Радость Глазенапа была понятна свитским чинам, но Юденич почему-то не ответил и не взял протянутого бинокля. Наступила довольно неловкая пауза. Все начали переглядываться, поведение Кирпича было необъяснимо загадочным.

— А зачем нам, собственно, бинокли? — нашелся Родзянко, прервав затянувшуюся паузу. Племянник бывшего председателя Государственной думы, Александр Павлович Родзянко считал себя искусным политиком, которому волей-неволей надо было выручать этого провинциального бурбона, ошибочно назначенного в главнокомандующие. — Нет уж, господа, увольте, обойдемся без биноклей! Дня через два сами будем разгуливать по Невскому, успеем еще налюбоваться и даже руками пощупаем..

Родзянко громко захохотал, чрезвычайно довольный своим остроумием. Заулыбались и в свите. Ревельский корреспондент «Таймс», единственный из журналистов, кого Кирпич взял в эту поездку на фронт, что-то торопливо записывал, одобрительно посматривая на Родзянко. Тогда и до Кирпича дошло, что последнее слово необходимо оставить за собой.

— Насчет гуляний вы рановато заговорили, любезный Александр Павлович, — солидно произнес Кирпич. — Но Питер мы в этот раз возьмем, тут ваша правда. Всенепременно возьмем!

И медленно направился к ожидавшим у подножия горы автомобилям, дав понять, что рекогносцировка закончена. Корреспондент «Таймс», чуточку отстав от других, записывал историческую фразу главйокомандующего.

Завистники генерала Юденича, а их насчитывалось изрядное число, весьма приблизительно разбирались в этом тугодумном, медлительном старике. Принято было считать его недалеким служакой с довольно, впрочем, известным в офицерских кругах именем. Как-никак герой Эрзерума и Саракамыша, генерал от инфантерии, полный георгиевский кавалер. Кого другого мог выбрать адмирал Колчак в военные предводители похода на Петроград? Вот сделает свое солдатское дело, завоюет с божьей помощью столицу, и велят ему подавать в отставку, а судьбы государства будут вершить другие, более достойные.

Юденич знал об этих настроениях, но опровергать их не торопился. Пусть себе болтают что вздумается, а с избранного пути он все равно не свернет. И посмотрим еще, чей будет верх в итоге, кто кого перепляшет.

Руководила им не столько забота о восстановлении монархии, как думали иные, сколько неутоленная жажда власти и почестей. Правда, осторожности ради Кирпич не признавался в том никому, изображая из себя ревностного монархиста. Собственной жене и той не доверял тщеславных своих замыслов, но жена понимала его без слов. Вот и вчера, провожая на ревельском вокзале, перекрестила на прощание и с дрожью в голосе шепнула на ухо: «В добрый час, Николенька!»

Старуха права, это был добрый для него час. И уж теперь он не промахнется, своего не упустит, как случилось с ним в зимнюю кампанию 1916 года, когда войска его штурмом овладели эрзерумской твердыней турок. Дудки, милостивые государи, дураков нет! Ему и тогда казалось, что наступил наконец долгожданный час триумфа. «Русские чудо-богатыри, слава вам, повторившим и приумножившим подвиг генералиссимуса Суворова!» — написал он в приказе, надеясь, что новым Суворовым нарекут его, Николая Николаевича Юденича. Однако львиную долю пирога отхватил другой Николай Николаевич, великий князь, дядюшка государя императора, числившийся наместником на Кавказе. Истинного триумфатора незаметно оттерли в сторону.

Ну что ж, дважды на одном месте спотыкаться нельзя. Именно по этой причине всю подготовку к походу на Петроград он прибрал к своим рукам. Извините, господа, а хозяина столицы российской никому не удастся отпихнуть в сторону, как отпихнули его придворные шаркуны. Пока Колчак и Деникин канителятся, пока суд да дело, он молниеносным рывком успеет захватить Петроград, а победитель, как известно, при любых обстоятельствах бывает прав.

