Я невольно подумал о том, что в этом, безусловно, есть и моя заслуга. Если подполковник отпустил Уолпола, то, разумеется, вовсе не потому, что у него не хватало косвенных улик, чтобы осудить американца. Скорее всего, английская контрразведка боялась самого судебного процесса, который мог пролить свет на ошибки ее сотрудников. А секретные службы всегда стараются затушевать свои неудачи, что им сделать, естественно, гораздо легче, чем какому–либо гражданскому ведомству.

— Вы должны знать, лейтенант, — сказал мне в конце беседы Тинуэлл, — что мы решили воздержаться от наложения на вас дисциплинарного взыскания только потому, что до сих пор ваш послужной список был безупречен.

Повлияло на наше решение и развитие событий на Ближнем Востоке. Вы получите возможность искупить свою вину на фронте, в районе боевых действий. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Да, сэр, — ответил я. — Спасибо, сэр.

— Ваша командировка к нам с этого момента считается законченной. Вы должны сегодня же вернуться в свое подразделение. Можете идти.

* * *

— Хэлло, Роджер! — крикнул Билл Шотовер, завидев меня, и чуть не сломал мне плечо своей ручищей. — Я рад, что ты снова со мной. Наша бивуачная жизнь окончена. Идем–ка за мной, старина.

Он привел меня в свою палатку, где висела карта Синайского полуострова. Был вторник, 30 октября. Прошла почти неделя, пока тыловые бюрократы смогли наконец подыскать мне форму.

Билл взял карандаш, подвел меня к карте и начал:

— Вчера южный клин наступающих израильтян продвинулся из пограничной области Эль–Куитилья–Эйпат дальше на запад, с тем чтобы соединиться с группой парашютистов–десантников, выброшенных в пятидесяти километрах к востоку от Суэца. Сегодня через нейтральную зону Аль–Ауйя в наступление переходят наши войска. На севере ловушка захлопнулась в Газе. Ну, ясна обстановка?

Он пичкал меня подробностями до шести часов вечера, пока по радио не передали сообщение о предстоящем вторжении англо–французских войск. Билл немедленно приказал построить роту и произнес проникновенную речь, потрясая для ясности перед нашими лицами своим пудовым кулаком. На следующий день, в семнадцать сорок по среднеевропейскому времени, со всех аэродромов Кипра поднялись в воздух наши бомбардировщики.

— Сначала мы разобьем их с воздуха, а уж потом начнем наступление на земле, — объяснял мне Билл.

5 ноября дошла очередь и до нашей роты. Перед рассветом небо огласилось мощным ревом тяжелых транспортных самолетов, которые друг за другом поднимались в воздух до отказа нагруженные десантниками, автоматическим оружием и снаряжением. Когда мы взлетели с аэродрома в Акротири, я попытался бросить последний взгляд на роковой холм с руинами, но он оказался с другого борта. Я увидел лишь гребень Троодоса и в течение нескольких минут жадно рассматривал горы, где, быть может, в какой–нибудь расщелине пряталась Элен Ругон, самая необыкновенная из всех женщин, когда–либо встречавшихся на моем пути.

Мы выпрыгивали друг за другом через одинаковые интервалы, а как только оказались в воздухе, вражеская земля сама устремилась нам навстречу.

И вдруг оттуда в нас полетели пули…

Мы находились в первом эшелоне, основной задачей которого был захват аэродрома Гамиль к северо–западу от Порт–Саида. Все аэродромные постройки и сооружения вокруг взлетной полосы были разрушены, и, пока мы спускались, британские истребители–бомбардировщики кружили над нами, прикрывая с воздуха. Тем не менее спустились мы в ад кромешный. Позже мы узнали, что военное командование Египта раздало оружие населению и мужчины и женщины всех возрастов ринулись на нас со всех сторон. Они стреляли в нас, когда мы висели на стропах парашютов, когда приземлялись и когда пытались спрятаться кто куда.

Мы же косили их наповал целыми пачками, так как оружие у нас было лучше, да и убивать мы умели лучше.

— Огонь! — орал во все горло капитан Шотовер, и автомат сам начинал дергаться в моих руках.

Я видел, как египтяне спотыкались, падали как подкошенные на землю и корчились в пыли. Я бросал ручные гранаты, и в воздух взлетали комья земли, оторванные руки и ноги наших врагов… Я слышал их предсмертные крики. Однако они наступали.

Я видел, как шагах в двадцати от меня один из моих товарищей упал под ударом топора, который нанес ему бородатый египтянин. Я мигом пристрелил его. Две молоденькие девушки стреляли в нас в упор. Я выпустил в их сторону длинную очередь — и обе они упали замертво. Потом из–за каких–то развалин неожиданно выехали египетские танки, превратив многих солдат в кровавое месиво. Мы вынуждены были отступить. Я потерял каску, мимо, слегка задев меня, пролетела пуля. И тут наши истребители–бомбардировщики с ужасным ревом ринулись вниз, выпуская ракеты… Передний танк взлетел на воздух. Густой дым окутал поле боя. Тут и там жутко кричали раненые.

— Ребята, вперед! — завопил рядом со мной Билл Шотовер. — Вперед, всыпьте им как следует!..

Я видел, как командир нашей роты, мой друг Билл, был заколот старомодным штыком и тут же затоптан десятком ног. Потом передо мной, словно из–под земли, вырос египетский матрос с искаженным лицом, покрытым крупными каплями пота…

С этого момента я уже ничего не помню.

* * *

В сознание я пришел в убогом корабельном лазарете.

О моем ранении рассказывать неинтересно. Мне прокололи штыком легкое, слегка перебили ноги, да оказался поврежден позвоночник. Но это еще не все: врачи говорят, что я так и не смогу выпрямиться. Зато пенсия мне обеспечена — это мне обещал капитан медицинской службы. В таможне я теперь смогу только сидеть в конторе, как ограниченно годный к несению внутренней службы. Ну да ладно…

Я уже не прежний Роджер Андерсон. А если все–таки поднимусь с этой койки, то все равно я — человек конченый. И случилось это только потому, что пять лет назад под влиянием порыва и великолепного прощального вечера я дал письменное обязательство в случае «угрозы национальным интересам» добровольно вернуться в строй еще до объявления мобилизации. Это была самая большая глупость, которую я совершил когда–либо в жизни, а к чему она привела, вы уже знаете.

Свой рассказ я написал не только потому, что хотел как–то убить время, а заодно похвастаться своими приключениями на Кипре. Нет, конечно. Мне очень хотелось предостеречь английских солдат. Не стоит жертвовать ни за что ни про что самым дорогим, ребята, ведь жизнь у нас одна. Подумайте о том, что я написал, и не суйте руки в огонь. Оставайтесь дома — там вам будет гораздо лучше, чем где бы то ни было, уж я–то это знаю.

Примечания

^{1^}Действие повести развертывается в период англо–франко–ивраильской агрессии 1956 года против Египта, предпринятой империалистами с целью ликвидации прогрессивного режима в Египте, укрепления позиций империализма на Ближнем Востоке, особенно в зоне Суэцкого канала. — Прим. ред.