В его предположениях было много убедительного, и многие верили этому, хотели верить. Даже сегодня, когда Медведев просил санкции на обыск в монастыре в Белых берегах, ему отказали. Сотрудник земотдела, тихий земский агроном, покраснев, кричал тонким голоском:

— Опять заговоры?! Чека разрушает образцовое хозяйство! Вот где контрреволюция! — Он докричался до того, что назвал монахов пролетариями и объявил о врастании монастырских хозяйств в социализм. Над этим, конечно, посмеялись, но обыскивать монастырь не разрешили.

— Положение не столь серьезно, как тебе мерещится, — сказали ему.

— Нервы у тебя сдают, Александр, паникуешь, — так заключил председатель Совета.

Но Медведев ничего не мог с собой поделать: теперь ему казалось подозрительным все, даже поведение земотдельца.

Он отдавал себе отчет в том, как опасно поддаться мании подозрительности — предела тут нет. Но когда думал о судьбе революции, о том участке борьбы, который ему доверили, сознавал, как важно десять, двадцать, сто раз проверить каждый факт, пока не останется ни тени сомнения.

Вдруг мелькнула тревожная мысль — он остановился. Только что он подписал протокол, пятым пунктом которого значилось... Он даже ясно увидел эту страничку:

Да, да, у него тогда же шевельнулось подозрение. Казалось бы, обычный крестный ход... Однако в последнюю неделю монахи белобережного монастыря зачастили в гости к враждовавшим с ними свенским собратьям. Что, за внезапная дружба? Разве это не удивительно? А многочисленные паломничества в Белые берега самых странных паломников, в том числе и женщин. Недаром его удивило тогда появление у монастыря этой Хрусталочки — Таисии Простовой... И еще более тяжелое подозрение возникло у него, так что даже холодок пробежал в груди и он попытался отогнать эту мысль. Но в следующее же мгновение взял себя в руки: значит, нужно проверить.

Он был так погружен в свои мысли, что вздрогнул от шепота совсем рядом, почти у самого уха.

— Кто? В чем дело? — спросил Александр свирепо и чиркнул зажигалкой. Прыгающее пламя осветило в черной нише ворот смущенное лицо девушки с изломанными пушистыми бровями, с поджатыми губами, удерживающими озорной хохот, и гневную курносую физиономию юноши, готового ринуться в смертельную драку.

— Ладно, ничего, — буркнул Медведев и быстро пошел, улыбаясь в темноте. Он шел мимо собора, мимо рынка и теперь видел, что улицы совсем не безлюдны: во многих углах темнели застывшие пары. Громко стуча сапогами по булыжной мостовой, прошагали три человека с винтовками — рабочий патруль. А на дворе, где стоял караульный батальон, тихо и страстно пела гармонь. На душе у него становилось легче. Жизнь не затихает, жизнь идет! Все нежное и прекрасное живет, живет на зло всем чертям!

Он весело кивнул часовому и вошел в дом Брянской чека.

Еще неделю назад, когда обозначилось направление удара деникинской армии, коммунисты Брянска и Бежицы перешли на казарменное положение. Ночевали в тех же комнатах, где днем работали.

Сотрудники встретили Александра тревожным молчанием. Он мгновенно почувствовал: беда!

Ответственный дежурный положил перед ним на стол телефонограмму из ВЧК. Медведев дважды перечитал:

В ту ночь никто в Чека не ложился. До утра удалось арестовать трех анархистов, находившихся в городе под вымышленными именами.

Часа в три ночи к Медведеву вбежал Цеховский. В отличие от других сотрудников он был, как всегда, аккуратно выбрит, подтянут, выутюжен. Он радостно улыбался.

— Александр Николаевич, следы пироксилина найдены!

— Как? Где? Рассказывайте! — встрепенулся Медведев.

— О, у меня есть один замечательный босяк, — тонко улыбнулся Цеховский. — Дайте мне пять человек и две повозки, через два часа пироксилин будет тут.