Юденича одолевали военные заботы. С ревнивой цепкостью держал он под личным контролем все подробности оперативного замысла. И в первую очередь, разумеется, все обстоятельства, так или иначе связанные с операцией «Белый меч». Сам, никому не передоверяя, прочитывал шифровки, поступавшие из Петрограда. Сам, запершись в кабинете, часами советовался с начальником контрразведки.

«Белый меч» был делом серьезным, многообещающим.

«Белый меч» должен обрушиться на головы большевиков внезапно, это оружие тайное, бьющее наповал.

Операция начнется по сигналу, который он даст в надлежащий момент. Начнется и моментально парализует оборону большевиков. Никаких баррикадных боев в черте города не будет — в этом весь смысл «Белого меча». Падет Смольный институт, ставший оплотом комиссаровластия. Верные люди быстро захватят телеграф, радиостанцию, вокзалы, склады с оружием. И, разумеется, здание на Гороховой, где разместилась «чрезвычайка».

Возвратившись в Гатчину, Юденич беседовал с начальниками дивизий, вызванными для этой цели с боевых участков.

Обстановка на фронте за истекшие сутки несколько осложнилась, но это не смущало главнокомандующего. Начальника первой дивизии, светлейшего князя Ливена, встревоженного возросшими потерями и обилием резервов, получаемых противником, Кирпич оборвал со свойственной ему грубоватой бесцеремонностью:

— Попрошу, князь, докладывать поспокойнее. У страха глаза велики, разве не знаете?

На следующий день в лондонской «Таймс» была опубликована пространная телеграмма ревельского корреспондента. Сообщалось в ней, что доблестная Северо-Западная армия одерживает под Петроградом победу за победой. Упоминал корреспондент и об исторической фразе, произнесенной главнокомандующим.

«Дни красного Петрограда сочтены!» — уверенно предсказывала «Таймс».

Бурный успех Юденича, прорвавшего фронт под Ямбургом, создал смертельную угрозу городу революции. Потрепанные в неравных боях полки Седьмой армии отступали, связь нарушилась, управление войсками стало затруднительным.

15 октября Петроград был объявлен на осадном положении.

17 октября в «Петроградской правде» появилось письмо Ленина. «Мне незачем говорить петроградским рабочим и красноармейцам об их долге», — писал Владимир Ильич, выражая уверенность, что защитники города сумеют отбить яростный натиск врага.

Ленин всю свою жизнь непоколебимо верил в питерских пролетариев и ни разу в них не ошибся. Не ошибся он и в этот грозный час испытаний. Без паники, организованно и деловито, наращивал город свои оборонные усилия. Подрывники минировали мосты через Неву, на улицах строили баррикады, окна домов, особенно на ключевых перекрестках, превращались в огневые точки.

Характерная подробность времени. 17 октября белогвардейцы захватили Красное Село и вплотную приблизились к Лигову, угрожая ворваться в город. 20 октября на рассвете они заняли Царское Село, с ходу принявшись за разграбление дворцовых ценностей. Именно в эти дни, когда смерть глядела прямо в глаза, Петроград с энтузиазмом проводил очередную «партийную неделю». Ряды коммунистов пополнили тысячи рабочих.

Навстречу врагу ежедневно уходили добровольческие коммунистические отряды. Доблестно и самоотверженно бились с белогвардейцами красные курсанты, совсем еще молодые люди из рабочих и крестьян— будущие командные кадры Красной Армии.

Вечной славой овеяли себя в этих жестоких боях балтийские революционные моряки. Экспедиционные отряды, присланные с кораблей Кронштадта, посылались обычно на самые трудные участки обороны.

Фронт под стенами города ревел и грохотал подобно ненасытному чудовищу. Это был фронт, видимый каждому, требующий все новых и новых подкреплений.

Был, однако, и другой фронт — в самом Петрограде, в глухом подполье, за непроницаемо зашторенными окнами буржуазных особняков. Фронт незримый и неслышный, фронт ожесточенной тайной войны.

Особое внимание Петроградской ЧК привлекала английская секретная служба — Интеллидженс сервис. Не случайно поэтому задолго до наступления Юденича на Гороховой начали накапливаться оперативные материалы, получившие вскоре название — «Английская папка».