– Он знает законы, – вставил один из таможенников. Невысокий смуглый тип, гладко выбритый в четыре часа утра, с внушающим доверие голосом. Но выговор не шотландский. – Будьте благоразумны. Сержант ни в чем не виноват. Это мы подняли его с постели три часа назад. Мы ему очень обязаны.

Его я игнорировал. Я разговаривал только с сержантом.

– Сейчас ночь, а мы находимся в удаленной шотландской бухте. Что бы вы чувствовали, если бы четверо неизвестных оказались у вас на борту в столь поздний час? – Я пытался использовать этот шанс, хотя он был слабоват. Если они были те, за кого я их принимал, и если я был тем, за кого они меня принимали, то я не мог такого сказать. Но посторонний сказал бы. – У вас есть удостоверение личности?

– Удостоверение моей личности? – Сержант холодно уставился на меня. – Я не должен предъявлять вам никаких удостоверений. Я сержант Мак-Дональд. Я служу в полицейском участке Торбея вот уже восемь лет. Можете спросить любого в Торбее. Меня все знают. Если он в самом деле был тем, за кого себя выдавал, то это, видимо, был первый случай в его жизни, когда у него спросили удостоверение личности. Он кивнул на второго полицейского: – Констебль Мак-Дональд.

– Ваш сын? – Сходство было несомненным. – Лучший способ держать его в руках, не так ли, сержант? – Я не знал, верить им или нет, но чувствовал, что слишком долго разыгрываю из себя разгневанного судовладельца. Следующий вопрос я задал уже не столь свирепо: – Ну, а таможня? По вашей части я тоже все законы знаю. У вас должно быть разрешение на досмотр, ребята. Я уверен, полиция подтвердит, что я прав. Вы должны где-то там у себя получить разрешение, не так ли?

– Да, сэр. – Это ответил второй таможенник. Средний рост, светлые волосы, начинает полнеть, говорит с белфастским акцентом. Одет как и первый: синий плащ, форменная фуражка, коричневые перчатки и тщательно отутюженные брюки. – Но это сильно усложняет дело. Мы предпочитаем добровольное согласие. Поэтому просто просим разрешения у владельца.

– И теперь вы собираетесь просить разрешения обыскать наше судно, так ведь? – спросил Ханслетт.

– Да, сэр.

– Но почему? – спросил я. Теперь в моем голосе звучало смущение. Я и в самом деле был в замешательстве. Я поистине понятия не имел, что они могли здесь искать. – Если мы все будем взаимно вежливы и не будем друг другу мешать, то хотя бы какое-то объяснение мы можем получить?

– Ну почему же нет, сэр, – сказал первый таможенник. – Груз стоимостью в двенадцать тысяч фунтов стерлингов был похищен прошлой ночью вблизи Айрширского побережья, сэр. Известно об этом стало вчера вечером. По имеющимся у нас данным его переправили на небольшое судно. Мы уверены, что оно ушло на север.

– Почему?

– К сожалению, это секрет, сэр. Это уже третий порт, который мы посетили, и тринадцатая яхта – четвертая в Торбее, которую мы осматриваем за истекшие пятнадцать часов. Чувствую, нам еще долго придется за ними гоняться. Тон у него был почти дружеский, словно он хотел сказать: «Не думайте, что мы в самом деле подозреваем вас. Мы просто делаем свое дело, вот и все».

– И вы, значит, обыскиваете, все яхты, которые пришли с юга? Или могли прийти… Иными словами, недавно прибывшие. Мы здесь с полудня. У грабителей должна быть очень быстроходная яхта, чтобы добраться сюда к этому времени – ведь они не могли с похищенными товарами рискнуть пройти через канал Кринан, им пришлось бы огибать мыс Кинтайр…

– Но у вас достаточно быстроходная яхта, сэр, – сказал сержант Мак-Дональд. Я все удивляюсь, какого дьявола повсюду, от Западных островов до восточных окраин Лондона, у всех полицейских сержантов одни и те же деревянные голоса, одинаковые деревянные физиономии и холодные глаза. Может быть, это как-то связано с формой. Я не обратил на его слова никакого внимания.

– Ну и что же мы… м-м-м… предположительно украли?

– Химические реактивы. Целый контейнер.

– Реактивы? – Я посмотрел на Ханслетта и усмехнулся, затем снова обернулся к представителю таможни. – Так значит, химические реактивы? У нас на борту есть реактивы. Но не на двенадцать тысяч фунтов, к сожалению. Короткая пауза. Потом Мак-Дональд спросил:

– Вы не могли бы пояснить, сэр?

– Нет ничего проще. – Я закурил сигарету, оттягивая момент торжества, и улыбнулся. – Эта яхта принадлежит правительству, сержант Мак-Дональд. Надеюсь, вы заметили флаг. Министерство сельского хозяйства и рыболовства. Мы – морские биологи. А в нашей кормовой каюте располагается плавучая лаборатория. Здесь, как видите, наша библиотека. – Две полки были забиты специальной литературой. – А если у вас остались еще какие-то сомнения, могу дать вам два телефонных номера – один в Глазго, другой в Лондоне, по которым вам подтвердят нашу благонадежность. Или позвоните начальнику шлюза в Кринан. Мы провели у него прошлую ночь.

– Да, сэр. – На сержанта я не произвел ни малейшего впечатления. – А куда вы отправлялись на резиновой лодке нынче вечером?

– Извините, сержант, не понял.

– Вас видели, когда вы покидали яхту в резиновой лодке около пяти часов вечера. – Холодок пробежал по моей спине, словно сороконожка в ледяных башмаках. – Вы направлялись к югу. Вас видел мистер Мак-Илрой, почтмейстер.

– Терпеть не могу подозревать в чем-то государственных служащих, но должно быть, этот парень был пьян. – Интересно, как его так получается, что после холодка на спине вас сразу бросает в жар. – Я никуда не ездил на резиновой лодке. У меня никогда не было резиновой лодки. Возьмите ваше увеличительное стекло, сержант, и если вы обнаружите здесь резиновую лодку, я подарю вам свою деревянную шлюпку, единственную на борту «Файркреста».