Щеголеватость, с которой работал Цеховский, одновременно и нравилась и раздражала. Словно для него все это был постоянный парад, непрекращающийся спектакль. Но работал он действительно ловко. И когда за окном весело протарахтели повозки, Медведев взглянул на часы: он знал, через сто двадцать минут ящики с пироксилином внесут в его кабинет.

Однако вскоре все еще больше осложнилось. Едва отъехал Цеховский, к Медведеву размашисто ввалился восемнадцатилетний Гриша Семичастный, по собственным словам до революции плававший на какой-то черноморской посудине; на ленточке его бескозырки сохранились расплывчатые остатки букв.

Гриша небрежно козырнул и проговорил, гнусавя:

— Начальник, есть шанс!

— Семичастный, не кривляйся! — осадил его Медведев. Он упорно отучал Гришу от этого «флотского» жаргона.

— Ладно, серьезное дело, а ты на мелочи кидаешься!.. — обиделся тот. — Слушай, я сейчас с вокзала. Оказывается, неделю назад в Москву был отправлен товарный вагон под охраной двух красноармейцев. У начальника вокзала спрашиваю, какой груз. Говорит, военный. Ну, кроме штаба четырнадцатой — некому. Я — туда! Не пускают. Шум. Я рвусь. Мандат сую. Мне под нос — пушку. Драка. Думаю, еще посадят. А тут вы ждете. Штука? Смотрю, выходит кто-то — синее галифе, черная косоворотка с ремешком, глаза черные, усы черные. Все козыряют. Конец, думаю, начальство новое — упекут. А он взял мандат, расспросил. Смотрю, смеется. И вот, верьте — нет, за плечи меня обнял. Улыбка у него такая счастливая, будто брата родного увидел...

Гриша обвел сияющими глазами чекистов, собравшихся на его громкий рассказ.

— И говорит: «Человек врагов Советской власти ловит, а вы задерживаете! Пропустить и показать документы — отправляли мы там что-нибудь в Москву или нет». — И пропустили! Верите — нет? И знаете, кто он такой?!

— Орджоникидзе, — ответил Александр. — Он назначен членом Реввоенсовета 14-й армии.

Гриша с восторгом расписывал подробности встречи, но Медведев вернул его на землю.

— Что же ты там выяснил, Гриша?

— А, да! — Гриша вытянулся и отчеканил: — Четырнадцатая армия за последнюю неделю ни одного товарного вагона в Москву не отправила.

И вот тогда-то Медведев впервые совершенно ясно сказал себе, что в товарном вагоне в Москву под охраной двух мнимых красноармейцев был отправлен украденный пироксилин и что Владислав Цеховский знал об этом. Александр даже не мог объяснить себе, на чем основана его уверенность. Ведь Цеховский работал безупречно. Но появление Таи в монастыре, поведение Владислава в дни мятежа гарнизона, когда он так и шнырял возле штаба бригады, настойчивость, с которой он все валил на спекулянтов, — это вместе с антипатией, питаемой к нему Александром, укрепляло его вывод. «Нет, нет, сначала проверить, тщательно проверить, — останавливал себя Медведев, — еще слишком многое неясно».

— Спасибо. Иди отдыхай, Семичастный!

Заперев дверь за Гришей, в третий раз приступившим к рассказу о своей счастливой встрече, Медведев стал обдумывать, как он поступит, когда Цеховский явится и начнет объяснять, почему не привез пироксилин. Ведь,это будет первая проверка для Владислава.

Уже рассветало за окном, когда Цеховский вошел в кабинет председателя Чека. С ним пять бойцов, ездивших на операцию, они угрюмо смотрели в пол. Цеховский был растрепан, ворот кителя расстегнут, одна пуговица оторвана. Брови его нервно прыгали.

— Где спекулянт? — тихо спросил Медведев.